И только все вроде успокоились, как Верен и говорит: «А что за кольцо?» Сметлив жевать перестал: «Какое кольцо?» — «Ну, которое лавочник просит.» Тут Смел от кувшинчика оторвался, глаза вытаращил: «Ты что, Верен — ждурел?» — «Да я так просто.» — «Не-ет, вы на него поглядите! К Генералу Гору в гошти шобралщя! Хо!» А Сметлив молча покрутил пальцем у виска и отобрал у Смела кувшинчик. Но Верен был не из тех, кого легко отговорить. Особенно, когда браги выпьет. Будто и не слышал, проговорил задумчиво: «Знать бы, как его добыть…»

— Я знаю, как его добыть, — раздался в ответ Верену детский писклявый голос.

Витала над побережьем мудрая, чуточку грустная улыбка заката, от которой выдыхалась и гасла всякая суета. Прибой улегся, воздух не шевелился. Слышно было только, как жена Сметлива неуместно стучит на кухне тарелками. И, воля ваша, неоткуда было взяться детскому голосу в этой мудрой, смиреннейшей тишине.

Поэтому все трое поглядели друг на друга: не спятил ли кто? Но голос явился вновь:

— Я здесь!

Тогда они повернулись на звук и разглядели в загустевшем понизу сумраке маленькую фигурку норика, который сказал им:

— Долгих лет!

Первым опомнился Смел и топнул ногой: «А вот я тебя!» — думая, что норик валяет дурака, играется, как у них принято, и сейчас же кинется со смехом бежать. Но этот поклонился с забавной важностью, прижав правую руку к груди, и пропищал:

— Я — Управитель лесных нориков и имею к вам важный разговор. Тут даже Смел осекся: дикие норики — это не шутка. Да еще, говорит, Управитель…

Норик между тем ловко взобрался на крыльцо, где было светлее, и стало видно, что — да, Управитель. Плащ светло-коричневый, жезл в левой руке. Шляпа с гербом диких нориков — трезубец в контуре дубового листа. А главное — лицо: этакое значительное, умудренное. Оперся норик на свой жезл, встал поудобнее и продолжает:

— Мне стало известно, что вы хотите заполучить некое кольцо. Известна и цена, которую запросил лавочник. Цена, слов нет, высока, но я не советовал бы вам отказываться.

Смел, быстрее других преодолевший растерянность, конечно высказался:

— А тут шоветуй, не шоветуй — вще едино. Где его ишкать-то, кольчо это?

— Я же сказал, что знаю.

— Хо! И мы жнаем — невешта какая-то, перевал в Жахребетье… Правильно?

— Правильно, — согласился Управитель, и Смел поглядел на Верена горделиво, — но это далеко не все.

— А что еще? — вступил в разговор Сметлив.

— Много чего, — уклончиво пискнул норик, — но это потом.

— Когда — хр-р… их-х! — потом?

— Если вы решитесь идти.

— Куда — идти?

— За кольцом…

Наступило молчание, во время которого Верен задумчиво тер пальцем нос-сливу, Смел то открывал, то закрывал беззубый рот, будто имел что-то сказать, но не решался, а Сметлив щурил на норика водянистые глаза, старясь понять: шутит он или нет? Сметлив и сказал свое слово:

— Любезный Управитель, что-то ты, воля твоя, не то говоришь — хр-р… их-х! — так он начал. — Во-первых, ты на нас посмотри — хр-р… их-х! — куда нам идти-то? Может, помоложе кого найдешь?

— Нет, — спокойно возразил норик. — Возраст — это пустяки.

— Хороши пустяки! — взбеленился Сметлив. — Да я до леса не дойду — с Владыкой встречусь. А во-вторых, Управитель… Тебе-то какая во всем этом корысть? («Да, какая корышть?» — поддержал его Смел).

— Корысти нет, — тоненько отвечал Управитель. — Только людей жалко. Пропадают зря.

— А мы здесь — хр-р… их-х! — при чем?

— Так вы же кольцо хотите выкупить. Капелькино…

Умолкли старики. Прихватил норик за живое. Потом Сметлив буркнул:

— Да нужно мне это колечко, как…

— Ну что ж, тогда… — Управитель вновь раскланялся, прижав руку к груди, но его остановил молчавший до сих пор Верен:

— Постой. — Норик задержался. — Потолкуем. Что мы должны делать?

Управитель помолчал — видно, обиделся. Потом все же заговорил:

— Пока ничего. Завтра — день на раздумья и сборы, если решите идти. А послезавтра приходите утром на скалу, где песок для часов. Там все расскажу, — и, сухо кивнув, вознамерился уйти, но встрепенулся Смел:

— Э, э, поштой! А откуда лавочник про Капельку жнает?

— Думаю, ниоткуда не знает.

— Как не жнает, ешли говорил?

— Лавочник нашел на кольце знак Владыки Вода. Видимо, он говорил об этом.

— Чего, чего? Какой жнак? Оно непроштое, что ль?

— Да уж, не совсем простое… — норик спрыгнул с крыльца, сделал два шага и пропал в темноте. Из темноты прозвучал его голос: — Свидимся!

Посидели маленько старики в обалдении. И только Смел открыл рот что-то сказать, как высунулась в дверь жена Сметлива:

— Эй, иди-ка сюда.

Сметлив тяжело поднялся, прошаркал в дом. Что он жене говорил, Смел и Верен не слышали, слышали только ее — кусочками: «…одна по хозяйству?.. пьянь притащил! Да сколько еще…» Потом вдруг что-то грохнуло — и стихло, и на крыльцо выскочила жена Сметлива, большая дряблая баба с плаксивым и злым лицом. Сшибив по пути опустевший, к счастью, кувшинчик, она, переваливаясь, выбежала на дорогу и запылила в сторону жилища своей матери. Следом на крыльцо вышел Сметлив, проводил жену хмурым взглядом. Тяжело вздохнув, сел на табурет. «Так о чем мы?» И, не дождавшись ответа, обхватил руками седую голову: «Уйти бы куда глаза глядят…» — «Так и пойдем», — осторожно вставил Смел. Но Сметлив выпрямился и раздраженно махнул рукой: «Куда тут пойдешь — не сегодня-завтра сеть понадобится…» Смел понурился, притих, шевеля шершавыми губами. А Верен резко поднялся: «Идти пора. Дел много».

И остался Сметлив один перед темным провалом распахнутой двери пустого дома.

Дел и правда было много. Остаток вечера, почти всю ночь и еще полдня назавтра Верен не разгибаясь доделывал самые срочные заказы. Потом разнес их, а остальные вернул с извинениями. Расплатился с долгами у Дюжа и молочницы, раздал еще кое-что по мелочи. У Смела долгов не было — ему не давали, но и он сновал по поселку с загадочным видом. Верен поймал его и предупредил, что вечером надо сходить к Сметливу. После этого зашел в лавку и коротко сказал Скуп-сыну: «Побереги колечко. Я принесу то, что ты хочешь».

Он потратил большую часть оставшихся денег на съестное, вернулся домой и собрал дорожный мешок. Вот и все. Оставалось только дожить до завтра. А, нет. Еще Сметлив.

Смел уже ждал его, сразу и отправились.

Сметлив сидел на своем табурете, сосредоточенно дышал, будто со вчерашнего вечера так и не сдвинулся с места. Так же валялся на крыльце опрокинутый кувшинчик, так же темнела провалом распахнутая дверь пустого дома. Они подошли и сели, как накануне. Никто не сказал даже «долгих лет».

Тяжелым было молчание. И не находилось слова, чтобы начать. Сметлив заговорил сам: «Что, — хр-р… их-х! — уже собрались?» — «Шобралищь. А ты, Шметлив…» — Сметлив вяло отмахнулся рукой и стал смотреть мимо них, туда, где, наливаясь злобной краснотой, тонул в море закат. «Шметлив, а может, как-нибудь?..» — «Нет, — медленно выговорил тот, — и нет — хр-р… их-х! — И вы зря идете.» — «Почему?» — «Когда к ногам уже груз подвязан — хр-р… их-х! — не время искать приключения. Идти, как я понимаю, надо в Овчинку. Так мне туда не дойти. И вам, не угодно ли, тоже. Орлан-то не зря кричал.» — «Но ведь Управитель шкажал…» — «Что он сказал? Ничего он — хр-р… их-х! — не сказал. А впрочем… не слушайте меня. Может, я просто завидую…» Тогда Верен сказал: «Подумай еще». Но Сметлив медленно покачал тяжелой седой головой и снова стал смотреть туда, где от заката осталась уже только тонкая багровая полоса. «Швидимщя», — печально сказал Смел, уходя.

Как раз в том месте, где в Большую Соль впадает Живая Паводь, высится над морем изъеденная терпеливым прибоем и нахрапистыми ветрами скала. На вершине ее есть углубление, куда волны захлестывают только в самые злые зимние штормы. Здесь и собирается тончайший песок, единственно годный для часов. Об этой скале и говорил Управитель.