По дому пробежал ветерок: дверь в сад была распахнута и когда я открыла окно в комнате, образовался сквозняк. Вздулись занавески, закружилась пыль за дверью (надо пропылесосить, пока муж не прищучил), запорхали пожелтевшие листки бумаги — письма бабушки, папы, мамы, тети Лели. Потом хлопнула дверь и движение прекратилось: занавески опали и вернулись на прежнее место, пыль снова серым облаком улеглась вдоль плинтуса, пожелтевшие письма опустились на ковер. Его тоже давно пора пропылесосить: на ярком утреннем солнце так хорошо видны все ниточки, клочки, обрезки, соломинки. Но вместо этого я сгребла письма и начала читать. Я читала и думала о быстротечности жизни. Мама описывала мои первые звуки, попытки сесть в кровати, купания, кормления….
«…Про то, как Поля купается, я тебе уже писала, но напишу еще раз. Моем мы Полю с твоей мамой. Она держит а я намыливаю и потом смываю водой из кувшина. Если Поля лежит на животике, то сразу же ловит ручками желтую уточку и тянет ее в рот.
Вытираем в ванной большой махровой простыней, а потом несем в комнату и на письменном столе ее одеваем. Раньше-то стол был как раз под рост Поли, а теперь или ноги свисают или если Поля начинает ползти, то голова, хорошо еще что возле окна стоит манеж, все-таки хоть какая-то подстраховка. Ну, а вообще мы ее, конечно, одну не оставляем нигде, где Поля может уползти, кроме кроватки.
Теперь об одежде. В комнате Поля одета в ползунки, распашонку и кофточку от какого-нибудь не шерстяного костюма, а если температура градусов 20–21 — это если ветер дует в нашу сторону — то на ножки одеваю носочки. На улицу еще одеваю голубой шерстяной костюмчик. На головку одеваю вязаную розовую шапочку (помнишь, я ее вязала из трех оттенков розового китайского мулине, как ты советовал тремя широкими полосами), потом синюю шерстяную и белую с помпоном от свитера или маминого или папиного, не знаю. Заворачиваю в одеяло и если мороз больше -10, то еще и в белый конверт, который мы с тобой покупали в детском мире.
Я только недавно решила посмотреть книгу „По щучьему веленью“, ты купил ее Поле на работе. И оказалось, что в середине этой книги есть вставка из нее можно вырезать и сделать разные игрушки, которые наклеиваются в книге. Ты сам-то видел? Книга интересная, но придется подождать, пока Поля подрастет.
В пятницу ко мне приезжала Наташа Алипова-Ежова.
Привезла Поле очень красивое платьице оранжевое с белой отделкой на воротнике и с кармашками. Платье летнее. И две игрушки — жирафа и очень забавный медвежонок. В руках у него ломтик арбуза, от которого он откусил кусочек, а на лбу пчелка и как-то по особенному пищит.»
И — банальность — кажется, что все это было только вчера. Есть ли способ остановить, запечатлеть все это? Или самый надежный способ — закрыть как следует все двери в детство, вообще в прошлое, замазать все щели и щелочки, набить бумаги в замочную скважину, да еще сургучом на всякий случай все это опечатать. Тогда можно жить дальше. И не сожалеть, что уже не пососешь желтого резинового жирафа, не попрыгаешь в классики, не побегаешь по грязи босяком…. Нет, конечно, можно засунуть в рот жирафа, но удовольствия от этого никакого, можно рано утром, когда никто не видит, попрыгать в классики, но ведь делаешь-то все это не по-настоящему, не как в детстве. И уж точно не вернешь радости каникул. И тех весенних запахов, которые возвещают их приближение.
В 18–20 лет детство еще не закончилось. В 23–25 — было как-то не до него, я жила будущим: надежды, мечты, фантазии… В 25–27 до детства было рукой подать: тот же двор, те же бабушки на скамеечке перед подъездом (в письменной речи почему-то захотелось употребить уменьшительно-ласкательные формы, в жизни это всегда были «бабки на скамейке»), тот же замусореный подъезд, та же мебель в квартире: когда-то полированный письменный стол, весь царапинах и бороздках от шариковой ручки и в белесых пятнах и разводах — от оставленных «на минуточку» чашек с горячим чаем. А если уж захочется совсем приблизиться к детству — можно снять со шкафа коробку с игрушками: ворсистой лошадкой, красной лисой с резиновой мордой, медведем Халвицким и бесформенной бежевой собакой, которую мне подарили на Новый год родители.
Один раз к нам на «Запорожце» приехали бабушка Таня и дедушка Коля — мамины родители. Дедушка был инвалидом войны и ему полагался «Запорожец». Бабушка была врачом-терапевтом, поэтому в каждый свой приезд пальпировала нам животы и внимательно осматривала языки на предмет обложенности, горло на предмет цвета и миндалины на предмет размера. Иногда бабушка привозила с собой фо-нен-до-скоп, и тогда она нас еще и слушала: «дыши-не дыши-покашляй». Вообщем, и на этот раз медосмотр затянулся, потому что мама просила то «железки пощупать», то «печень посмотреть», то по коленкам постучать. Так что когда бабушка вынесла свой вердикт, пора было обедать. Помимо фонендоскопа и всяких вкусностей, бабушка Таня привезла в подарок бабушке Зое интуристовский календарь с умилительными видами подмосковной природы. Мы тут же сослали старый календарь с японками в туалет, стимулировать работу желудочно-кишечного тракта, а новый повесили на терраске над столом. Бабушке эти календари, как и книги, кофеты, носовые платки, духи и прочие, в основном экспортно-импортные безделушки дарили благодарные больные. Как раз июльская фотография представляла собой вид лесной опушки, с белоствольными березками, папоротниками и крепеньким боровиком на переднем плане. И вдруг, глядя на эту фотографию, бабушка Зоя сказала: «А не съездить ли нам в лес? Устроим пикник, пособираем грибы, полевые цветы, я так давно не была в лесу! Через поле мне идти тяжело, а Вы, Николай Алексеевич, нас на своем „Запорожце“ отвезете». Все стали бабушку отговаривать, что поздно, в «Запоржец» мы все не влезем, но она стояла на своем. И вот мы кое-как втиснулись в машину, причем Машке пришлось лечь к нам на колени — по другому она не влезала. Другой дедушка, Николай Дмитриевич, не уместился и остался дома.
Грибов нам что-то совсем не попадалось. Хорошо хоть набрели на черничник, а то пришлось бы вообще с пустыми руками возвращаться. Но в этом черничнике были зверские комары, а бабушка так спешила, что, конечно, забыла дома одеколон. От комаров. В довершение всего у дедушки спустило колесо, и он остался сторожить машину, обе бабушки тоже остались, потому что им тяжело было идти через поле. Мы пошли пешком за помощью — и в районе второй канавы (или первой, если считать от леса) — как полило! Машка и папа не очень переживали, Машка так вообще носилась довольная под этим дождем, а я, накрывши голову всеми платками и куртками, вся изворчалась, что теперь непременно заболею, у меня уже в горле дерет и в ухе постреливает. Хорошо хоть бабушка приехала, будет кому диагноз поставить. Дома дедушка затопил душ, мама поставила чайник и напекла блинов, пока папа искал по соседям запасное колесо для «Запорожца». Когда мы съели все блины с протертой с сахаром черникой, бабушка посмотрела на висевший на стене календарь и сказала: «А японки здесь лучше смотрелись, чем этот дурацкий гриб. Где они только такой нашли!»
Красное мясо возвращается
История про Красное мясо была особо популярна в овощехранилище — в качестве острой приправы к темноте и изоляции, такой детский ужастик 80-ых. Но однажды Красное мясо действительно постучалось в мое окно.
Нашими соседями сверху были пьяницы с Останкинского мясокомбината. От соседей справа и слева их отличало только место работы и состав семьи. Холодильника у них не было, поэтому зимой они хранили принесенное с работы мясо (часто в виде отдельных частей туши) за окном на веревочке. В тот день был сильный ветер, веревочка и так уже была полуистлевшая, а тут она зацепилась за металлическую загородку маленького балкончика и оборвалась. Мясо упало на наш точно такой же маленький балкончик. Это именно тот случай, когда в русском языке мне недостает времени — английского continuous чтобы запечатлеть этот полет. Конечно, кусок говядины — а летел именно он — не перышко, и падение продолжалось доли секунды, но я в это время как раз высматривала в бинокль окно одноклассника (как потом выяснилось, он жил в однокомнатной, и оба окна выходили на другую сторону) и вдруг перед окулярами пронесся огромный красный кусок, в ту же секунду раздался треск и на нашем окне появились красные подтеки. Я заорала. Мне показалось, что соседи в очередной пьяной разборке перерезали друг друга. Я закрыла дверь на кухню и весь вечер боялась туда зайти. Хуже всего было то, что, видимо, мясо провисело у них за окном не один день. Была оттепель. Окна мама протерла сразу, но отмыть как следует балкончик смогла только весной, поэтому мы старались как можно реже открывать на кухне форточку.