- Да перестань. Плюнь на все. К чему такой пессимизм. - Инга подмигнула. Вот как надо говорить: "Живы и ладно. Корка хлеба есть и хорошо. Главное, чтобы не было большой войны. Бабы еще нарожают. Вглядись как на нас враги косо смотрят. Богатству нашему и духовности завидуют. Спасибо партии и правительству. Оберегают нас, дураков, от великих несчастий"

  - Вот, вот. - Тяжко вздохнул Шатов. - Спасибо тебе. Можешь вовремя вылить ушат воды на разгоряченную голову.

  - Это называется пропаганда, Павлик. Не ругай их. Они сами не отдают себе отчет, что уже вовсе не живые люди, со своими мыслями и чувствами. Пожалей их. Лучше сам постарайся подарить им хотя-бы кусочек чужого счастья. Ты ведь теперь на радио.

  Всесоюзное радио к этому моменту проникало почти в каждый дом. Коммуналки и отдельные квартиры, учреждения и клубы, санатории и пионерские лагеря, - везде можно теперь слышать его голос.

  "Послушайте пожалуйста повтор передачи студии детского вещания." - Из похожего на тарелку радио, прикрепленного под самым потолком комнаты послышались чарующие, для сердца Елены Николаевны, звуки. Для историков из детства Шатова это стало бы настоящим шоком. Песня звучала в записи гораздо раньше, чем было указано в монографиях.

  Куда же теперь поведут знаменитые капитаны своих поклонников, в число которых почти без исключения входило все молодое поколение Великой Страны. Туда где на первом месте Справедливость, Знания, Совесть, Ум, Гордость. Верность. Честь. Только никто, кроме Шатова, не догадывался, что не все голоса осознаются разумом, что все, прочитанное Пашей о технике двадцать пятого кадра и о НЛП воплотилось в этих магнитофонных лентах и спряталось за новизной звукозаписи. Раз за разом, день за днем, на протяжении долгих лет, живые голоса, извлеченные из пленок будут внушать, что надо придерживаться этих истин.

  "В шорохе мышином, в скрипе половиц

  Медленно и чинно сходим со страниц,

  Шелестят кафтаны, чей там смех звенит,

  Все мы капитаны. Каждый знаменит.

  Нет на свете далей, нет таких морей,

  Где бы не видали наших кораблей

  Мы полны отваги, презираем лесть,

  Обнажаем шпаги за любовь и честь..."

   Обняв Ингу и глядя на глубокое звездное небо, Паша думал: "Что еще я могу сделать, чтобы вырваться, наконец, из заколдованного круга по которому век за веком бредет моя страна", а из тарелки все лилась и лилась музыка.