Моя мать безропотно принимала тот факт, что на земле, где мы живем, нет места для взаимопонимания между полами. Я же была еще ребенком, и мне предстояло самой понять это.

Оглядываясь назад, не могу не признать, что в характере Али, наряду с плохими чертами, присутствовали и хорошие, однако было в нем то, что я не могла принять ни при каких обстоятельствах – Али был жестоким. Я часто видела, как он издевался над сыном нашего садовника, мальчиком-инвалидом. У бедного ребенка были длинные руки и крошечные, короткие ножки. Очень часто, когда к Али приходили его школьные друзья, он вызывал бедного Сади и требовал, чтобы тот показал всем свою «обезьянью походку», Али никогда не замечал выражения муки на лице Сади или слез, катившихся по его щекам.

Когда Али обнаруживал, что одна из наших кошек окотилась, то всегда прятал котят от матери и с наслаждением наблюдал, как бедное животное ищет своих детей. Никто в нашей семье не смел остановить его, так как отец считал, что Али не делает ничего дурного.

Однажды, после длинной, сердечной беседы с матерью, я помолилась Аллаху, чтобы тот внушил мне чувство любви к брату, и решила попробовать вести себя с Али «по-саудовски», вместо того чтобы без конца ссориться с ним. Кроме того, мать убедила меня, что Аллаху неугодно, когда дети живут в ссоре друг с другом, а для нас это был один из самых серьезных аргументов. Поверив матери, я решила, что если буду себя вести скромно и ровно с Али, то наши отношения обязательно наладятся.

Моих благих намерений хватило меньше чем на неделю, причиной же явился очередной безобразный поступок Али. Некоторое время назад мы с сестрами нашли маленького щенка, который, по-видимому, потерял свою мать. Он был худым, жалким и скулил от голода. Вне себя от возбуждения мы начали собирать свои кукольные бутылочки и подогревать в них молоко. Мы с сестрами кормили его по очереди, и вскоре наш щенок стал веселым и толстым. Мы одевали его в какие-то одежки и даже учили сидеть в кукольной коляске.

Хотя это и правда, что мусульмане не очень любят собак, среди них не много найдется людей, способных обидеть детеныша, независимо от того, собака это, кошка или кто еще. Даже наша мать, правоверная мусульманка, улыбалась при виде нашего песика.

Однажды днем мы катали нашего Базема, что по-арабски означает «смеющееся лицо», в коляске по двору. Али оказался неподалеку со своими друзьями. Увидев, что они тоже восхищаются нашим щенком, брат решил, что собака должна принадлежать ему. Мы с сестрами кричали и отчаянно боролись, когда Али попытался отнять у пас Базема. Отец услышал шум и вышел во двор. Когда Али сказал ему, что хочет этого щенка, отец немедленно велел отдать его брату. Никакие слезы и просьбы не могли поколебать нашего отца – Али захотел щенка, Али должен получить его.

Слезы лились градом у всех сестер, когда Али небрежно взял щенка под мышку и пошел прочь со двора. Возможность полюбить брата была навсегда потеряна для меня, а ненависть разгорелась с новой силой, когда мне сказали, что Али вскоре устал от писка Базема и, поехав кататься с друзьями, выбросил щенка из окна автомобиля на полном ходу.

СЕСТРА САРА

Я почувствовала себя совершенно несчастной, увидев, как моя любимая сестра Сара рыдает в объятиях матери. Она девятая дочь моих родителей и тремя годами старше меня. Нас с ней разделяет только рождение Али. В тот день Сара должна была отмечать свое шестнадцатилетие и с энтузиазмом готовилась к этому событию, когда мать принесла ей горестную новость.

Сара надела чадру два года назад, как только у нее появились первые месячные. Надев чадру, женщина как бы автоматически лишается индивидуальности, и Сара вскоре тоже перестала говорить о своих детских мечтах, в которых видела себя достигшей совершенства во многих областях жизни. Она как-то отдалилась от меня, своей младшей сестры, еще не достигшей требуемого для чадры возраста. Дистанция, возникшая между нами, часто заставляла меня вспоминать о тех временах, когда мы с Сарой были близки и счастливы этим. Внезапно я до боли ясно осознала, что счастье можно понять только тогда, когда встаешь перед лицом несчастья другого. Я не понимала, как мы были счастливы, пока не увидела, как несчастна Сара.

Она была красивой, самой красивой из всех моих сестер. Ее красота стала и ее проклятием, так как многие мужчины слышали о ней от своих матерей и сестер и хотели взять ее в жены. Сара была высокой и стройной девушкой с белой, как сливки, кожей: Ее большие карие глаза светились пониманием того, что окружающие восхищаются ее красотой, а длинные, густые черные волосы были предметом зависти остальных сестер.

При всей своей красоте Сара обладала мягким и добрым нравом. Все, кто знал мою сестру, любили ее и восхищались ею.

К сожалению, проклятьем Сары стала не только ее красота – она была к тому же необычайно умна. В нашей стране умная женщина еще более несчастна, чем другие, так как у нее нет возможности приложить свои способности.

Мечтой Сары было учиться живописи в Италии, а затем открыть первую художественную галерею в Джидде. Она поставила перед собой эту цель, когда ей было всего двенадцать лет; книжные полки в ее комнате были всегда заставлены альбомами с репродукциями картин великих мастеров. Она все уши прожужжала мне своими рассказами о европейском искусстве. Буквально несколько часов назад я видела в ее комнате список мест, которые она хотела посетить во Флоренции, Венеции и Милане.

Грустно было осознавать это, но я понимала, что мечты моей сестры не могут осуществиться. Хотя и правда, что в нашей стране большая часть замужеств происходит по решение старших женщин семьи, в пашем доме все по-другому, так как отец не признавал никаких авторитетов, кроме своего. Он давно уже решил, что самая красивая его дочь выйдет замуж за влиятельного и богатого человека.

И вот он наконец нашел подходящую, по его Мнению, пару для Сары. Это был член одной очень богатой семьи из Джидды, делившей Финансовое влияние там с нашей семьей. Жениха. выбрал отец исключительно из деловых соображений; ему пошел уже шестьдесят третий год, и Сара должна была стать его третьей женой. Хотя старик никогда не видел Сары, до 11его дошли слухи о ее необычайной красоте от родственниц, так что ему не терпелось договориться о дне свадьбы. Мать попыталась выступать в защиту дочери, однако отец, как всегда, остался глух к женским слезам.

Теперь Саре официально объявили, что она вскоре выходит замуж. Бросив на меня взгляд, мать приказала мне оставить их, но поскольку она стояла ко мне спиной, то я сделала вид, что вышла, поскрипела дверью, и осталась в комнате. Слезы ручьем струились по моему лицу, когда я слушала, как моя любимая сестра проклинает отца, нашу страну и нашу культуру, рыдала так горько, что я не уловила сквозь слезы многих слов, однако одну фразу я хорошо расслышала: она сказала, что ее приносят в жертву, как какого-нибудь барана.

Мать тоже не могла сдержать слез, но ей не чем было утешить Сару, так как она прекрасно понимала, что не в ее власти изменить Решение отца, имеющего, по закону шариата, право выдавать своих дочерей за того, за кого ему это кажется необходимым. Уже шестеро из десяти его дочерей были выданы замуж, и ни одна из них не имела возможности выбирать себе мужа. Мать понимала, что такое же мрачное будущее ожидает и остальных четырех; не было на земле такой силы, которая могла бы помешать этому.

Наконец мать услышала мое всхлипывание и, обернувшись, заметила, что я не ушла, а стою у двери вся в слезах. Она укоризненно покачала головой, но ничего не сказала, только попросила меня принести мокрых полотенец и снова занялась Сарой. Через минуту я вернулась с полотенцами, и мать обмотала ими голову Сары, успокаивая дочь, пока та не уснула. Она долго сидела, вглядываясь в ее красивые черты, затем тяжело вздохнула, и устало поднялась. Не говоря ни слова, она взяла меня за руку и повела на кухню. Хотя было уже поздно, и повар отдыхал, мать нашла для меня кусок торта и стакан холодного молока. В свои тринадцать лет я была маленькой и хрупкой, и мать по-прежнему относилась ко мне, как к ребенку.