Комм вышел с красавцем аккордеоном. Виртуозно исполнил попурри из песен Дунаевского. Потом он аккомпанировал на рояле солисту оперного театра Владимиру Павловичу Смокотину и полюбившейся зрителям певице Ларисе Курочкиной.
После ужина в палате интенсивной терапии собрались все пятеро ее обитателей. Ну, двое-то никуда и не выходили, они не то что не ходячие, а даже не шевелящиеся. Их сестры и нянечки периодически переворачивают.
А из ходячих, конечно же, одним из соседей оказался Фирсов. Вторым ходячим был Иван Васильевич Кабанов. Вот Кабанов-то (кстати, тоже глуховатый человек, и аппарат у него слуховой тоже испорчен, и чинить — надо посылать в далекий Симферополь) и разобъяснил мне:
— Аккордеон этот Науму разведчики подарили, Боря Костин и Саша Старков. Наум до армии в консерватории учился, а кончил ее после войны. И песню певец-то пел, так музыку сам Комм сочинил, а слова — наш же доброволец Очеретин Вадим. Видишь, как получается: на весь госпиталь нас всего двое добровольцев из Уральского корпуса — Фирсов да я, и мы в одной палате оказались…
Потом-то, через много-много дней, узнал я все подробности о моих соседях по палате интенсивной терапии.
Тот же Кабанов, коренной уралец, попал в добровольческий корпус — стал разведчиком. Фирсов рассказывал, что по десять человек на одно место было желающих попасть на фронт в рядах Уральского корпуса. Ранило Кабанова двадцать третьего февраля сорок пятого года. Он стал инвалидом, но после госпиталя вернулся к себе на старую работу — железную дорогу. И здесь, на железной дороге, проработал еще сорок два года.
…Аркадий Федорович Мошонкин ушел на фронт в сорок первом, окончив три курса Свердловского индустриального института имени Кирова. Строитель, он и в армии стал офицером-строителем. Минировал дороги, возводил мосты и укрепления…
Весной сорок четвертого у местечка Липканы ему по локоть оторвало правую руку. Старшина Буйнов и сержант Чигирь доставили своего командира в медсанбат. Безрукий инвалид, Аркадий Федорович всю жизнь трудился, но недавно страшная беда обрушилась на него — после полостной операции он сделался недвижим. Через каждые пять часов медсестры и нянечки осторожно переворачивают его с одного бока на другой, иногда на спину.
Аркадий Федорович удивительно начитанный человек, он прямо сверхзнаток мемуарной литературы. Госпитальные умельцы смастерили ему фанерную держаловку для книги, и он даже сейчас умудряется читать.
…Валенька, Валюша. Валентин… Рякин Валентин Эрикович. Родился пятого ноября 1965 года. Он лежит на замысловатой специализированной кровати, щупленький и незаметный. Его переворачивают через каждые три часа, его кормят с ложечки, его умывают, ему включают магнитофон, ему читают газеты и журналы…
А сам он ничего не может — разрывная пуля исковеркала тело и жизнь девятнадцатилетнего уральского паренька.
Он родился и рос в Каменске-Уральском. Учился в школе, поступил в профтехучилище № 9 — очень хотел стать регулировщиком радиоаппаратуры в цехе, куда ходили на практику ребята из девятого училища. Рякина звали сюда работать в бригаду настройщиков.
— Вот отслужу, обязательно к вам поступлю, — обещал он.
Валентин любил электронику. Хорошие книжки любил, но успел прочитать их совсем немного. Любил девушку.
Он попал в учебную часть и вскоре стал младшим сержантом, командиром отделения БМП (боевая машина пехоты).
В октябре восемьдесят четвертого года отделению младшего сержанта Рякина было поручено охранять мост на Джарохабадской дороге. Враги многажды пытались взорвать мост, но это им не удавалось.
Как-то осколок мины царапнул мякоть правой ноги. А первого июля восемьдесят пятого года снайперская разрывная пуля ударила насмерть…
Но он выжил, «всем смертям назло». Девятнадцатилетняя жизнь не захотела погибать. Сердце выдержало.
Стоит ли описывать самочувствие, психическое состояние парня? А тут еще любимая… Далеко не каждой под силу такая доля, такое испытание. Валентин не осуждал ее, какое он имел право. Но если честно, жить очень не хотелось.
И вот госпиталь. Свердловский госпиталь инвалидов Великой Отечественной войны. Они, инвалиды Отечественной, приняли его не то что как равного, а как свою молодость, как память о тех, кто погиб, не дожив до двадцати.
Не просто забота, не просто внимание, а какое-то благоговение окружило его.
По зову и без зова бежали к его кровати медсестры Анна Ивановна, Светлана Александровна, Раиса Алексеевна, Тамара Сергеевна.
Готовы были в любое время суток переворачивать, обиходить, накормить, подправить подушку нянечки Вера Павловна, Люба, Мария Яковлевна…
Была глухая ночь, когда я проснулся от страстного, прерываемого всхлипами шепота.
Спиной ко мне у Валентиновой кровати на коленях стояла женщина.
— Господи! Ну хоть и нет тебя, говорят… А ты помоги все же Валюшке. Ведь такой молоденький… Моего сына отняли, так хоть этого убереги. Сереженьке-то сейчас бы двадцать семь годочков исполнилось. Господи…
До недавних пор не рассказывалось гласно о таких трагичных судьбах. Это какие же барабанные надо было иметь сердца, чтобы не разрешать печатать рассказы о Валентине Рякине! Наверное, такие вот «барабанщики» равнодушно и неправильно оформили документы, по которым стал Рякин не сержантом, а рядовым. И пенсия была меньше положенной.
…А его все-таки приняли в бригаду настройщиков! Друзья по училищу № 9 Сергей Павлов, Риф Асаулов, Дима Смирных, Вова Чемизов, да что там говорить, вся бригада единодушно решила принять Валентина в свой коллектив. Кроме этих ребят, родных и доармейских еще друзей Валентина навещают однополчане, комсомольцы…
…Тихо в палате. Чуть слышно играет магнитофон на кровати Рякина. Неизвестный мне певец под гитару самодеятельно поет о русских парнях в Афганистане. Поет не очень чтобы… и стихи слабоватые.
Но я верю, придет новый Высоцкий, он громко и яростно прокричит на весь мир о наших мальчишках-афганцах.
…Бесшумно спят больные в палате интенсивной терапии, только Иван Васильевич Кабанов сладко похрапывает. Я тихонечко встаю и выхожу в переполненный кроватями коридор. На кроватях спят инвалиды войны, точно такие же, как и в нашей пятьсот тринадцатой палате.
