В шесть вечера она приехала в Брустер и позвонила на квартиру. Ги оказался дома.

– Привет, дорогая. Как твои дела?

– Прекрасно, а твои?

– Нормально. Я по тебе очень скучаю. Она улыбнулась в трубку.

– А я по тебе. Я завтра приеду.

– Отлично, – обрадовался он. – Тут столько всего произошло!.. Репетиции отменили до января.

– Да?

– Они не могут никого найти на роль девочки. Но для меня это даже лучше, ведь в следующем месяце начинаются съемки на телевидении. Комедийный сериал по полчаса.

– Правда?

– Да. Мне это прямо как снег на голову свалилось. И пьеса неплохая. Называется «Гринвич-Вилледж», там же и снимать будут. Я играю писателя, это фактически главная роль.

– Это же прекрасно, Ги!

– Аллан говорит, что я иду в гору.

– Как замечательно!

– Послушай, мне еще надо успеть под душ и побриться. Он меня повезет на съемки, а там будет присутствовать сам Стэнли Кубрик. Ты когда будешь здесь?

– Днем. А может быть, и раньше.

– Буду ждать. Я люблю тебя.

– А я – тебя.

Розмари позвонила Хатчу, но того не оказалось дома, и она попросила передать ему, что завтра вернет машину.

На следующее утро она привела в порядок дачу, закрыла ее и поехала в город. В одном месте движение на шоссе было приостановлено из-за аварии – столкнулись сразу три автомобиля, – и лишь во втором часу дня Розмари припарковали (впрочем, весьма посредственно, почти на автобусной остановке) возле Брэмфорда старенький «олдсмобиль» Хатча.

Лифтер сказал, что Ги сегодня еще не выходил из дому, хотя это не точно, так как сам лифтер на полчаса отлучался.

Ги был дома. В квартире играла музыка. Розмари открыла рот, чтобы позвать его, но он сам вышел из спальни в чистой рубашке с галстуком, направляясь на кухню с пустой чашкой из-под кофе в руке.

Они крепко и страстно поцеловались, но из-за чашки ему приходилось обнимать ее только одной рукой.

– Хорошо провела время? – спросил он.

– Просто ужасно. Я так без тебя скучала!

– Ну, как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. А как тебе понравился Стэнли Кубрик?

– Да он так и не приехал.

Они снова поцеловались.

Розмари отнесла свой чемоданчик в спальню и раскрыла его прямо на кровати. Ги пришел с двумя чашками кофе и протянул одну ей. Сам он сел на пуфик возле трюмо и с улыбкой наблюдал, как она распаковывалась. Розмари рассказала про желто-оранжевые леса и тихие ночи. Он же поведал ей о «Гринвич-Вилледж» – о тех, кто еще снимался, кто был продюсером, кто режиссером, кто сценаристом.

– Ты правда себя нормально чувствуешь? – спросил он, когда она уже закрывала пустой чемодан. Розмари не поняла его.

– Твои месячные. Они должны были начаться во вторник.

– Разве?

Ги кивнул.

– Ну, ведь прошло еще только два дня, – сказала она как бы между прочим, не подавая виду, но сердце у нее бешено застучало. – Наверное, это из-за перемены пищи или воды.

– У тебя раньше такого не было.

– Ну, может быть, начнется сегодня ночью. Или завтра.

– Давай поспорим, что не начнется.

– Давай.

– На четверть доллара?

– Хорошо.

– Проиграешь, Ро.

– Замолчи, не нервируй меня. Всего-то два дня прошло. Сегодня ночью и начнется.

Глава 10

Но они не начались ни в ту ночь, ни на другой день, ни через два дня, ни через три. Розмари стала двигаться осторожно, чтобы не повредить и не сместить то, что, вероятно, уже находилось внутри ее.

Поговорить с Ги? Нет, время еще будет.

Время еще для всего будет.

Она по-прежнему убирала квартиру, готовила еду и ходила по магазинам. И делала все очень аккуратно. Один раз к ней спустилась Лаура-Луиза и попросила проголосовать за Бакли. Розмари пообещала, чтобы побыстрее отделаться от нее.

– Отдай четверть доллара, – попросил Ги через несколько дней.

– Заткнись, – ответила она и отпихнула его протянутую руку.

Розмари записалась на прием к гинекологу и пошла к нему в четверг, 28 октября. Его звали доктор Хилл, и порекомендовала его подруга Розмари, Элиза Дунстан, которая уже имела двоих детей и оба раза наблюдалась у него. Кабинет доктора Хилла находился в западной части города, на Семьдесят второй улице.

Врач оказался моложе, чем Розмари ожидала, – примерно как Ги – и был похож на доктора Килдера из телесериала. Он ей сразу понравился, медленно задавал вопросы, интересовался всем, осмотрел ее и направил в лабораторию на Шестнадцатой улице, где у нее взяли кровь из вены.

На следующий день она позвонила ему в полчетвертого.

– Миссис Вудхаус?

– Доктор Хилл?

– Да. Я вас поздравляю.

– Правда?

– Правда.

Она присела на кровать и улыбнулась. Правда, правда, правда!

– Вы меня слышите?

– Да, конечно! Что же я теперь должна делать?

– Очень немногое. Придете ко мне в следующем месяце. А пока купите таблетки нафталина и начинайте их принимать. По одной в день. Я вам пришлю бланки, и вы их заполните, это для больницы – лучше забронировать место с самого начала.

– А когда это произойдет?

– Если последний раз у вас были месячные двадцать первого сентября, то значит, вы родите двадцать восьмого июня.

– Еще так нескоро!..

– Да. И вот еще что: миссис Вудхаус, в лаборатории нужен еще один анализ крови. Вы не могли бы зайти туда завтра или в понедельник?

– Да, конечно. А для чего?

– Сестра взяла недостаточное количество.

– Но… я ведь правда беременна?

– Да, это они уже проверили, – сказал доктор Хилл. – Но надо провести и другие анализы – на сахар и так далее, а сестра не знала, и взяла мало крови. Не волнуйтесь. Вы беременны. Даю вам честное слово.

– Ну ладно. Я схожу туда завтра утром.

– Вы помните адрес?

– Да, у меня осталась карточка.

– Я перешлю вам бланки по почте, а ко мне приходите в последнюю неделю ноября.

Они договорились встретиться 23 ноября в час дня, и Розмари повесила трубку с таким чувством, что с ней что-то неладно. Сестра в лаборатории должна точно знать, что она делает, а та беспечность, с которой говорил об этом доктор Хилл, показалась ей напускной. Может быть, они боятся, что ошиблись? Перепутали пузырьки и, пробирки или не помнят, где чья кровь? А вдруг я не беременна? Но тогда бы доктор Хилл все сказал начистоту и не был бы так уверен в своих словах…

Розмари попыталась не думать об этом. Конечно, она беременна. Не может быть, чтобы месячные так сильно запаздывали. Она пошла на кухню, где висел календарь, и на следующем дне записала «лаборатория», а на 23 ноября «доктор Хилл, 13.00».

Когда вернулся Ги, она молча подошла к нему и вложила ему в ладонь 25 центов. – А это за что? – удивился он, но сразу же вспомнил. – Боже мой, как это здорово, дорогая! Просто здорово! – Потом он взял ее за плечи и два раза поцеловал. Подумал и поцеловал третий раз.

– Правда? – спросила она.

– Просто отлично. Я так счастлив!..

– Папочка.

– Мамочка.

– Послушай, Ги. – Она сразу стала серьезной. – Пусть это будет для нас началом новой жизни. Будем откровенны Друг с другом. Ты был очень занят из-за своей новой роли и работы на телевидении… Я не говорю, что ты был совсем не прав; конечно, с твоей стороны было бы неразумно вести себя по-другому. Но именно из-за этого я и поехала на дачу. Чтобы разобраться, что же все-таки между нами происходит. И вот что я поняла: мы недостаточно откровенны. Но не только ты, и я тоже. Я так же виновата, как и ты.

– Это верно, – согласился Ги, все еще держа ее за плечи, и посмотрел ей прямо в глаза. – Это верно. Я тоже это почувствовал. Может быть, конечно, не так сильно, как ты. По-моему, я чертовски эгоистичен, Ро. И в этом вся беда. Наверное, это из-за того, что у меня такая идиотская профессия. Но ты ведь знаешь, что я люблю тебя, Ро. Правда люблю. Теперь я попытаюсь быть проще, в самом деле, клянусь Богом. Я буду откровенным, как…