- Инструктор не велел тебе носить бензин.

- Почему?

- Не знаем, он сказал, чтобы несли мы.

- Бросьте шутить, - рассердился я.

Но они вырвали у меня бидоны и налили их бензином. Втроем мы пошли к своему «пятачку». По дороге товарищи не давали мне даже дотрагиваться до бидонов.

«В чем дело? - недоумевал я. - Неужели инструктор заметил, что я больше всех ношу бензин, и сжалился надо мной?»

Инструктор Сорин был опытный летчик, требовательный, знающий учитель. Мы все его уважали и строго выполняли его указания.

Пришли на «пятачок». Самолет был в воздухе. Сорин делал очередной полет с учеником. Вскоре он вернулся.

- Ну, давайте быстренько заливайте бензин, - сказал он, выйдя из самолета.

Потом расстегнул шлем, достал папиросу, закурил. Настроение у него было веселое.

- Товарищ Спирин! - позвал он.

Я быстро подошел к инструктору.

- Садитесь, полетите сами.

- Один? - не поверил я.

- Один, - спокойно подтвердил Сорин.

Я был ошеломлен. Так вот в чем дело! «Он щадил мои силы перед полетом и поэтому запретил нести бензин [25]», - подумал я. Стараясь скрыть волнение, быстро надел шлем, очки, перчатки, залез в кабину и привязался, как всегда.

Инструктор проверил, исправны ли приборы, закрепил ремни в своей, сейчас пустой кабине. Вынул подушку с сиденья, чтобы она не выпала в воздухе, и обратился ко мне.

- Ну, так вот - нормальный полет по кругу. Делайте все так, как всегда делали, летая со мной. Оторветесь от земли, наберите скорость. Ниже ста пятидесяти метров не разворачивайтесь. Нормальный разворот, «коробочка» и - на посадку. Поглядывайте за воздухом - машин летает много, если кто помешает, не смущайтесь, идите на второй круг.

Сорин говорил спокойно и добрым, хорошим взглядом смотрел на мое радостно-смущенное лицо. Он хорошо понимал, что творится с моими нервами, и старался успокоить меня.

А я сидел, слушал его и чувствовал, как дрожат у меня ноги. Каблуки сапог стучали о педальное управление. Я вылетал один. Первый самостоятельный полет.

Этот первый полет я по сей день помню во всех мельчайших подробностях.

Все готово. Вырулил на исполнительный старт, поднял руку, прося взлета. Стартер махнул белым флагом. Сопровождающий самолет учлет группы взял под козырек. Можно идти в воздух.

Я взглянул на инструктора. Он одобрительно махнул рукой.

С неописуемым волнением я дал газ. Самолет побежал по полю. Все быстрей, быстрей. Вот он плавно отделился от земли, чиркнул два раза колесами по траве и взлетел в воздух.

Машина быстро набирала высоту. Я внимательно осматривался кругом, чтобы не помешал какой-либо самолет. Наконец сделал первый разворот. Удивительное состояние! Какое-то новое, радостное, широкое чувство заполнило грудь.

Один. Самостоятельно. Смотрю на кабину, где обычно сидел инструктор. Да, да, она пуста. А машина летит. Летит свободно. И ничего тут странного. Я управляю. Самолет слушается. Хочу - поверну налево, хочу - направо. И, словно подтверждая свои мысли, словно желая убедиться, что это - явь, а не сон, я даю сначала левую [26] ногу - машина идет налево, потом правую ногу - машина сворачивает направо. Двигаю ручку - слушается. Исчезла дрожь в ногах. Хочется петь, кричать. Но контроль над движениями не ослаблен.

Самолет уже подлетает к месту второго разворота. В настроении опять резкая перемена: надо делать посадку. А ведь это самое сложное, самое главное. Ведь больше всего на посадке и ломают машины. Постепенно гаснет радость. Все мысли, нервы я сосредоточиваю на одном - на посадке.

«Максимальное внимание, смотри вперед, по сторонам», - внушаю себе.

Последний разворот. Перевожу самолет на планирование. Машина все ниже и ниже. Земля мчится навстречу. Важно приземлиться именно на заданном месте.

До земли - метров десять. Взглянув на посадочный знак, сразу успокаиваюсь. Теперь видно, что самолет коснется земли колесами там, где надо. Это хорошо.

Земля бежит под самолетом. Вот она совсем рядом. Слегка тяну ручку управления на себя. Машина мягко касается земли. Пробег. Остановка.

К самолету бегут товарищи. Медленно, позади всех, идет инструктор. Друзья тайком от него поднимают вверх большой палец. Это условный знак: «все хорошо». Подходит инструктор и спокойно, как будто ничего не произошло, говорит:

- Давайте еще один полет. Повторите все, что вы делали сейчас.

«Значит, хорошо», - подумал я… И вновь взлетаю в воздух.

* * *

Скоро кончится цикл самостоятельных полетов на учебном самолете, и вся группа перейдет на боевую машину. Желая выкроить возможно большее количество полетов, мы в срок, отведенный для двух взлетов и посадок, ухитрялись делать по три и четыре. А задания были сложные. В воздухе выполнялись уже фигуры.

Как- то под вечер группа закончила дневную программу. Но время еще оставалось. Инструктор поручил мне полетать на выполнение комплексного задания. Я должен был подняться на высоту тысяча двести метров, сделать несколько глубоких виражей, несколько [27] восьмерок и четыре переворота через крыло. Инструктор предупредил:

- Смотрите, не особенно круто закладывайте виражи. Машина старенькая, хвост уже был в ремонте.

- Слушаюсь, - ответил я.

Мне хотелось после этого полета сделать еще один. Поэтому, едва оторвавшись от земли, я уже думал, как бы сэкономить время для следующего полета.

Набрал заданную высоту, отошел в свою зону, стал против ветра и начал выполнять виражи. Делать глубокие виражи на этой машине мне особенно нравилось. Поставишь крыло почти вертикально к земле, потянешь ручку на себя, машина волчком крутится. Очень приятное ощущение.

Сделал один вираж. Показалось, что вышло не совсем четко, не особенно глубоко. Энергично вывел машину в горизонтальное положение и тут же свалил ее в другую сторону, резко потянул ручку на себя, машина закрутилась, но едва описала полный круг, как раздался страшный удар, и вслед за ним самолет сильно затрясло. Быстро рванул рули в противоположную сторону и, выровняв машину, выключил мотор.

«Неужели отвалился хвост?…» - мелькнуло в сознании. Сердце больно екнуло. Сразу стало холодно, по спине побежали мурашки. А машина продолжала лететь. Я боялся не только шевельнуть рулями, но даже пошевелиться сам. Вот-вот сейчас самолет начнет беспорядочно падать.

«Хвост, хвост», - сверлило в голове. Но почему же машина летит? В ожидании неминуемой, как мне казалось, катастрофы я нарочито медленно поворачиваю голову, чтобы взглянуть, что делается сзади. Глядя с одной стороны, я вижу только половину хвостового оперения. Оно цело. Так же медленно, точно крадучись, поворачиваюсь в другую сторону - тоже все в исправности. В чем же дело? Я аккуратно двигаю ножным управлением - машина слушается. Пробую отклонить в сторону ручку управления - машина слушается. Странно. Чтобы внести ясность и убедиться в нормальном состоянии хвостового оперения и рулей, я резко двинул ногами из стороны в сторону и покачал ручкой. Все в порядке. Плохо еще отдавая себе отчет в происшедшем, я решил включить мотор. Мотор, который стоял в то время на самолетах У-1, запустить было довольно просто. Мотор, засосавший [28] достаточно бензина, сразу рванул, заработал, и в тот же миг послышался оглушительный металлический лязг и треск. Машину начало жестоко трясти. Теперь ясно - рассыпался мотор. Надо выбирать место и срочно садиться. Пока я разглядывал хвост и терялся в догадках, машина быстро теряла высоту, и теперь в моем распоряжении оставалось не больше трехсот метров.

Я был над долиной недалеко от аэродрома и планировал прямо на нее. Моментально развернулся и пошел в сторону. Напрягаю зрение, вглядываюсь вперед, выбираю площадку.

Опыта в вынужденных посадках - никакого. Нацеливаюсь на одну площадку, подхожу к ней ближе и вижу, что на нее не попадаю. Выбираю другую. Подойдя, вижу, что она вся изрыта канавами. И уже кажется, будто сесть вообще негде. Снижаюсь, плохо соображая, что будет, куда сядет самолет, как приземлится. Я летел по прямой. Было ощущение, что уже не я управляю машиной, а она влечет меня за собой.