Разъяренные полчища бронированных зверей рвутся к жизненным центрам нашей страны, топчут цветущие поля советского Дона, - писала наша фронтовая газета «Боевые соколы». - Серьезная опасность нависла над нашей любимой Родиной, над советским Югом. Предотвратить эту опасность, сорвать замыслы врага, остановить, измотать, а затем разбить немецко-фашистских оккупантов - таков священный долг советских воинов.

Наши бойцы, командиры и политработники героически и мужественно защищают каждую пядь родной советской земли.

Но чтобы остановить и разбить оккупантов, мы должны напрячь все свои силы, умножить наши удары…

Интересы обороны любимой Родины требуют от нас предельного боевого напряжения, максимального увеличения самолето-вылетов, высокого качества бомбометания, разведки.

Летчики, штурманы, техники, механики! Родина ждет от вас новых подвигов/ Сильнее бейте немецко-фашистских грабителей/ Пусть придонецкие степи станут могилой взбесившегося фашистского зверя.

…На сей раз мы расположились в очень живописной станице Ассиновской. Самолеты рассредоточили между фруктовыми деревьями. Для взлета служила небольшая площадка, окруженная с трех сторон глубокими канавами. Чтобы можно было выкатить машины на взлетную площадку, через канавы пришлось перекинуть мостки.

После степей Ставрополья нас, признаться, пугали высокие горы. Все здесь казалось необычным. Мы не представляли, [74] как будем летать в горах, где нет привычных ориентиров, где и площадки-то под аэродром были похожи на «пятачки», окруженные препятствиями.

Не удивительно, что, готовясь к боям в новых условиях, мы занимались с особым упорством. В Ассиновской полк базировался до января 1943 года. Здесь наши девушки подружились с местными жителями, в шутку говорили о себе, что пустили глубокие корни. Хотя разместились все в общежитии, у каждой из нас была «своя» хозяйка. К ней мы ходили погладить, постирать, а иногда просто так, поговорить, помочь по дому. Хозяйки, в большинстве своем пожилые замужние женщины, относились к нам очень тепло, с нетерпением ждали из полетов, волновались и переживали за нас, как за родных. Они не переставали удивляться, как это мы, такие молоденькие, совсем девчонки, воюем наравне с мужчинами.

Занимаясь однажды каким-то делом, я почувствовала, сто хозяйка изучающе смотрит на меня.

- И не страшно тебе летать к фашистам? - неожиданно спросила женщина.

- Конечно, страшно, - честно сказала я. - Только ведь ко всему привыкаешь.

- Я вчера мужу письмо отправила. Там о вас говорю. Пусть прочитает, может, ему и полегчает, когда узнает, какие у нас отважные девчата.

* * *

Лето было на исходе. Облака все чаще заволакивали небо, а при них труднее стало ориентироваться в воздухе. И до сих пор нам было нелегко - ведь никому не приходилось летать в горах, - теперь же наша работа еще усложнилась. Особенно досаждали изменчивые воздушные течения и сильные туманы.

Погода менялась так быстро, что не было никакой возможности уследить за этими переменами, и получалось иной раз, что обратный путь домой оказывался сложнее, чем бомбежка вражеских объектов. Бывало, вылетаешь - ночь ясная, ориентироваться легко, а на обратном пути попадаешь в такой туман, что летишь, как в молоке, и приземляешься при свете ракет. А при нашей маленькой площадке это совсем плохо, чуть промазал - либо угодишь в арык, либо скапотируешь. [75]

Работали мы в то время и с подскока, так называлась взлетная площадка, находившаяся на некотором удалении от аэродрома - ближе к фронту. С наступлением темноты мы перегоняли туда свои машины, а с рассветом, после боевой ночи, улетали обратно, в Ассиновскую.

Фашисты стянули в район Моздока столько зенитной артиллерии, что каждый экипаж неминуемо попадал под обстрел. Враг уже начал приспосабливаться к нашей тактике. Нам требовалось срочно применить какие-то новые формы и методы борьбы.

До сих пор мы действовали в одиночку. С одиночными самолетами гитлеровцам было легче бороться. Поэтому решено было применить новый прием - полет парами. Суть этого приема сводилась к следующему. Первый экипаж на полном газу проносился над целью, вызывая весь огонь на себя и отвлекая противника, а второй, следовавший с интервалом в полторы-две минуты, планировал на заданную цель с приглушенным мотором и в этот момент сбрасывал бомбы. Если враг переключался на ведомого, то тогда, развернувшись, цель атаковал ведущий.

Испробовать этот метод поручили Наде Поповой со штурманом Катей Рябовой и мне с Олей Клюевой. К тому времени мы отлично слетались с Поповой, у нас выработалось полное взаимопонимание в воздухе. А это немаловажное обстоятельство для успеха в любом деле. Перед полетом мы тщательно продумали все варианты подхода к цели и действия обоих экипажей. Объект для бомбежки оказался нелегкий - переправа через Терек у Моздока. Эта переправа имела большое значение для фашистов, поэтому они основательно прикрыли ее средствами ПВО. Прорваться к переправе было весьма трудно не только днем, но и ночью.

По плану наш экипаж летел первым и вызывал на себя огонь противника. Начинать бомбежку поручили Поповой. Интервал по времени между машинами нужно было выдержать очень строго.

Сверив часы, мы разошлись по самолетам. Выпускать нас в воздух пришла сама Бершанская. Мы сразу поняли: вместе с нами волнуется и командование. Да это было и понятно: справятся наши экипажи с заданием, - значит, выдержит испытание новый тактический прием. Во всяком случае, первая неудача могла подорвать у летчиц [76] и штурманов веру в него. Значит, полет должен был пройти успешно. Иными словами, надо было выложиться, как говорят спортсмены.

Вот и знакомые ориентиры. Слабо мерцает тусклым серебром лента реки. Линию фронта пересекли на высоте 1200 метров. По времени мы должны быть над целью. Пора! Даю ручку от себя, прибавляю газ, и мы устремляемся на скрытую во тьме цель. Вражеская оборона подозрительно молчит. Скорей бы уж начинали, что ли! Конечно, мало приятного, когда лучи прожекторов слепят глаза, а зенитки бьют по тебе со всех сторон. Но еще хуже неизвестность, когда не знаешь, где враг и что он задумал.

Ко всему можно привыкнуть: к ожесточенному орудийному огню, свисту осколков, к рваным дырам в плоскостях, к сумасшедшей пляске мрака и света, к ночным посадкам, когда земля угадывается каким-то особым, шестым чувством. Привыкаешь ко всему, что таит в себе явную опасность: сама опасность не так страшна, если ты не раз шел навстречу, преодолевая ее. И в то же время человек не может побороть в себе давящее чувство ожидания опасности. Сколько я ни летала и в какие переплеты ни попадала, для меня всегда было страшнее предчувствие опасности, чем сама опасность.

Внезапно на наш тихоход обрушился шквал огня. В небе началась свистопляска прожекторных лучей. Я повела машину змейкой, уклоняясь то влево, то вправо. Нельзя было позволить врагу надолго поймать У-2 в перекрестие лучей и в то же время, как это ни рискованно, требовалось подольше «поводить» прожектористов. Ведь главная моя задача заключалась тогда в том, чтобы обеспечить подход к цели самолета Поповой.

Снаряды ложились все плотнее. Осколки рвали плоскости, и было просто непонятно, как это они не задели пока нас самих, не попали в двигатель. Но вот сзади под нами появились вспышки взрывов. Наш самолет тотчас окутала мгла, обстрел прекратился.

- Попова и Рябова сработали! - кричит Ольга. - Теперь пора нам. Жми быстрей!

И я «жму». Набираю высоту и планирую на цель с тыла. Бомбы ложатся точно. Вновь бьют зенитки, лезвия лучей вспарывают темное небо. Но уже поздно. Задание выполнено, мы берем курс на свой аэродром. [77]

В ту же ночь вылетели на бомбежку парами еще несколько экипажей. Новый прием полностью себя оправдал.