Глядя на неё, ему почему-то вспомнился другой случай, произошедший с ним ещё в Питере. Они с друзьями поехали в Репино на базу отдыха. Недалеко от базы располагался нудистский пляж, куда, напившись, Натан и отправился с приятелями. Не обременяя себя излишними хлопотами, ребята быстро скинули с себя плавки и, смешавшись с голой толпой, бросились купаться. Они быстро перезнакомились. В основном, там собирались художники, натурщицы, непризнанные поэты и писатели, артисты, их жены и любовницы… Возраст нудистов был самый разный, что несколько поразило Натана: от совсем маленьких деток до пожилых стариков и старух, не стесняющихся своих сморщенных членов и обвисших до пупа грудей, огромных животов и синюшных, выпуклых вен. Там не было места стыду, но не было места и разврату. Эти люди наслаждались свободой, демонстрируя свои тела, и с удовольствием рассматривали друг друга, пряча глаза за солнцезащитными очками. Когда Натан собирался уже уходить, к нему подошла женщина. Рядом с ней крутились двое малышей. На вид ей было лет шестьдесят, хотя тело было подтянутое, с выпуклыми налитыми грудями («после операции, наверное», — подумал он), покрытое ровным коричневым загаром. Возраст выдавала только морщинистая шея, повязанная цветным платком.

— Вы не поможете мне? — спросила она мягким грудным голосом. — Я возьму детей, а вы сумки. Моя дача здесь, рядом.

Естественно, Натан согласился. Дача действительно находилась недалеко, в ста метрах от пляжа. Женщину звали Клара, и была она бабушкой, на которую, занятые работой, дети, скинули внуков. Клара оказалась разговорчивой, милой женщиной. Наверное, в жизни ей не хватало общения, поэтому Натан в считанные минуты узнал всю её подноготную. Клара предложила ему бокал хорошего красного вина, и Натан, устроившись в гамаке, с удовольствием пил холодный напиток, наблюдая за играющими детьми.

Минут через десять Клара позвала его в дом. Он вошёл, пересёк комнату и остановился перед диваном, на котором лежала женщина, прикрытая лёгкой простыней.

— Я слишком много болтаю? — спросила она, глядя на него снизу вверх.

— Нет, вовсе нет, что вы… — выдавил он из себя, чувствуя за неё неловкость.

— Это все, что у меня есть. Нельзя построить жизнь на одной материнской любви. Дети — это дети, но должно же быть что-то ещё… Вы понимаете меня?

Он хотел ответить, но в этот момент она потянулась к нему и, схватив за руку, дёрнула вниз, так что он едва не потерял равновесия. Натан сумел удержаться и тяжело присел на край дивана, прижавшись бедром к её телу. Слабый свет, пробивающийся сквозь задёрнутые занавески, смягчал черты её лица, делал их почти миловидными. Она часто дышала, держа его за запястье, и её пальцы были холодны от возбуждения.

— У меня такая скудная и пустая жизнь, — прошептала она, — сделайте что-нибудь.

Натан вдруг почувствовал симпатию и жалость к этой женщине, такой одинокой и, наверное, несчастной. Он представил все её сильные и безысходные желания, бродившие в её теле и мучившие её несбыточными снами, бесконечные часы в одинокой постели, вечную неудовлетворённость и пытки воображения, которые довели её до этого безрассудства.

— Ты пойми, — жарко шептала она, — я не знаю, что со мной, я… я… просто хочу… Ну, что тебе стоит…

Клара выпустила его руку, и плечи её затряслись от беззвучных рыданий. Он хотел погладить её по плечу, но отдёрнул руку. Ей не нужна была его жалость, ей нужны были конкретные действия.

— Я дура, — пробормотала она.

— Нет, совсем нет, — он все больше и больше чувствовал неловкость. Ему хотелось уйти, но он не мог просто так бросить эту несчастную женщину.

— Только не будьте таким благоразумным, — она снова перешла на «вы», — Перестаньте проявлять своё милосердие и благородство. Идите к черту и оставьте меня одну. Я вела себя как полная дура, как шлюха, как проститутка, — она выплёвывала слова, глядя на него красными, ненавидящими глазами. — Я только хотела, что хоть кто-нибудь взглянул на меня, как на женщину. Я же не старая ещё! Я никогда не думала, что дойду до такого… такого позора! Уходите! Идите на пляж, там полно голых красоток!

Натан вышел, не сказав ни слова. И, проходя мимо играющих в песочнице детей, снова услышал её безудержные рыдания. И хотя он больше никогда не видел Клару, этот эпизод оставил в нем горький след.

Сейчас, сидя напротив обнажённой Марины, ему почему-то снова вспомнился тот случай. И на душе стало тяжело. Заметив его пристальный взгляд, Топик стыдливо прикрыла грудь руками.

— Не смотри на меня так, а то мне неловко. У тебя есть что-нибудь переодеть?

— Извини, я задумался. Конечно, есть. Правда, с женскими вещами трудновато, но ты можешь взять мою рубашку.

— А что, ты здесь один живёшь? Без баб? Странно. Может, ты тоже голубой? Хотя мне все равно. Ты классный мужик, Натан-Капитан! — и вдруг подозрительно посмотрела на него. — А чем я должна расплачиваться? Учти, ты мне в отцы годишься. Так что губу особенно не раскатывай. Понял?

— Если бы у меня была такая дочь, я бы её повесил. Садишься в машину к незнакомым мужикам, а если бы мы были извращенцами, и пустили бы тебя по кругу?

Мой ангел меня хранит. Мне везёт на хороших людей. Честное слово. Я вот недавно познакомилась с одной тётей, очень богатой, так она меня и одевала, и кормила, даже колечко подарила, — Топик продемонстрировала палец, на котором болталось золотое кольцо с маленьким рубином. — Правда, я от неё тоже сбежала. Она оказалась лесбиянкой. Ей очень нравилось, когда её обнюхивали и облизывали. А меня тошнило. Я не очень откровенна?

16. ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ.

Натан проснулся с нестерпимой жаждой и слепящей, жгучей болью, колотившей по изнанке век и стучавшей за стенкой лба. Лёжа на спине, он осторожно приоткрыл глаза и упёрся взглядом в потолок. К горлу подкатила тошнота. Он снова закрыл глаза. Было ужасно душно. Когда это он успел так надраться?

Он почувствовал что-то мягкое, тёплое и тяжёлое, лежащее поперёк его левой ноги, чуть ниже колена. Он медленно и осторожно повернул голову. Голова двигалась с трудом, как заржавевшая лебёдка, в висках били барабаны. Рядом с ним лежала девушка, повернувшись к нему лицом, её правая нога покоилась на его левой ноге. «Топик», — чуть напрягшись, от чего заболело все тело, вспомнил он. Черт, как же они оказались в одной постели? В голове было темно и мутороно. Он же не собирался её трахать. Только этого не хватало. Он прижал руки к вискам. Руки были жаркие и потные, а ему нужно было что-нибудь холодное. Так, перво-наперво, необходимо встать. Натан попытался приподнять голову, но это ему не удалось. Снова подкатила тошнота, ещё одно движение, и его вырвет прямо на постель. Потом он припомнил, как она укладывала его на постель и накрывала простыней.

Собравшись с силами, он все-таки сел на постели, с удивлением обнаружив на себе рубашку и брюки.

— Очухался, Натан-Капитан?

Он медленно, осторожно, чтоб не расплескать содержимое желудка, повернулся всем корпусом. Марина смотрела на него чистым взглядом невинной девочки, в глазах прыгали озорные чёртики.

— Ну, ты даёшь, Капитан! Я даже испугалась, когда ты без чувств на пол грохнулся. Еле-еле дотащила тебя до кровати. Ну и тяжёлый ты, Капитан. Но надо отдать тебе должное, ко мне ты не приставал. Хотя мне, как женщине, это очень обидно.

Натан молча слушал её, но сказанное не доходило до его сознания. Он встал и, с трудом передвигая ноги, двинулся на кухню. Топик поскакала следом. На кухне за столом сидел Чёрный. Напротив него примостился Михаил Рубин. Перед Чёрным стоял бокал с недопитой водкой, Рубин потягивал кофе.

— Ну и рожа! — без всякого выражения сказал Евгений. Михаил промолчал.

— Капитан, я не хотела их пускать, но они наглые. Отодвинули меня и вошли, — защебетала Топик.

— Кто такая? — кивнул головой на Марину Чёрный. — Почему не знаю? Ты что, Натан, на детей перешёл?