Я гляжу на наших «пассажиров» и членов экипажа: Бассейна, Петенина, Морозова, Папанина, Кренкеля, Иванова. Все они серьезны, строги и сосредоточены. Всеми владеет одна мысль: как бы что не помешало благополучно достигнуть цели! Один только кинооператор Трояновский, в отличие от всех, не сидит на месте и бросается от окошка к окошку. Ему нужно заснять дикие, никем еще не виданные, замечательной красоты панорамы Ледовитого океана. В воздухе тихо. Встречный ветер несколько убавляет нашу скорость.

Но уже через полчаса полета сверху наплывает тонкий слой облаков. Постепенно он увеличивается и превращается в мощные облачные громады. Солнце скрылось. Это неожиданное обстоятельство волнует меня больше, чем других. Ведь астрономия - самый главный способ нашей ориентировки. Только с ее помощью мы можем идти к цели, только опираясь на нее, можем найти неведомое место, именуемое Северным полюсом. А какие могут быть астрономические измерения, когда не видно солнца? В цепочку этих отрывистых мыслей пробивается одна утешительная: хорошо работает радиомаяк…

Идем ниже облаков. Остров Рудольфа давно скрылся. Скрылась последняя северная земля. Под нами простирается холодный океан.

Еще час - и обстановка резко меняется. Впереди под нами расстилается огромный массив облаков, спускающихся до самого моря. Грозной стеной встают они, преграждая путь. Низом пройти нельзя.

- Давай наверх! - кричу Водопьянову.

Нагруженная машина медленно, но упорно набирает высоту. Все выше, выше. Наконец, цепляясь лыжами за верхнюю облачную кромку, выходим за облака. Снова показалось солнце. Тороплюсь произвести наблюдения, так как впереди и выше нас - второй сплошной слой облаков, [77] который вот-вот закроет солнце. Перелезть через него мы, повидимому, будем не в состоянии.

Так оно и вышло. Теперь мы уже шли между двумя слоями облаков, по облачному коридору, который становился все уже и уже. Казалось, вот-вот облака сойдутся совсем, и мы упремся в невидимую облачную мглу, пробить которую нам не удастся.

Обстановка становилась серьезной. Солнца давно не видно. Неожиданно прекратилась работа радиомаяка.

В слуховые трубки слышались мощные разряды. Ничего не остается, как переключаться и вести корабль по обычным магнитным компасам. Как они работают здесь? Кто может ответить на это? Но ничего иного не остается. На всякий случай запускаю гироскопические приборы.

Огромные хлопья облаков мелькают около крыла. Что там внизу, под нами? Есть ли ледяные поляны, на которые можно сесть, или попрежнему только маленькие льдины и огромные разводья? Напрягая все внимание, стараюсь провести корабль точнее. Это трудно, когда не видно ни солнца, ни поверхности земли. Мы идем, четко выдерживая заранее рассчитанный курс. Как нужно сейчас солнце! Достаточно выглянуть ему на минуту, и сразу стало бы легче.

5 часов 04 минуты. В облачное окно измеряю высоту на мгновение показавшегося солнца, произвожу расчеты. Мы дошли до 85°51' северной широты и 58° восточной долготы. Это окно в облаках было отдушиной, которая дала возможность определить наше место. И опять потянулись бесконечные облака - сверху, снизу, впереди.

Вдруг замечаю, что винт левого среднего мотора дает несколько меньшие обороты. Выхожу из своей рубки. Что такое? Картина подозрительная.

Механики то и дело снуют в левое крыло, суетятся на ходу, что-то кричат друг другу на ухо. Лица озабоченные. Прохожу мимо приборной доски. Чтобы не дать заметить мое беспокойство, незаметно бросаю взгляд на приборы. Давление масла в порядке, температура тоже, температура воды также не вызывает сомнений. Лишь у одного среднего левого мотора температура слегка повышена. Мимо меня, в крыло с ведром в руках быстро проскользнул Морозов. Еще через несколько минут все из того же крыла, согнувшись, выбежал юркий Петенин. В руках он держал мокрую тряпку. [78]

Его окровавленные, покрытые множеством царапин и ссадин руки красны, словно обожжены. Вид у него до крайности озабоченный и встревоженный. Мы почти столкнулись с ним в проходе. Наши глаза встретились. Он как-то натянуто улыбнулся. Я не сказал ни слова и отвернулся. Понятно без слов. Что-то с левым средним мотором. Между тем Петенин подбежал к Бассейну, быстро сказал ему что-то на ухо, снова схватил ведро и юркнул в крыло.

Ясно, что с охлаждением мотора не в порядке. Сразу стало не по себе. Дотянет ли этот мотор до полюса или остановится раньше, где-то между полюсом и островом Рудольфа? Неполадки с мотором грозили большими осложнениями. За время полета мы выработали еще очень мало горючего, и три мотора были бы не в состоянии нести нагрузку, какая оставалась на корабле. Придется садиться. Куда? Мы идем за облаками, а что внизу - неизвестно. Есть ли там такие льдины, на которые можно сесть? Или под нами так же, как и в начале пути, отдельные маленькие льдинки, груды мелкобитого, совсем непригодного для посадки льда?

А механики все суетились в крыле. Оказалось, что из левого среднего мотора, вследствие внезапно возникшей течи в шлангах, быстро уходит вода. Это угрожало полной остановкой мотора. Но наши замечательные механики - Петенин, Морозов и Бассейн - не растерялись.

Работали они поразительно быстро и четко. Прорезав небольшое отверстие в дюралевой нижней обшивке крыла, они старались забинтовать изолировочной лентой образовавшуюся течь. Это удалось не сразу. До крови царапая руки о неровности наспех сделанного отверстия, при двадцатичетырехградусном морозе и резком ветре они впитывали тряпкой вытекающую из мотора горячую воду, выжимали тряпку в ведро и скопившуюся там воду снова выливали в мотор. Наконец, они все же сумели прекратить течь. Только благодаря их самоотверженной работе удалось предотвратить вынужденную посадку. И лишь когда механики убедились в том, что опасность миновала, они скромно доложили командиру, что все в порядке и можно лететь дальше спокойно.

Возвращаюсь в свою рубку. В самый разгар борьбы с неисправным мотором погода еще больше ухудшилась. Мы шли уже на высоте 1800 метров. Под нами стелились [79] густые слоистокучевые облака; повидимому, они спускались до самой воды. Выше нас также был мощный слой облаков. Впереди и кругом - такая же облачность, значительно ограничивающая видимость. Обстановка создалась в буквальном смысле «туманная». Никто не мог определить, скоро ли кончится этот облачный лабиринт, выйдем ли мы из него в район лучшей погоды или, наоборот, попадем в еще более густую облачность. А тут еще неисправный мотор.

Знает ли об этом Водопьянов? Я не замечал, чтобы кто-либо из механиков к нему подходил. Командир корабля попрежнему сосредоточен, глядит вперед, следит за приборами. По лицу его ничего нельзя угадать. Оно замкнуто.

Я решил рассказать ему о моторе. Преодолевая внутреннее волнение, подбирая в уме наиболее осторожные выражения, я подошел и уже хотел было заговорить. Но Водопьянов, быстро наклонив голову, как-то особенно проницательно и тревожно поглядел на меня. Этот взгляд сразу остановил меня, и я неожиданно для самого себя заговорил с ним не о моторе, а о погоде и в тот же момент подумал о том, что поступил правильно.

В самом деле, думал я, зачем добавлять еще эту неприятность? Обстановка и без того тяжелая. Пусть летит, может быть, не так уж велика опасность. Ведь механики могут и исправить. Может быть, и доработает этот мотор до конца полета.

Водопьянов окликнул меня, и снова мы заговорили о погоде, решив пробиваться дальше, в надежде, что впереди нас ждет облегчение.

Я слушаю Водопьянова и стараюсь отвести взгляд, боюсь, чтобы он не заметил моей тревоги. Михаил Васильевич тоже как-то по-особенному смотрит на меня. Разговор о погоде продолжается.

«Эх, ничего-то ты не знаешь, Миша», - думаю я, едва сдерживая непреодолимое желание произнести эту фразу вслух. Но снова, и на этот раз окончательно, решаю щадить его покой, не говорить ни слова.

Позднее, - когда мы уже были на полюсе, - я как-то разговорился с ним об этом тяжелом эпизоде, и лишь тогда узнал, что в тот момент, когда я, взволнованный, стоял и смотрел на Водопьянова, не решаясь открыть ему правду, он также, тревожно глядя на меня, думал: «Эх, милый мой, ничего ты не знаешь. Сказать ему? Нет, не [80] надо. Зачем расстраивать! Ведь у него серьезная работа, всякие там астрономические вычисления. Не стоит выбивать из колеи…» Оказалось, что Водопьянов еще раньше меня узнал о моторе и так же, как я от него, скрывал правду. Так мы, стараясь сохранить спокойствие друг друга, и долетели с этой «тайной» до полюса.