— А теперь мы с дочерью пойдем к Забару, — объявила Лилиан паре, беря Карлин под руку и направляясь в западную часть парка.

— Ради Бога, откуда ты слышала о Забаре? — спросила Карлин, когда они вышли из парка и оказались через дорогу от Музея естественной истории.

Вместо ответа Лилиан повернулась и указала в направлении центра города.

— Дакота вон там, в нескольких кварталах отсюда, верно?

— Да, мама, — ответила Карлин, улыбаясь неожиданным познаниям матери. — Ты знаешь это из историй убийства Джона Леннона, да?

— Ну да, наверное, и оттуда тоже, но на самом деле несколько лет назад я прочла «То и дело», и там упоминалось, что Дакота — это одно из первых зданий, построенных в этом районе.

Карлин громко рассмеялась, услышав такое объяснение. После того как они обошли Верхнюю Вест-Сайд, пройдя от продуктовых универсальных магазинов Забара и Фэрвей до Риверсайд-парка, где Лилиан захотелось осмотреть плавучий дом на 79-й улице, и пешком дошли до Могилы Гранта, Карлин была почти без сил, в то время как Лилиан все еще бурлила энергией и, когда они вернулись в квартиру Карлин на Вест-Энд авеню, занялась приготовлением чая и крошечных сандвичей с копченой лососиной, купленной у Забара.

Карлин отдыхала на диване, с нежностью глядя на мать, впервые в жизни пробовавшую пирог с кунжутом. Лилиан разрумянилась после долгой прогулки, ее седые волосы, обычно аккуратно приглаженные, слегка растрепались и немного закручивались от летней влаги. В первый раз Карлин смогла оценить, какой привлекательной, вероятно, была Лилиан в молодые годы; в Вестерфилде ничто даже не намекало на это. Неожиданно Карлин вспомнила время, когда ей самой было лет пять или шесть, а Лилиан была на несколько лет моложе, чем сейчас Карлин, но даже тогда мать выглядела намного старше своих лет. На ранних семейных фотографиях внимание привлекал Джей. Т., а Лилиан всегда выглядела блеклой и измотанной. Однако взгляните на нее сейчас! Откуда в ней эта живость, эта энергия?

Размышления Карлин прервал телефонный звонок.

— Я подойду, дорогая. — Лилиан сделала дочери знак оставаться на диване. — Для тебя на сегодня достаточно.

Карлин откинулась на спинку дивана, наслаждаясь материнской заботой.

— Алло, — ответила Лилиан бодрым голосом, однако затем ее тон изменился и превратился в извиняющееся бормотание, так знакомое Карлин.

— Аспирин в ванной, в правом шкафчике, рядом с зубной пастой. Мне очень жаль, что тебе так трудно найти его. — Ее мать опустилась на стул в позе человека, неожиданно почувствовавшего усталость. — Нет, — теперь она говорила так тихо, что Карлин едва слышала ее, — я не собираюсь домой раньше, чем послезавтра… Хорошо, вероятно, я могла бы, но Карлин построила такие планы…

«Невероятно», — подумала Карлин, безошибочно зная, кто был на другом конце телефонной линии и что именно он должен был говорить. Один день отсутствия, нет, всего восемь или десять часов, и ее отец уже просит жену вернуться. Карлин видела, как Лилиан боролась с собой, очевидно, матери не хотелось уезжать, но на ее лице уже появилось обычное выражение смирения.

— Давай поговорим с тобой позже, дорогой… да, я позвоню до половины десятого, обещаю. Я только посмотрю, что могу сделать для Карлин, прежде чем приму окончательное решение. — Совершенно подавленная, Лилиан повесила трубку. — Прости, дорогая, я даже не позвала тебя к телефону поговорить с отцом.

— Не переживай. — Карлин вытянула руку, как бы отводя удар. — Смотреть, как ты споришь с ним — и то тяжело. Я считаю твою оплошность милостью. — Она увидела, как мать неодобрительно нахмурилась. — Прости, мама, я не должна была этого говорить. Мне просто не хватает твоей святости, когда дело касается отца.

— Моей святости? — смутилась Лилиан. — Ради Бога, что ты имеешь в виду?

Карлин сомневалась, стоит ли говорить, потому что меньше всего на свете ей хотелось обидеть мать.

— Ну, пожалуй, я имела в виду твою способность терпеливо сносить отца. Я хочу сказать, его себялюбие никогда по-настоящему не докучало тебе.

Лилиан в изумлении взглянула на дочь.

— Ты на самом деле так думаешь? Бог мой, я так сердита на твоего отца, просто не знаю, с чем сравнить то, что я чувствую. — Она бросила на Карлин долгий испытующий взгляд. — Теперь ты взрослая женщина, и мне незачем прятаться за пошлыми отговорками. Правда в том, что я несколько раз готова была бросить его. По правде сказать, еще до несчастного случая с Кит Дамирофф, я дошла до того, что стала подыскивать меблированную комнату в нескольких милях от города. Я ждала, когда ты закончишь учебу, чтобы можно было уйти и жить независимо.

У Карлин от удивления открылся рот.

— Ты хочешь сказать, что знала о его похождениях?

— Я давным-давно знала о поведении твоего отца, но пока ты была маленькая, я ничего не могла предпринять, а когда ты училась в последнем классе школы и я уже была совсем готова к уходу, твой отец попал в аварию и стал инвалидом. Разве я могла его оставить? Ты никогда бы мне этого не простила.

— Ну да, как же, не простила бы! — Карлин выпрямилась. На мгновение засомневавшись, говорить ли то, что пришло ей в голову, но решила идти до конца. — Ты помнишь Дерика Кингсли?

— Конечно, помню. Знаешь, я всегда удивлялась, что вы расстались, он производил очень хорошее впечатление.

— Мама, именно ты дала мне силы порвать с ним. Дерик в самом деле был приятным человеком. Честно говоря, мы и сейчас остаемся друзьями, но, когда мы жили вместе, у него была манера обманывать меня, я не раз заставала его с другими женщинами. И я почти позволила ему оставаться безнаказанным. — Карлин тщательно подбирала слова, стараясь найти способ выразиться помягче. — Я всегда знала тебя как всепрощающую и всепонимающую, и на короткое время у меня было побуждение выбрать такой же путь, принимать то, что он давал мне, не ожидая от него верности, на которую он, очевидно, просто не способен. Но затем я ясно увидела, как ты вяжешь, стряпаешь или просто сидишь подавленная и грустная, в то время как отец уходит на весь вечер. Я не вынесла бы, если бы моя жизнь пошла таким же путем, и заставила себя положить этому конец, хотя какая-то часть меня хотела остаться в этом коконе навсегда.

Лилиан совсем не расстроилась, а, наоборот, заулыбалась при этом признании.

— Я очень горжусь тобой, Карлин, и, как ни странно, именно твоим умением быстро восстанавливать физические и душевные силы.

Ответ Лилиан успокоил Карлин. К счастью, мать не обиделась, ее скорее подкупила задушевность разговора с взрослой дочерью, и Карлин решила рассказать матери всю историю.

— Хочешь знать, что я думала в тот вечер, когда решила порвать с Дериком? — спросила она с улыбкой.

— И что же?

— Я отправила посылкой все его вещи в американское посольство в Токио.

После такого признания выжидательный взгляд Лилиан сменился взрывом смеха, и она взяла салфетку, чтобы вытереть выступившие слезы.

— Хотела бы я иметь твое мужество. Откровенно признаться, я многое отдала бы, чтобы иметь собственную жизнь.

— Так что же тебе мешает? — пришла в недоумение Карлин.

— О, все в Вестерфилде сочтут меня исчадием ада уже за одни мысли об этом.

— Я первая буду восхищаться тобой. — Карлин наклонилась вперед и взяла руку матери. — И все в Вестерфилде, кто тебя знает, встанут и будут аплодировать.

— А кто будет заботиться о нем, о таком, какой он есть? — неуверенно спросила Лилиан. — Я хочу сказать, эгоист он или нет, но он в самом деле не может позаботиться о себе, сидя в коляске.

Карлин вспомнила двух полицейских, которые были ранены, когда она еще работала в полицейском отделении в Бедфорд-Стьювесенте, — один был вдовцом, без детей, а другой убежденным холостяком, — и многочисленные дискуссии вокруг их судьбы, когда стало ясно, что последствия ранений неизлечимы.

— Мама, — мягко ответила Карлин, — есть «Патронажная медицинская служба», они как раз для этого и существуют.