..."Хороший человек, да жаль, немец!..
                                                      (Н. Греч)

Книга петербуржца о Петербурге, петербургской интеллигенции и её взаимоотношениях с властями разных эпох. Уже должно быть понятно, каков вектор развития мысли в книге.
Ведь, буквально, с первой страницы первой главки (не считая предисловия) автор критикует переименование С.-Петербурга в Петроград в 1914 г., поскольку

было обидно, что новое название ставило северную столицу в один ряд с Елисаветградом (Херсонской губ.), Константиноградом (Полтавской губ.), Новоградом (Волынской губ.), Павлоградом (Екатеринославской губ.)…

Становится очевидно, что эта книга петербургского интеллигента, скорбящего о провинциальной судьбе города.  Ачильдиев, прежде всего, задаётся вопросом, что считать духом-хранителем этого города, его genius loci? И, в принципе, мне кажется правильным начало книги с такого вопроса. Он обозначает репер, от которого пойдёт поиск истины, и к которому мы должны будем прийти в финале. Естественно, всё начинается с Петра I, к антидемократичному характеру реформ которого автор относится весьма критично. Равно как и к безумному решению строить новую столицу в таком гиблом месте....и гиблом во всех смыслах.
Тем не менее, царь Пётр "прорубил окно в Европу" и привлёк массу иностранцев в город с целью развивать Россию и русских. А значит, в Петербурге сызмальства присутствовало множество национальных и конфессиональных меньшинств, и сформировалась культура терпимости и согласия. В пример приводится выдержка из мемуаров основателя художественного объединения "Мир искусства" Александра Бенуа о его дедушке-католике, который приехал из Франции в Россию, женился в ней на немке-лютеранке.

по заключённому при их вступлении в брак договору, всё их мужское поколение принадлежало католической церкви, всё же женское — лютеранству,

что не мешало креститься им и на православные храмы.
И, в то же время, рассуждая о столичной толерантности, Ачильдиев приводит массу совершенно противоположных примеров уничижительного отношения к иностранцам или инородцам. В итоге, опровергая одни доводы другими, так же опровергаемыми, автор совершенно запутывается и в конце приходит к выводу, что Петербург не стал ареной межнациональных распрей не потому, что петербуржцы толерантны (ведь, как выяснилось, не все и не всегда, а даже в основном одни меньшинства к другим), а лишь благодаря ..."счастливому стечению обстоятельств". Хотя здесь у писателя всё сыпется, далее, в других главах, он-таки приходит к выводу, что снобизм петербуржцев - это снобизм столичного жителя, поскольку как только столицу перенесли в Москву, то жители Ленинграда стали, вроде как, приветливее. А Москва, наоборот, когда не была столицей, то была более открытой, а вот до и после этого периода носила противоположную характеристику как в поговорках, так и в мемуарах приезжих. Исходя из этого, Ачильдиев выруливает к тому, что причина терпимости должна быть в характере интеллигенции. А интеллигентов в Питере было больше, чем в любом другом городе. И это сформировало определённую культурную среду, которая уже воздействовала на иммигрантов.
Но как, собственно, интеллигенты Петербурга относились к своему городу? И тут выясняется, что русская литература на протяжении полувека, где-то начиная с восстания декабристов, фактически не сказала о Петербурге ни одного доброго слова. Автор начинает раскапывать с самого начала, то есть с основания С.-Петербурга, когда

большей частью артисты представляли пьесы-аллегории, прославляющие победы России и великие свершения государя-реформатора.

То есть тогда и речи не шло о том, чтобы как-то осмеливаться критиковать новую столицу. Ситуация изменилась при Пушкине, начиная с его поэмы "Медный всадник". И лишь где-то ближе к концу 19-го века литературная интеллигенция вроде как осмеливалась любить Петербург, но странною любовью...какой-то безответной и печальной. И лишь в послевоенные годы городу как-то снова стали посвящать приветливые строки. Собственно, связывается такая холодность русских литераторов к Петербургу с их оппозиционностью к имперской власти, которую столица олицетворяла.
Ачильдиев с ненавистью относится к коммунистическому периоду в истории города. Он яро критикует политику большевиков, Ленина, Сталина, Зиновьева, Жданова, которая, по его мнению, привела к голоду в революционные дни, в годы блокады, а также к репрессиям против интеллигенции и коммунальной перестройке общества. Но автор также критичен к уничтожению исторического центра города застройщиками при губернаторе Матвиенко. В связи с этим, он производит экскурс в историю градозащитного движения. О том, как постепенно раздвигались рамки того, что считать достойным охраны. Когда-то считалось, что сохранять стоит лишь петровское наследие, теперь подымается вопрос о сохранении дешёвых доходных домов 19-го века ("трущоб Достоевского").

Если во второй половине XIX века преобладало неприятие классицистического города, то в 1900-х происходит позитивная переоценка отечественного классицизма и барокко.

В заключение, автор выражает усталость от бесконечных перемен.

У нас всё вокруг постоянно меняется: взамен одних маршрутов городского транспорта появляются другие, на месте дешёвого кафе — дорогой ресторан, там, где был обувной магазин, — бутик, а…

И поэтому он теряет корни, традицию... всё больше чувствует себя мигрантом на малой родине. Доля истины, конечно, в его словах есть. Это снова нас возвращает к тому, с чего начали: вопросу о духе-хранителе города и к тому, что делает С.-Петербург именно С.-Петербургом, а не каким другим городом...
В целом, автор даёт своё субъективное видение истории города, не забывая всё же приводить и контрдоводы.