Глава 5

В дальнем углу камеры что-то зашевелилось. Услышав шорох, Гарет разом стряхнул с себя оцепенение. Из осторожности притворяясь спящим, он приоткрыл здоровый глаз — другой распух после вчерашней стычки, — и принялся выслеживать нарушителя спокойствия.

Нельзя сказать, чтобы вторжение оказалось совершенно неожиданным. Вот уже третий раз за эти два дня Гарет просыпался посреди тревожного сна и обнаруживал присутствие в камере кого-то еще.

Гарет даже выругался про себя от досады. В прошлый раз нежелательному посетителю уже удалось завладеть порядочной частью сыра и мяса, за которые в тюрьме приходилось платить втридорога. Эта простая еда была настоящим пиршеством по сравнению с черствым хлебом, выдаваемым большинству узников, менее состоятельным, чем Гарет, а уж он-то вовсе не собирался делиться подобной роскошью с кем бы то ни было.

Несмотря на ограниченные возможности, со своей узкой койки Гарет мог обозревать все помещение и сразу же заметил своего врага, который направлялся к столу, не подозревая, что за ним следят.

«Ну держись, чертов воришка!» — злорадно подумал узник. Он незаметно сжал камень величиной с кулак, который заранее выковырял из стены в качестве оружия за неимением лучшего и теперь терпеливо ждал, пока маленький негодяй сделает еще несколько шажков вперед, чтобы вышибить ему мозги.

Камень, посланный быстрым движением руки, с поразительной точностью настиг свою жертву, угодив ей прямо в голову, и остановил осторожное передвижение зверька. Гарет вскочил с койки, невольно поморщившись от боли в избитом теле, но все же торжествующе ухмыльнулся, склонившись над безжизненной тушкой.

— Противный маленький грызун, — пробормотал он, пнув носком сапога мягкое серое тельце, затем небрежным жестом подхватил тварь за голый хвост и отшвырнул в угол.

Минутное возбуждение, вызванное этим небольшим происшествием, быстро угасло, и узник со стоном опустился на койку, собираясь поразмыслить о сложившейся ситуации.

Вот уже два дня Гарет находился в Ньюгейте по подозрению в убийстве своего компаньона. Как всегда, когда преступление прокладывало грязные следы в привилегированный мир порядочного общества, публика требовала от властей немедленного произведения арестов. На этот раз он, Гарет Ричвайн, был выбран козлом отпущения.

Впрочем, Гарет не слишком удивился, оказавшись в заключении, ведь именно он обнаружил тело Роберта на обтянутом золотой парчой диване в одном из уединенных салонов «Золотого Волка». О причине смерти гадать не приходилось: в груди компаньона торчала резная рукоятка ножа. Судя по всему, удар был нанесен мастерски, и смерть наступила быстро: лишь одно-единственное пурпурное пятнышко виднелось на крахмальной рубашке.

Как показалось Гарету, Роберт был мертв уже в течение нескольких часов, а, судя по выражению удивления, исказившему его красивое лицо, убийца застиг свою жертву врасплох. Тем не менее, Гарет склонился над телом, чтобы проверить на всякий случай, нет ли каких-либо признаков жизни… и в этот момент в холле раздались громкие голоса.

Вместо того, чтобы убежать с места происшествия — как, наверняка, поступил бы в подобной ситуации любой разумный человек, обремененный не столь примечательным прошлым, — Гарет спокойно дождался, пока появились представители властей и начали задавать вопросы. Ему было совершенно ясно, что убийца и сам Роберт принадлежали одному кругу: другие люди в «Золотой Волк» просто не допускались. Кроме того преступление явно носило все признаки убийства, совершенного в результате взрыва эмоций. Скорее всего, виновником трагедии стал обманутый любовник или любовница, или отчаявшийся игрок, которому Роберт отказал в кредите.

Гарет не верил слухам о том, что убийцей был получивший выговор служащий клуба. Персоналу «Золотого Волка» очень хорошо платили, да и работали все там уже по нескольку лет.

Тогда никого из них не заключили в тюрьму, и Гарет впал в опасное малодушие, занимаясь, как обычно, делами клуба. И вдруг через десять дней после происшествия его арестовали.

Надо же было оказаться таким дураком? При воспоминании об этом Гарет гневно сжал кулаки. Если бы у него соображения было побольше, чем у ночного горшка, он бы уже успел уйти довольно далеко до того, как полицейские ищейки нанесли бы ему свой первый визит. Вместо этого Гарет наивно полагал, будто власть и деньги могут возместить отсутствие знатной родословной, и разыгрывал из себя оскорбленного гражданина. В результате он вот уже двое суток находился в этой темнице, меряя шагами узкую комнату. Гарет с мрачным юмором подумал о том, что эту тропинку на неровном каменном полу протоптало до него несчетное количество заключенных. К счастью, арест не ошарашил Гарета до такой степени, чтобы не воспользоваться издавна почитаемой в Ньюгейте традицией взяточничества, которая приносила тюремщикам неплохой доход и вместе с тем подгоняла упрямого коня, каковым являлось правосудие. Гарет хмуро подвел итог своим размышлениям. Итак, разместился он, по меркам Ньюгейта, довольно роскошно. Гарет заплатил приличную сумму и откупил все четыре койки, обеспечив себе таким образом уединение и возможность более или менее свободно дышать. За дополнительную плату его снабдили такими необходимыми вещами, как постельное белье, таз для умывания и жаровня с углем, чтобы прогнать сырость, скоротать длинные ночи Гарету помогали многочисленные свечи, сияние которых избавляло от тягостного ощущения, будто стены камеры давят и душат его.

Гарет сумел также связаться с Виггинсом, управляющим «Золотого Волка», который в свою очередь привел в действие сеть контактов патрона с преступным миром. Отвергаемые высшим светом как подонки, его представители, тем не менее, вполне могли сравняться по проворству с парнями с Бау-стрит и делали все возможное, чтобы выследить убийцу Роберта.

Впрочем, Гаретом двигало не только желание утереть нос всем этим пэрам, но и собственные понятия о чести, которые требовали, чтобы убийца компаньона заплатил за свое преступление и лучше всего собственной жизнью. Однако самой большой заботой Гарета было установить, кто его подставил… и почему. Ни один человек, будь то воровское отребье или благородный джентльмен, не мог обмануть Вольфа и уйти после этого от возмездия.

Гарет остановился у окошка, в ладонь шириной, находившегося на уровне его головы и затянутого промасленной бумагой. Он уже успел проделать в самом центре отверстие величиной с шиллинговую монету, чтобы здоровым глазом можно было посмотреть на внешний мир. В данном случае мир представлял собой покрытую лишайником стену и дразняще недоступный кусочек серого неба в вышине. Гарет не выносил ограничения свободы, и этот ничем непримечательный вид из окна помогал ему сохранить здравый рассудок.

Прислонившись лбом к каменному выступу, узник ненадолго закрыл глаза. В глубине души он был убежден, что не закончит свой жизненный путь в веревочной петле, и это несколько помогало ему не падать духом. Оставалось только ждать.

Скрежет ключа в замочной скважине вырвал Гарета из мрачных раздумий. Он повернулся, когда открылась окованная железом тяжелая дубовая дверь с забранным решеткой окошком посередине. Кто-то быстро обменялся несколькими словами с тюремщиком и вошел в камеру, захлопнув за собой дверь. Перед Гаретом предстал мужчина средних лет, с вьющимися рыжими волосами.

— Опять вы, мистер Чапел?

Это был уже второй визит в тюрьму сыщика с Бау-стрит; предыдущий последовал сразу же после заключения его в Ньюгейт. Тогда окровавленный и взбешенный Гарет не удостоил Чапела ответом ни на один вопрос, не переставая твердить о своей невиновности.

Сегодня он снова напустил на себя надменный вид, который всегда помогал ему общаться со знатью и с простолюдинами, не обращая внимания на то, что выглядел не лучше остальных заключенных, так как его одежда изрядно пострадала во время ареста. Один рукав элегантной рубашки тонкого полотна был наполовину оторван, а оба рукава пришлось закатать до локтей из-за отсутствия золотых запонок. Ботфорты пострадали до такой степени, что привести их в надлежащий вид не представлялось никакой возможности. Жилет и галстук стали добычей толпы, присутствовавшей при задержании.