Описание последнего дня Самары бывший министр труда Самарского правительства заканчивает сочной картиной:
«Мы вошли в зал, где обыкновенно происходили заседания Правительства, и невольно остановились в недоумении. Посередине зала стоял небольшой стол. За столом сидел Вольский и ещё несколько эсеров. На столе стояли бутылки и рюмки, виднелись селёдка, хлеб и ещё какие-то закуски. Лица у всех были красные и возбужденные. При нашем появлении Вольский поднялся с места и, держа в руке наполненную рюмку, демонстративно громко крикнул:
— Пью за мёртвую Самару! Вы разве не слышите, что она уже смердит?
Он залпом опорожнил рюмку, швырнул её на пол так, что во все стороны полетели осколки и затем с каким-то надорванным хохотом опустился на стул.
Нам стало невольно не по себе. Мы повернулись и поспешили уйти, но до самого выхода нас преследовали жутко трагические звуки:
— Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха!
Это Вольский смеялся над гибелью комитетской Самары»… [с. 276–277].
Психология людская извилиста. Переживания Вольского возможно понять. Для Вольского крушилась власть, во главе которой он стоял…
Совершилось, в сущности, неизбежное. И это совершившееся должно было направить мысль в другое русло. Куда? Ракитников утверждал в «Деле Народа» [№ 2, 5 октября], что эсеры «бескорыстно поддерживали Директорию». Это, во всяком случае, неверно по отношению к той группе, мнение которой представлял Ракитников. Они не шли по пути поддержки всероссийской демократической власти. Оправившись от самарского разгрома и получив преобладающее влияние в центральных органах партии, левое крыло с.-р. пыталось уже не декларативно, а реально разрушить Уфимское Соглашение и захватить власть от имени Съезда членов У.С.
Этого им не удалось. Тогда единомышленники Вольского перешли советский Рубикон.
Часть II
В преддверии диктатуры
От автора
В процессе печатания книги мне приходилось беседовать со многими сибирскими деятелями и вносить в текст соответствующие поправки. Как им, так и другим лицам, помогавшим мне в отыскании материалов, приношу свою искреннюю благодарность — в частности С.В. Востротину, В.В. Вырубову, М.Л. Киндякову, Р.А. Колчаку, В.М. Кудрявцеву, Н.С. Лопухину, ген. Лохвицкому, В.А. Маклакову, В.Н. Новикову, ген. Розанову, И.И. Сукину, кн. С.Е. Трубецкому, ген. Хорошхину, полк. Щепину.
Я особо должен отметить отзывчивое отношение к моим вопросам со стороны ген. Нокса.
В ответ на возможный упрёк в том, что я в своих «беседах» игнорирую голоса «левых» участников гражданской войны в Сибири (такой упрёк я слышал), я должен сказать, что и Н.Д. Авксентьев, и В.М. Зензинов, и А.А. Аргунов — деятели Директории, равно как председатель Сибоблдумы И.А. Якушев, печатно уже высказали свои точки зрения на события, мною описываемые, этими данными я широко пользуюсь в своём изложении. В своё время, в 1924 г., по отъезде из России, я «интервьюировал» Е.Ф. Роговского о перевороте 18 ноября в Омске и благодарен ему за всё рассказанное.
Глава первая
Директория
1. Миссия Аргунова
При плохих ауспициях родилось в Уфе то Временное Всероссийское правительство, создания которого настойчиво требовали активно боровшиеся на антибольшевицких фронтах военные силы. Русская общественность оставалась раздвоенной, и грозные симптомы, как мы видели[469], обнаружились уже на другой день после того, как была создана власть, долженствовавшая быть в идее общенациональной. Совершенно неизбежно в атмосфере недоверия и вражды общенациональная задача стушевывалась перед назойливыми директивами местной политики. Ей, этой местной политике, суждено было задавать тон в общенациональном деле и цепко держать в своих руках Директорию.
С первого дня своего формального существования всероссийская власть вынуждена была вмешаться в сложные взаимоотношения Омского правительства и Сибоблдумы в связи с тем острым конфликтом, который возник на почве роспуска Думы и убийства Новоселова. По-видимому, в целом Директория сильно колебалась, не зная, как ей поступить, так как среди отдельных её членов, бывших в то время налицо, имелись существенные разногласия.
«…Я спускался утром 24 сентября из своего номера в столовую, — вспоминает Л.А. Кроль, — когда узнал потрясающую новость: в Омске убит министр Новоселов, и чехи требуют от Директории приказа о немедленном аресте скрывающегося от них И.А. Михайлова, считая его главным виновником убийства… Для первого дня существования Директории сюрприз был не из приятных… Члены Директории были заняты этим делом… Вот к Болдыреву провели генерала Иванова-Ринова. Вид у него далеко не тот, что в вечер приезда, когда он милостиво здоровался с Болдыревым в пиджаке… Да и удивительного ничего нет: идёт речь, не задержать ли в Уфе омских правителей и министров впредь до выяснения омских событий… Члены Директории совещаются с отдельными лицами. Спрашивает Авксентьев моё мнение. Я категорически высказываюсь против принятия Директорией каких бы то ни было незаконных мер: нельзя с этого начинать и становиться на путь беззакония» [с. 136]. Вместе с тем привлечённый к совету Серебренников предупредил, по словам Гинса, «о той горячей поддержке, которой пользуется Сибирское правительство в различных кругах, и в частности среди военных, и Директория не решилась начинать сразу с конфликта» [I, с. 248].
В сущности, у нового Всероссийского Вр. правительства в Омске абсолютно не было никакой реальной силы. «Быстрая и короткая расправа с переворотчиками (т.е. в данном случае с Сибирским правительством) могла быть выполнена только через чехов» — это должен признать Болдырев. «Но закреплять первые шаги всероссийской власти штыками чехов Директория не считала возможным» [с. 52]. Остановились на компромиссе. 25 сентября было опубликовано следующее постановление Правительства:
«1. Признавая непререкаемые права Сибирской Областной Думы… но имея в виду невозможность при создавшихся условиях нормальной деятельности Областной Думы, — отсрочить её занятия впредь до создания таковых. 2. Отставку членов Временного Сибирского правительства считать… недействительной. 3. Предоставить Уполномоченному Вр. Вс. пр. гражданину А.А. Аргунову чрезвычайные права в деле выяснения степени виновности тех или иных лиц в имевших место событиях. 4. Призвать население Сибири к полному спокойствию и уверенности в том, что интересы, права и законность Bp. Вс. пр. будут сохранены в полной мере» [«Хроника». Прил. 110].
Решение это не удовлетворило «левых». Томский «Голос Народа» прямо заявил, что совершена «величайшая ошибка, последствия которой трудно в настоящий момент учесть». Однопартийны Авксентьева, Зензинова и Аргунова считали, что расправу надо совершить с «переворотчиками» не из Сибоблдумы, а из среды Омского правительства. «Казалось, — пишет в своих воспоминаниях Майский, — после целого ряда ударов судьба наконец смилостивилась над эсеровской партией. Счастье само собой давалось ей в руки. Наступил момент, когда одним решительным ударом эсеры могли восстановить своё сильно поколебленное влияние и даже — кто знает? — стать политическими гегемонами на всей территории от Волги до Владивостока. Что же сделали эсеры? Всю ночь с 24 на 25 сентября они совещались[470] о создавшемся положении и в конце концов постановили… чешское предложение отклонить. Вместо чешских батальонов в Омск был послан заместитель Авксентьева Аргунов… Эта ночь по справедливости может считаться началом конца демократической контрреволюции в Поволжье и Сибири[471]. Она оттолкнула чехов от эсеровско-меньшевицких элементов и тем самым подготовила близкую гибель как Комитета членов Учредительного Собрания, так и Директории» [с. 255].
469
См. главу V первой части.
470
Очевидно, надо думать, что здесь имеется в виду совещание не членов Правительства, а в среде партийных единомышленников.
471
Бывший министр труда Самарского правительства писал свои мемуары, уже будучи коммунистом. Его собственная прежняя деятельность рисовалась контрреволюционной. Отсюда своеобразный термин: демократическая контрреволюция.