Пилот нащупал плоскую коробочку медальона, висевшего на шее. Непослушным, одеревеневшим от холодной воды пальцам не сразу удалось открыть медальон. Наконец он добыл оттуда круглую серебряную таблетку и поспешил ее проглотить.

Акулы то приближались к нему с молниеносной быстротой, то отдалялись; казалось, они приглядываются к человеку своими круглыми поросячьими глазами.

Они передвигались в воде с поразительной скоростью, казалось, не прилагая к этому малейших усилий.

Наконец самая решительная из хищниц, длиною около четырех метров, перевернулась на спину и кинулась на него сбоку.

Пилот был готов к этому. Он сжался в комок, и когда ощерившаяся бесчисленными загнутыми зубами, похожая на страшную застывшую маску голова рыбы оказалась совсем рядом, рывком ушел в сторону, закрыв бок рукой, обмотанной остатками рубашки.

Акула все же коснулась его — и… огромную рыбу отбросило в сторону, она забилась в конвульсиях, словно пораженная током.

А еще через мгновенье человека атаковала вторая акула.

Он едва увернулся, шершавая, как наждак, кожа разодрала ткань и обожгла ему кисть.

Акула свечой взмыла вверх и обрушилась в волны, подняв мириады брызг. Ее вытянутое серое тело безжизненно перевернулось кверху брюхом и, содрогаясь, ушло в пучину…

…Спустя час диспетчер аэропорта на Санта-Джоресе, удивленный тем, что самолет еще не прибыл на остров, поднял тревогу и выслал на поиски вертолет.

Пилота обнаружили на следующий день в окружении нескольких десятков акул. Они словно сопровождали его эскортом, уже не пытаясь атаковать. После падения биплана в океан прошло более шестнадцати часов. Из вертолета выбросили канат, пилот обвязался им и был поднят в машину.

На теле пилота обнаружили лишь несколько царапин.

Врач госпиталя на Санта-Джоресе, сразу осмотревший его, не смог скрыть изумления:

— То, что вам удалось выжить, — чудо! — повторял он.

— Когда отправляется ближайший самолет на материк? — спросил пилот. — К завтрашнему вечеру мне нужно во что бы то ни стало вернуться в столицу.

— Вообще-то мне хотелось вас обследовать. Это же феноменальный случай…

— Я должен быть в столице к завтрашнему вечеру, — повторил пилот. — У меня важная деловая встреча.

— Ну что ж, — с сожалением произнес врач, — раз так… Вы не опоздаете на свою встречу. Знаете, если бы пару часов назад мне кто-нибудь рассказал о чем-то подобном, я бы назвал такого человека сумасшедшим…

Под рев многотысячной возбужденной толпы, заполнившей «Бокс-холл», на глазах наблюдавших за поединком миллионов телезрителей экс-чемпион мира в среднем весе по прозвищу Фрэд-мясник убивал своего соперника.

Если бы Фрэд-мясник мог, он прикончил бы его еще в третьем или четвертом раунде. Экс-чемпиона приводил в ярость один лишь вид этого юнца, дерзнувшего преградить ему путь к титулу и солидному денежному кушу.

Худой, тонкорукий, ничем внешне не напоминающий боксера, его соперник с завидным хладнокровием уходил от бешеных выпадов опытного Фрэда. Какое-то бесконечное упрямство светилось в его глазах.

Однако в пятом раунде силы парня явно иссякли, и Фрэд-мясник наконец мог дать выход сжигавшему его бешенству.

Град тяжелых, безжалостных ударов обрушился на прижатое к канатам тело. Юный боец пытался закрывать лицо перчатками, но это было лишь видимостью защиты. Ноги его подгибались, багровая пелена застилала глаза.

Фрэд-мясник расчетливо наносил удары под неистовый рев возбужденной видом крови публики. Прозвучал гонг.

Фрэд ударил в последний раз и отскочил в свой угол, наблюдая, как канаты отбросили на середину ринга обмякшее тело дерзкого юнца.

Несколько секунд тот лежал неподвижно, секундантам пришлось на своих плечах тащить его в угол. Боксеру стерли с лица кровь, сунули под нос пузырек с нашатырным спиртом. И тогда разомкнулись распухшие, запекшиеся губы:

— Медальон… Раскройте медальон…

— Он совсем плох! — пробормотал пожилой негр-секундант, пытаясь раскрыть плоскую металлическую коробочку, висевшую у боксера на шее. — Пожалуй, я выброшу полотенце…

— В медальоне жемчужина… — прохрипел парнишка. — Я хочу взглянуть на нее. И забудь о полотенце, слышишь…

— Тебе повезло, Мясник не прикончил тебя сразу, — секунданту наконец удалось открыть медальон, внутри которого лежала серебристая горошина, — но он сделает это, помяни мое слово, сделает. Ты уже никуда не годишься…

Он поднес медальон к лицу парнишки, тот потянулся губами к плоской коробочке, словно хотел поцеловать свой талисман… Лишь старый секундант заметил, куда делась серебристая горошина. Но он ничего не успел спросить, потому что в следующее мгновенье юный упрямец выкинул нечто такое, что привело в изумление и секундантов, и публику. Парнишка вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной, и стал энергично приплясывать у канатов, рассекая воздух быстрыми ударами.

Фрэд-мясник глядел на него из своего угла, как на привидение. Человек, которого он буквально расплющил свинцом своих кулаков несколько минут назад, просто не мог выделывать подобное. Ударил гонг.

Фрэд-мясник кинулся вперед с единственным яростным желанием убить упрямца. Экс-чемпиону показалось, что он с размаху натолкнулся на стену.

Еще не осознав, что произошло, Фрэд-мясник ощутил во рту противный свинцовый привкус; словно тяжелый молот ударил его в корпус и голову, вырвав пол из-под ног.

Он обрел способность соображать, лишь когда судья, безбожно ему подыгрывающий и растягивающий время, дошел в счете до девяти.

Фрэд-мясник вскочил на нетвердые ноги и попытался войти в клинч. Но соперник увернулся. Легко, словно танцуя, двигался он по рингу, осыпая экс-чемпиона технически безукоризненными, но почти не чувствительными ударами.

Когда до Фрэда-мясника дошло, что соперник просто-напросто щадит его, давая возможность прийти в себя, он, выкрикнув нечленораздельно ругательство, с ревом кинулся вперед. Отчаянным движением левой прижал худощавого боксера к стойке в углу, развернулся, чтобы беспощадным ударом правой размозжить ему голову.

Казалось, юный боец сделал лишь легкое движение навстречу перчаткой. Фрэда-мясника отбросило назад, он пролетел по диагонали в противоположный угол и еще до того, как распластаться там грудой бессильной плоти, потерял сознание.

Судья склонился над ним и развел руками. Под невообразимый шум, сотрясавший стены «Бокс-холла», не обращая никакого внимания на вспышки блицев, цветы, приветствия и проклятия, летевшие со всех сторон на ринг, новый чемпион неторопливо прошел в угол.

— Послушай, — шепотом сказал пожилой секундант, стаскивая с его рук перчатки, — я видел, как ты проглотил эту штуку. Это был допинг, да?

Чемпион взглянул на него, покачал головой, проговорил непонятно:

— В каждом из нас всегда есть нечто, способное заменить допинг, только мы не умеем им пользоваться. Не волнуйся, старина, — добавил он успокаивающе, — и самый придирчивый в мире контроль не в силах обнаружить следов этого допинга.

Секунданты и полицейские отпихивали от чемпиона чересчур настырных репортеров.

Но когда к канатам протиснулось грациозное длинноногое создание, укутанное в драгоценные меха и благоухающее тонкими духами, они почтительно расступились.

Создание провело пальчиками по курчавым волосам парнишки и голосом, хорошо знакомым миллионам кинозрителей, проворковало:

— Ты отлично дрался, малыш, и удивил всех. Мне нравятся люди, способные удивлять всех. Хочешь, проверяем сегодняшний вечер вместе?

Чемпион даже не повернул головы в ее сторону.

— Я занят вечером! — проговорил он. — Вы уж простите, мисс, очень важная встреча…

Кинодива побледнела от обиды.

У секундантов отвисли челюсти.

Двое мужчин расположились в уютных кожаных креслах перед камином, наблюдая, как языки огня облизывают смолистые бока поленьев, и обмениваясь ничего не значащими фразами. Один из них был пилот, вернувшийся в середине дня с Санта-Джореса, другой — герой финального поединка в «Бокс-холле».