Давайте попробуем по-разному произнести фразу: "Ну, так иди в ресторан!". Представьте, будто слова эти говорит жена своему подвыпившему муженьку, требующему в полночь накормить его ужином. Затем произнесите это как реплику супруги, муж которой только что раскритиковал качество предложенной ему еды. Попробуйте сказать данную фразу в виде просьбы женщины, которая ждет не дождется, когда ее муж сбегает за прохладительными напитками, а потом в форме доброго совета одной приятельницы другой, сетующей на то, что она не знает, где купить готовые кнедлики*. Или в качестве такого же доброго совета знакомому, который в отчаянии от того, что не может найти жестянщика. Это тоже будет звучать несколько иначе. Чувствуете разницу? Между тем слова одни и те же, меняется лишь контекст (поэтому, кстати, мы всегда однозначно понимаем фразы из романов - там он всегда ясен).

2) В большинстве сообщений присутствует (по крайней мере, должна присутствовать) информация, или, если угодно, факты и оценка излагаемого говорящим, то есть считает ли он данный факт кошмарным, плохим, хорошим или прекрасным.

К примеру, сообщение о том, что партия XY получила в парламенте восемьдесят процентов мест, может быть подано и как трагедия, и как самое радостное событие года. Но выборы проходят нечасто, в то время как свой оценочный подход мы демонстрируем сотни раз в день. Например, если мы скажем девушке: "Что и говорить, волосы у тебя длинные!", то из написания данной фразы еще не будет понятно, восхищаемся мы ее волосами или же даем понять, что, мол, волос-то длинен, да ум короток. Впрочем, наши собеседники не всегда улавливают подтекст, даже имея в распоряжении невербальную информацию. А может, и улавливают, однако их ответы не позволяют установить, на что же именно они реагируют: на факт, содержащийся в сообщении, или на оценочную позицию говорящего.

3) Можно вести ангельские речи, но если наши помыслы нечисты, то все старания будут тщетны. В этом смысле наше поведение не обязательно носит конкретный характер. К примеру, мы можем твердить кому-либо, как сильно мы к нему привязаны, а стоит ему позвонить и сказать, что только что от него уехала неотложка, температура у него под сорок и он просит сбегать в аптеку за лекарством, как мы тут же сообщаем, что не имеем возможности помочь, поскольку опаздываем в кино. Если наши вербальные проявления находятся в противоречии с невербальными, результат закономерен. На словесном уровне такой стиль поведения характеризует фраза:

"Мягко стелет, да жестко спать".

4) В теории распространения информации предполагается, что при отсутствии помех на линии сообщение, передаваемое в эфир, будет принято без искажений. Несомненно, при распространении радиоволн так оно и происходит. Иначе обстоит дело с людьми. Казалось бы, они говорят на одном языке, однако даже в одном городе они могут по-разному восприни мать одни и те же слова.

В итоге возникают мучительные, а порой и комические ситуации. Нынешние школьники, благодаря знанию словацких слов, выразительно ухмыляются при чтении "Разбойничьей сказки" К. Чапека. Им невдомек, что великий писатель, назвав возлюбленную разбойника Кокоткой, имел в виду французское по происхождению слово "кокетка", а не созвучное ему в чешском языке уменьшительное обозначение фаллоса.

5) Все принимающие информацию оценивают ее сквозь призму своих взглядов, позиций, предрассудков и ожиданий.

По этой причине они воспринимают ее избирательно. Одно слышат (по крайней мере, улавливают на слух), другое же пропускают мимо ушей. В результате от их внимания может ускользнуть именно то, что говорящий считает ядром своего сообщения.

6) Не дайте себя обмануть классическому определению, будто фраза есть мысль, выраженная в словах. Мыслительная

деятельность развивается по совершенно иным законам, и подключение к ней слов представляет собой более сложный процесс, нежели думают наши учителя. Справедливо и другое.

Если за безупречным по форме устным высказыванием не скрывается глубины мысли, оно становится абсолютно безынтересным.

7) Существует иллюзорное предположение, будто люди говорят друг с другом с той целью, чтобы обмениваться информацией. Чаще, однако, мы преследуем совсем другие интересы.

А именно, извлечь посредством контакта какую-либо эмоцио нальную выгоду. Возьмем, к примеру, символическое поглаживание, типичное для беседы двух влюбленных и представляющееся стороннему наблюдателю простым "воркованием". В каком-то смысле так оно и есть, когда речь идет о взаимных заверениях: "Нам хорошо вместе" и "Как хорошо, что мы вместе". Однако речь может идти и о более серьезных коммуникативных маневрах, которым посвящена наша следующая глава.

Игры, в которые мы играем с другими

Коммуникативные маневры - это действие, к которым люди, в связи с наличием в целом неизменных традиций, прибегают в своих социальных контактах. В подобных действиях часто нет и намека на шаловливые, забавные и веселые игры. Более того, порой им присущ сильный налет драматизма. Однако люди продолжают заниматься такими играми, являющимися, по сути, внешним выражением тех игр, в которые мы играем сами с собой. Отдельные из них имеют принципиальное хождение среди близких людей (супругов, друзей). Другие носят типично общественный характер как для двух, так и для большего числа играющих. В данном случае мы говорим о таких манипулятивных подходах, посредством которых индивид обманывает себя тем, что в социальном плане выискивает подтверждение оправданности и действенности игры с самим собой. Игры с собой и с другими заключают в себе один общественно значимый признак - мы все в них играем. Остаются ли они невинным, в сущности, развлечением или же превращаются в драму - все решает мера. За определенной гранью речь ведется уже о коммуникационной патологии. Каждый из нас время от времени совершает своего рода ритуалы, единственной целью которых является сокрытие истинного положения дел. Наиболее распространены следующие межличностные игры.

"Это ужасно, не правда ли?"

В своей невинной форме это развлечение в некоторых случаях помогает завязать беседу, когда говорить людям в принципе не о чем. Например, вы не виделись с одним из своих соседей около полугода и вот случайно встречаетесь с ним на трамвайной остановке. О чем разговаривать? Вы испытываете мучительную неловкость. И тогда оба прибегаете к испытанному общественному увеселению - двухголосному пению, преисполненному критики в адрес транспортных средств. Тут у вас есть, что сказать друг другу, и вам становится неожиданно хорошо вместе. В конце концов, это одно из наших любимей-.ших развлечений. Вы так и сыплете остротами насчет трамваев и троллейбусов. Но, разумеется, эта игра не столь уж безобидна с психологической точки зрения, если, скажем, имеет место в компании любителей пива и отдает поисками виноватого во всех наших бедах исключительно во внешней среде. Положение, мод просто кошмарное, оно-де и раньше было не ах, ну а теперь, после выборов, дела, как в сказке, чем дальше, тем страшнее. Все нас обманули. Сами-то мы, конечно, без недостатков, разве что ввиду неблагоприятных обстоятельств не можем должным образом развернуться. Такой вариант игры ослепляет участников (ибо существуют враги, портящие им жизнь). У индивида понижается чувство вины за собственные недостатки. Кроме того, на этой почве вероятно возникновение проблем с теми, кто не принадлежит к данной группе. Но до совершенства подобная тактика доводится участником, который утверждает, будто всего ужаснее дела обстоят именно у него (или как правило у него). Мол, в его жизни происходят страшные вещи - удар за УАаР°м судьбы. Данная игра может также иметь целью ипохондрическое домогательство оказания говорящему какой бы то ни было медицинской помощи, включая и излишне сложные операции. "Пациент" в таких случаях жестоко манипулирует врачом и своими близкими с одним лишь намерением убедить их в том, насколько плохо он себя чувствует, и тем самым добиться от них внимания и заботы, которых он не в силах заслужить позитивной, в общественном плане, деятельностью.