– Убирайтесь ко всем чертям! – крикнул вместо ответа бригадир Ляроз.

Он всадил шпоры в своего коня, надеясь, что тот начнет брыкаться или станет на дыбы и тем проложит себе путь. Но когда Ляроз убедился в бесполезности своих усилий, так как толпа увеличивалась с минуты на минуту и, казалось, готова была прибегнуть к насилию, чтобы заставить дать ей сведения о восстании, он приказал своему трубачу подать несколько сигналов для привлечения внимания жителей.

– Драгун собирается говорить, внимание! – воскликнули стоявшие ближе к всаднику. – Да здравствуют сен-серненские драгуны!

Ляроз приподнялся на стременах, сделав повелительный знак, и крикнул громким голосом:

– Мещане и крестьяне! Именем короля и моего капитана, маркиза де Флорака, пославшего меня со спешным поручением в Монпелье к его превосходительству интенданту, требую дать мне дорогу!

– Мой дорогой Табуро! – сказала Туанон. – Спуститесь поскорей и попросите этого солдата подняться сюда. Вот, дайте ему этот золотой. О счастье! Я сейчас получу известия о Танкреде.

Табуро, вздыхая, спустился вниз и вмешался в толпу, стараясь приблизиться к драгуну, все еще тщетно требовавшему себе прохода.

– Драгун должен нам сказать, что произошло на западе и в горах, – кричали наиболее упорные, теснясь вокруг всадника, который то и дело пускал в ход носки своих тяжелых сапог и свои каблуки со шпорами, с целью оттеснить от себя любопытных.

Не видя возможности справиться с ними, совершенно выведенный из терпения, Ляроз приказал своему трубачу снова дать сигнал.

– Мещане и крестьяне! – сказал Ляроз, открывая свои мешки и вынимая пистолет. – Так как вы упорно продолжаете тесниться вокруг меня, точно стадо заблудившихся баранов, хотя я требовал от вас именем короля и моего капитана дать мне дорогу, то я попробую послать пулю прямо перед собою, как часовой, поставленный на опасном месте. Посмотрю, не очистит ли он мне путь.

Бригадир зарядил свое оружие, приказав трубачу сделать то же. Действие этой угрозы было необычайное. Толпа вдруг отхлынула, словно волна, и расступилась перед седоками. Оба драгуна двинулись в путь. Когда они очутились у дверей гостиницы, Табуро приблизился к Лярозу и, всунув ему в руку золотой, проговорил:

– Храбрый драгун! Здесь наверху находится прекрасная особа, желающая поговорить с вами относительно вашего капитана. Она надеется, что вы и ваш трубач не откажетесь подкрепиться чем-нибудь. Вы, наверно, в этом нуждаетесь.

– Мой трубач ничего не желает, как только стеречь мою лошадь, – ответил Ляроз и, соскочив с седла, бросил поводья своему спутнику:

– Ведите-ка меня поскорей, любезнейший, к этой прекрасной особе: ведь, этой же ночью я должен быть в Монпелье.

Ляроз ловко выпрямился, обтянув мундир, кончиком своей перчатки из буйволовой кожи почистил свой жилет, стряхнул пыль с больших сапог, указательным и большим пальцем левой руки закрутил свой длинный светлый ус и последовал за Табуро. Войдя в комнату, он не без некоторого сластолюбивого возбуждения увидел на маленьком, прекрасно прибранном столике вкусно испеченный пирог с поджаристой коркой, белоснежный хлеб и запыленную бутыль Бургонского, которую смуглая Зербинета вытирала своими белыми ручками. Эта провизия была взята, по приказанию Психеи, из погребца, которым благоразумный Табуро всегда предусмотрительно наполнял один из ящиков коляски. Увидев единственную свою надежду на ужин, предоставленную на милость обжорливому солдату, Табуро скорчил рожу.

– Но, тигрица, – прошептал он, приблизившись с Туанон, – ведь у нас остался только этот пирог из винных ягод на розмарине! Подобный негодяй не в состоянии оценить всю его тонкость. У меня самого волчий голод, и...

Не удостоив его ответом, Туанон обратилась к бригадиру, указывая ему на стул:

– Служивый! Сядьте-ка сюда, а ты, Зербинета, дай ему выпить.

Зербинета кокетливо откупорила бутылку, щелкнув по ней кончиками своих красивых пальцев так, что пробка выскочила, и налила драгуну полный до краев стакан знаменитого красного вина. Ляроз, все еще стоя, взял правой рукой стакан, а левой отдал честь дамам и, выпив залпом, вежливо сказал Зербинете, в виде тут же изобретенного приветствия:

Потом, присматриваясь к рубиновой капельке, оставшейся на дне стакана, бригадир проговорил, щелкнув языком с видом знатока:

– Вот так местное винцо! Даже бешеный и тот захочет его пить!..

– Мужик! – проговорил Табуро. – Настоящий нектар вужотских виноградников, из Виландрийского погреба с 1684 года... Такое-то вино он называет местным!.. Тебе бы Кагорского: оно лучше прополоскало бы твое луженое горло, бездельник! Вкус-то у тебя, что у воронки...

– Дай ему покушать, Зербинета! – приказала Туанон. – После такого продолжительного пути в горах, он, должно быть, голоден. Бедный служивый!

– Бедный служивый! – повторил с досадой Табуро и прибавил:

– Могу вас уверить, прекрасная Психея, что, для возбуждения аппетита, путешествие в почтовой коляске, когда не завтракаешь и не обедаешь, действительно не менее, чем прогулка в горах.

Чичисбей[18] с отчаянием смотрел, как Зербинета, разрезав пирог, предложила солдату большой кусок.

– Не стесняйтесь, почтеннейший! – проговорил Ляроз, знаком приглашая Табуро сесть напротив. – Если вам охота, присядьте сюда. Не беспокойтесь, хватит!

Но Клод, считая общество солдата унизительным для себя, сухо поблагодарил Ляроза и процедил сквозь зубы:

– Черт бы побрал этого бездельника, который вздумал угощать меня моим же пирогом! Этот ненасытный обжора жует пирог, точно казенную кашу.

Туанон, рассчитывая, что ее любезное и сытное гостеприимство сделает Ляроза откровенным, закидала его вопросами:

– Скажите, господин драгун, когда покинули вы маркиза Флорака? Где он теперь? Здоров ли? Не подвергается ли он какой опасности?

Ляроз ответил, хотя с полным ртом, но очень определенно, на эти поспешные вопросы:

– Я покинул маркиза сегодня ночью, в три часа утра. Он находится со своим отрядом в Зеленогорском Мосту. Он себя прекрасно чувствует и никакой опасности не подвергается, если только эти горлопаны в больших шляпах не вздумают сыграть какой-нибудь скверной шутки с аббатством.

– Праведное Небо, что вы говорите! – воскликнула испуганная Туанон. – Какую шутку? Говорите яснее...

После некоторого колебания, Ляроз тихо обратился к Туанон, указывая на Табуро:

– Послушайте, моя красавица! Здесь, между нами, один лишний – вот этот толстяк в медно-красном полукафтане, что следит за каждым куском, проглатываемым мною, как собака за своим хозяином. Пошлите-ка его к моему трубачу и к моей лошади. Это им всем троим придется по вкусу. Когда мы будем одни с барышней (он указал на Зербинету), я вам все расскажу.

– Табуро, друг мой! – обратилась к нему Психея. – Посмотрите-ка, не забыли ли дать чего-нибудь этому бедному трубачу?

– Какого еще черта, сударыня! Этот бедный трубач ни в чем не нуждается; этот другой бедный человек, его товарищ, поел только что за двоих! – воскликнул Табуро, окончательно выведенный из себя. – К лешему этих бедных солдат!

Зербинета отворила дверь; взбешенный Табуро покинул комнату. Бригадир, который нахмурив брови, следил за выходящим Клодом, обратился к Туанон:

– Не собирайся я еще побеседовать с этим пирогом, с бутылкой и с вами, моя красавица, я, не задумываясь, предложил бы этому брюхачу познакомиться с моей рапирой, чтобы он знал, что значит отказаться выпить стакан вина с сен-серненским драгуном.

– Не обращайте внимания на эти пустяки! – ответила Туанон. – Отвечайте мне: какая опасность угрожает де Флораку?

– Ну, хорошо, моя красавица! Мой капитан, положим, запретил мне до приезда в Монпелье рассказывать о том, что происходит на западе, но я вижу, что эти мужики почти обо всем уже знают, и завтра это не будет ни для кого тайной. Стало быть, несколько часов раньше или позже не имеет значения. Впрочем, того, что я вам расскажу, вы, ведь, не повторите никому?