— Не надо, тетя Наташа, — вдруг взмолилась Ляля. — Прошу вас, не надо. Не надо так… Вам же врача придется вызвать…

— Так у тебя банда целая, что ли? И врач в ней есть? Ну зови его. Так слушай, может, он наркотики может достать? Пусть несет. Надо же попробовать перед смертью. И вам легче — скажете, передозировка. А потом твой Славик — Буратино займет достойное место среди парламентариев страны. Свято место ведь пусто не бывает. Слушай-ка, а ведь ты не просто нормальная, ты самая умная дебилка на свете… Или без дедули все-таки не обошлось? — Наташа подмигнула Лялечке и совсем успокоилась. Только икала, как дама самого сомнительного поведения.

— Вы имеете на это право, — сказала Ляля, скорее по привычке надувая полные, слишком исцелованные губы.

— Да уж, хочу — икаю, хочу — не икаю. Слушай, так ты меня сегодня убивать не будешь? Тогда, может, дашь мне Жаннины колготки, а то мои порвались…

— Да вы что… Да вы о чем?

— Жалко? Ну, я сама поищу. — Наташа легко спрыгнула с кровати и вдруг остановилась, замерла. Ее взгляд лишь скользнул, зацепился… Но, испуганный, вернулся назад, под ноги, словно не решаясь вновь блуждать по квартире. Потемнело в глазах, а сердце было готово выскочить… — Это еще что?.. Что это?.. Ну? Говори. — Наташа подалась вперед. Даже перед смертью она совсем не собиралась делиться тем, что считала своим.

— Я не буду ничего объяснять, — надулась Ляля. — Я не могу.

— Да чего тут объяснять. Тут все предельно ясно. Часы, значит, забыл… Вот беда… Хорошие часы, правда? Стрелочки золотые и алмазики в них натуральные. Да, детка? — Наташа надвигалась и надвигалась и уже почти придавила Лялю к стене. — Пепси, наверное, пьете? А? И за место под солнцем воюете? Надоела же ты мне, дрянь. — Наташа хлестнула Лялечку по щеке и тихо заплакала. — Дрянь ты, как мамочка твоя… Такая же дрянь…

Девочка на дороге. Кривые ножки, щеки в клубнике, бантики — голубая нейлоновая лента, глаза как вишни. И труп молодой отчаянной женщины. Тоже на дороге. В пыли, возле коровьих лепешек. Девочка тянется руками к маме, трогает ее за нос и треплет волосы. Смеется, прячет лицо в ладонях, притопывает, тянет за руку, бормочет, что-то радостно бормочет.

Ни тогда, ни сейчас Наташе не было их жалко. Просто труп, просто ребенок. Или — не просто труп и не просто ребенок. Угроза всем. Счастью и благополучию всех. Тогда она невольно испытала облегчение. И никогда не признавалась никому в этом чувстве, хотя себе самой — не каялась. Судьба иногда бывает справедливой, так должно было быть. Ни девочки, ни матери… Им не стоило вообще появляться на свет.

Эти часы Наталья Ивановна самолично подарила Руслану. Зятю и спасителю. А оно вот как! Выходит, каждой женщине из ее семьи — по своей Лялечке. Отчаянной и непобедимой?

— Ты доведешь меня, — побледнев, сказала Амитова, — до инсульта и…

— Не надо. — Девушка мягко отстранилась. — Не надо. Я знаю, тетя Наташа… Я помню, я всегда это помнила… Убийца… Я знаю… Я скажу…

Глава 18

КОНЦЫ С КОНЦАМИ… ВОЗВРАЩЕНИЕ

— Слушай, а зачем тебе кресло прокурора? — Дамир отряхивал брюки и хитро, доброжелательно улыбался. — Сядь на милицию. Сразу после выборов. А?

— Вы хотите иметь своего человека? — насупился Петров. — Какова цена?

— Ну, не бутылка водки, веришь? Федя, подавай машину… Чё стоишь? Так как?

— А никак, — ответил Кузьма Григорьевич. — Мы с вами по разные стороны баррикад. Нам не по пути. То есть мы пойдем другим путем…

— И отомстим за брата. Как Ленин? — усмехнулся Дамир. — Ну-ну… А то бы я тебе помог. Рыжий, честный и влюбленный. Это моя любимая сказка. Ладно. — Дамир протянул Петрову руку и улыбнулся. — Привет Тутте Ларсон.

— Она меня бросила, — грустно вздохнул Петров и руку принял.

— Так вернуть? Не проблема… Такому хорошему лису обязательно нужна курочка. А?

— Я не верю в благородных разбойников, — твердо ответил Петров и отошел.

— И правильно делаешь. И посему если ты сунешь нос в жизнь моей Наташи, то твоя Тутта Ларсон как-нибудь не дойдет до дома. Ты меня понял?

— Давно. Я вас давно понял, — кивнул Петров. — А если убьют и ее?

— А давай подождем. Подождем, посмотрим… Убьют — другой разговор. — Он помолчал и добавил тихо: — Разорву. Зубами. Ну вот и все. — Дамир сел в машину и уже оттуда, с мягкого сиденья, спросил: — Подвезти?

— Нет. — Петров мотнул головой и сделал пару прыжков на месте. Не то чтобы он замерз, но кровь застоялась. — Счастливого пути, — сказал он сквозь зубы, сожалея о месте прокурора, которое ему бы так подошло. Особенно в нынешних обстоятельствах.

— Слышь, сыщик. — Дамир опустил стекло и высунул хитрую физиономию. — Тут вот какое дело. Глебов замуж им всем предложил. Может, очень высокая конкуренция получилась?

— Всем? — Петров схватился за блокнот и открыл страницу с гробиками.

— Староваты они, а? На девок у него уже денег нет. Вот и подумай…

— Ой, подождите, — встрепенулся Петров. — Так вы думаете, что он вышел из-под вашего контроля и создал свою мафию, захотел подмять под себя заводы, фабрики, мэрию, губком, мосты, телеграфы и железнодорожный транспорт, казино, спортивные клубы, проституцию и…

— И фабрику игрушек, — огрызнулся Дамир, и машина плавно тронулась.

— И фабрику игрушек… И доходные дома… Только почему бы ему сразу не жениться на Наталье… Непонятно. Совершенно непонятно, — пробормотал Петров и, тяжело шаркая подошвами по асфальту, погреб домой. Он был одиноким, а значит, свободным, а значит, он мог себе теперь позволить ковырять в носу, есть с открытым ртом, чавкать и не чистить зубы на ночь. А ночью, ночью, он вообще мог себе позволить все, что угодно: храпеть, укутываться в одеяло, спать на чужой подушке и даже выносить мусор. Именно ночью, и в шлепках на босу ногу. Да, это была ранее не познанная свобода, она же — необходимость.

Он подошел к своему дому и был поражен слуховой галлюцинацией. Откуда-то сверху, с неба, из ангельских сфер раздался голос со знакомым жестким дребезжанием:

— Где ты шлялся?

— Нигде, работал я. Разве ты сама не знаешь? — прошептал Петров, открывая дверь подъезда.

— Леночка, он уже идет, — снова послышался голос, и Петров поднял глаза. На лестничной площадке стояла его матушка, и это не предвещало ничего хорошего. Скорее всего, она видела, как он портит ботинки, сутулится и не смотрит себе под ноги. — Он уже поднимается, деточка. И я сразу тебе могу сказать, что я на твоей стороне. Хоть он мне и сын, но я — на твоей стороне. Выгонишь его — и правильно сделаешь.

— Мама, — взмолился Петров. — Соседи же…

— А перед женой тебе не стыдно? Только перед соседями? Леночка, он стыдится. Ему стыдно… Мы победили. Мы его перевоспитали.

— Мама, войди в квартиру, или я не пойду домой.

— Он мне угрожает. Это хороший признак, это раскаяние. Он больше не будет… — Мама гордо удалилась, а Петров устало вздохнул: жизнь налаживалась.

— Пришел? — Лена стояла на пороге, а мама в приступе деликатности подглядывала из кухни. — Пришел, значит?

— Это вообще моя квартира, — буркнул Кузя и потупил глаза.

— Мама, он говорит, что это его квартира, — прокричала Леночка.

— Я слышу, детка, не волнуйся, я все слышу и вмешаюсь в самый критический момент. А почему он сейчас молчит?

— Я молчу, потому что меня достали. Все вы меня достали. И больше я не буду носиться как угорелый, потому что сейчас всех убивают по правилам, а судят только по исключениям!!! Все!!! Надоело!!! Пусть Глебов женится на ком хочет, пусть Дарья умерла от неосторожности, пусть Афина — птица. Надоело!!! Это все система!!! Я не буду!!!

— Леночка, скажи ему, что нам диссидентов в семье не надо, — возмутилась мама. — И скажи ему, что он может получить второе высшее образование и пойти работать бухгалтером. Это очень почетно.

— Леночка, скажи маме, что я не буду учиться, я уже весь седой.

— Ты рыжий, — возразила мама, опять же из деликатности не появляясь в коридоре.