— Я не хочу ничего знать! Какое мне дело до того, что было раньше! Ты… Ты…

Лева мучительно соображал, как ей поделикатнее все объяснить.

— Пойми, Валерка, ты не такая, как все! По крайней мере, для меня! И я не могу, не хочу повторения того, что уже было. Я… Я уеду завтра, и все! Больше мы не увидимся, а если и придется встретиться, то ты будешь вспоминать обо всем, как о курортном романе с одиноким офицером, а я, наверное, так же. Не стоит… Ты мне очень дорога, но… Не хочу, чтобы у нас остались одни постельные воспоминания. Прости…

Валерия отстранилась. Без позы и без откровенной холодности. Посмотрела Леве в глаза. Даже в темноте он заметил, что она готова разреветься, но сдерживается.

— Левочка, ты очень взрослый дурак! Большой, сильный и добрый дурак! До свидания, Ромео! Или прощай, если тебе так приятнее и спокойнее.

Она опустила голову, повернулась и пошла по аллее. Лева остался стоять на месте. Чего хотел, того добился. Но цена… На душе было мерзко и противно. Он давно привык к расставаниям, но сейчас… Лева решительно развернулся и быстрым шагом направился к шумящему невдалеке ближайшему бару.

Традиционный флотский способ не помог. После двух порций спиртного жалости к себе не возникало. Да и хмель не шел. Лева отправился в номер. Спать не хотелось. Пошатавшись в четырех стенах и выкурив несчетное количество сигарет, Лева решил, что объясниться с Валерией необходимо. Жизненно необходимо. Пусть даже они и не встретятся. Но идти к ней сейчас, после всего… Лева подумал, достал бумагу и сел писать письмо. Он писал обо всем: о своих неудачных браках, о своей службе и жизни в маленьком гарнизоне, о том, какой он ненадежный и легкомысленный человек. Он пытался оправдать не себя. Он хотел убедить Валерию, что она ошиблась в выборе, что он недостоин такой чистой и светлой девушки.

Когда Лева оторвал глаза от бумаги, было уже раннее утро. Письмецо вышло страниц на двенадцать. Лева горько усмехнулся и, запечатав его в конверт, размашисто подписал «Валерии. Исповедь идиота».

Для отъезжающих завтрак был на час раньше. Лева положил письмо на стол Валерии и попросил официантку проконтролировать, чтобы оно дошло до адресата. Поел и сразу уехал в аэропорт.

До родной базы Лева добрался без приключений. Командир дивизии, выслушав доклад о прибытии, пояснил: — Олейник, прости, конечно, но никого свободных из командиров дивизиона нет. Только ты и Парамонов. Оба одновременно вернулись из походов. Но у Парамонова двое детей, а ты на настоящий момент холост. Сам понимаешь… Слава богу, хоть месяц отгулял. Но обещаю: после этого плавания отдыхаешь по полной катушке. И за то, и за это. Суток сто тридцать не буду трогать ни под каким предлогом! Теперь о деле. Идешь с Наумчен-ко. На полную, суток девяносто. Под лед. Через две недели, так что расхолаживаться времени нет. Сегодня домой, а завтра на борт, принимать дела. С богом!

Знакомый распорядок поглотил все нехорошие воспоминания. Готовясь к походу, Лева нарочно загружал себе работой, чтобы не занимать голову разными неприятными воспоминаниями. Две недели пролетели, как один день. В море вышли по расписанию, без задержек. Походная жизнь — штука полезная. Особенно для механика. Если матчасть постоянно кашляет, то на другое, тем более на душевные терзания, времени нет вообще. В свободную минуту, падаешь на шконку, как подкошенный, и спишь, сколько дадут. А если учесть, что Лева специально себя напрягал, то даже покурить иногда минуты не находилось. Автономка выдалась не из легких. Сначала месяц бегали от кораблей «супостата». Потом нырнули под лед, и стало поспокойнее. Американцы ледяную толщу не любят и забираются под нее чрезвычайно редко, только по огромной надобности. Но там до сего момента не капризный, старый «пароход» начал выкидывать коленца. То штурманский комплекс работать не хочет, то АТГ буянить начинает и кидает защиту реактора раз за разом, или того хуже, испарители ни с того ни с сего перестают воду варить. Ни побриться, ни подмыться. Короче — не соскучишься!

Так и пролетели восемьдесят шесть суток в неустанных сражениях со стареющей матчастью стратегического исполина. Нельзя сказать, что образ Валерии полностью и бесповоротно выветрился из головы комдива Олейника. Но благодаря напряженным усилиям самого Левы он заметно потускнел и рисовался больше как красивое воспоминание. Да и не старался он обращаться мыслями к этому небольшому эпизоду в своей бурной молодой жизни. Даже послепоходовый отпуск планировал провести не на море, а где-нибудь в средней полосе, чтобы, не дай бог, кто-нибудь снова не засветил булыжником в затылок.

Возвращение в родную базу было омрачено постоянным спутником моряка — жуткой непогодой. Осеннее Заполярье крайне неласково. Море разошлось не на шутку. За пять часов до захода в базу объявили «Ветер-2», и корабль отправили мотать круги по полигону в ожидании снижения ветра. Но судьба оказалась неблагосклонна к экипажу, отбродившему в глубинах океана без малого три месяца. Уже через час метерологические службы флота запугали всех штормовой готовностью и «Ветром-1». Надежда пришвартоваться к пирсу в ближайшие сутки угасла окончательно. Близость дома расслабила всех, курилка была полна народа, обсуждающего перспективы захода корабля в базу. Сходились на одном: дай бог, суток через трое привяжемся — значит, повезло! Леве это все было по барабану, уж его-то никто конкретно на берегу не ждал, и он, пользуясь подвернувшимся моментом, решил отоспаться и отдохнуть. Что и сделал, провалившись в небытие в мгновение ока.

Разбудил его вахтенный отсека матрос Сулейманов.

— Тащ капитан третьего ранга! Вас командира зовет! Срочна! В центральный.

Лев взглянул на часы. Нормально. Успел соснуть три часа. Да и на вахту скоро. Интересно, что сломалось на этот раз ? Встал, ополоснул лицо и отправился прямиком в центропост. Командир сидел в своем кресле, с детективом в одной руке и бутербродом в другой, в унтах и кожаных штанах.

— Олейник, тут странная штука. Штаб Северного флота запрашивает: ты на борту или нет? Интересно, что по имени-отчеству и с проверкой даты рождения. Мне даже пришлось зама будить, чтобы проверить. Чего натворил? Нас на пирсе ребята в кожанках с автоматами ждать не будут?

Лева недоуменно пожал плечами.

— Да вроде нет. Никого не убивал, банков не грабил. Может, с мамой

что?

Командир покачал головой.

— Нет. В таких случаях они сразу сообщают.

— Тогда я не знаю, товарищ командир. Ничего на ум не приходит.

На столике зашипел «Каштан».

— Товарищ командир. Рубка связи. Радио пришло.

Командир криво усмехнулся.

— Что, нас опять подо льды гонят?

Из рубки связи неуверенно пробормотали:

— Да нет… Товарищ командир, спуститесь вниз, здесь вас просят…

— Чаю попить не дают! — недовольно пробурчал командир, слезая со своего кресла-постамента.

— Олейник — свободен. Отдыхай.

Командир, тяжело ступая в своей могучей обувке, вышел из центрального. Олейник следом. Но не успел он добраться до каюты, как по кораблю зазвенел сигнал учебной тревоги.

— Учебная тревога! Для прохода узкости! Олейнику в центральный пост!

Лева кинулся обратно. Явно что-то происходило. Но что? Идем-то в базу при «Ветре-1»! Он лично таких случаев не знал. А корабль забурлил. Леве тоже передалась общая суетливая атмосфера, он прибавил шагу и влетел в центральный пост на волне спешащих на боевые посты моряков.

Командир облачался в кожаные доспехи для выхода на мостик. Неуклюже ворочаясь и матерясь вполголоса от безуспешных попыток натянуть чехол на канадку, он мельком скользнул взглядом по Олейнику и торжествующе проревел на весь центральный: П. Ефремов. Стоп дуть!

— А дело-то все в тебе, Лев! Они меня еще раз спрашивают: Олейник на борту? Я говорю — да! Чего он вам дался? А мне говорят, раз Олейник есть, то есть и добро на переход в базу. Буксиры выходят. Идем в Оленью губу, к плавпирсу номер семь. Механик давай команду «По местам стоять, узкость проходить!». А ты, Лев, думай!