До этого времени Дмитрий со своими боярами жил мирно, держал с ними совет, награждал по заслугам, мирил и судил их. И бояре были довольны его судом, не тяготились его властью над ними. Когда от других князей переходили в Москву на службу бояре со своей челядью, Дмитрий жаловал каждого по достоинству, не в ущерб старым боярским родам.

А тут среди ближнего окружения Дмитрия неожиданно завелась измена. В 1374 году старик тысяцкий — Василий Васильевич Вельяминов — умер. Властному Дмитрию, наверное, докучило разделять управление государственными делами хоть и со сметливым, но строптивым помощником. Он понял, что настал час полностью взять бразды правления в свои руки. Поначалу он медлил, помалкивал, а потом неожиданно объявил боярам, что тысяцкому на Москве больше не бывать.

Таков был весьма важный и мудрый шаг молодого, но мыслившего далеко вперед московского князя. Дмитрий понимал, что сильная власть, сосредоточенная в руках его одного, будет способствовать росту могущества Москвы.

И он решился на этот шаг.

Но старший сын покойного Василия Вельяминова, боярин Иван Васильевич, который был убежден, что станет тысяцким после отца, тяжко оскорбился таким решением Дмитрия. Он начал перешептываться с московскими купцами, переманивать их на свою сторону, да еще послал Михаилу тверскому тайную грамоту, советовал не откладывая повести войско на Москву, упоминал, что в Москве найдутся ему доброхоты.

Записал тогда летописец: «Оттоле возгореся огонь».

Михаил, получив грамоту, воспрянул духом. Он послал одного гонца к Ольгерду — в четвертый раз звать его в поход на ненавистного им обоим Дмитрия, а другого гонца отправил в Москву с ответной грамотой к Ивану Вельяминову.

И того гонца слуги московского боярина Федора Андреевича Кошки по пути «поимали».

Дмитрий как прочел перехваченное послание Михаила, так воспылал гневом. Он приказал взять под стражу «вора-боярина»[32], но тот, предупрежденный доброхотами, успел убежать в Тверь «со многою лжею и льстивыми словесы». Вместе с ним убежал и другой недовольный действиями Дмитрия — сурожский купец Некомат, которого летописец именует «Брёхом» (Сурож — нынешний Судак в Крыму).

В то лето неспокойно было на Руси.

В Нижнем Новгороде поднялся народ против произвола золотоордынских послов, которые «многие пакости твориша»; их перебили или утопили, а заодно убили и нескольких татарских купцов.

Тогда же новгородские ушкуйники снарядили небывалый поход. На девяноста ушкуях поднялись они вверх по Волхову, далее волоком перебрались в Мологу, оттуда на Волгу и поплыли вниз по течению. По пути они грабили и жгли подряд все города, начиная с Костромы, а жителей забирали в плен, разграбили Нижний Новгород, города и селения Булгарского царства, добрались до ханской столицы Сарай-Берке, там учинили погром, но в конце концов все до одного были перебиты золотоордынцами.

Рассвирепевший Мамай усмотрел во всех этих действиях тайные козни Москвы. Он решил, что его все время пытались обманывать. Он счел коназа Дмитра виновником и подстрекателем «пакостей» и стал собирать тумены, чтобы наказать Москву за неповиновение.

И тут весьма кстати для Мамая прибыли в Орду из Твери посланцы от Михаила, те самые изменники московские — боярин Иван Васильевич Вельяминов и купец Некомат. Говорили они Мамаю:

— Князь московский и его бояре — враги Орде и всегда были врагами. Они денно и нощно куют против Орды крамолу. Набирай рать, иди на Москву без промедления, а Тверь с другой стороны поведет полки.

Мамай долго не раздумывал и послал Михаилу ярлык на великое княжение, одновременно сулил помочь ему в будущей брани.

Окольными путями Иван Вельяминов и Некомат вернулись в Тверь. Михаил поверил их словам, что Мамай готов идти на Москву. Он решил, что в столь благоприятный для него час ему поможет и зять Ольгерд.

И решился объявить Дмитрию войну.

Но осторожный Ольгерд прослышал от своих лазутчиков, что немецкие рыцари готовятся напасть на Литву, и потому медлил посылать подмогу шурину. Не смог поддержать Михаила и Мамай — в Орде против него поднялся очередной мятеж. Михаил остался в одиночестве.

Потерявший всякое терпение Дмитрий решил раз и навсегда покончить с Тверью. Помчались его гонцы ко многим князьям — и подручным, и независимым. Пришли на помощь полки суздальские, ростовские, ярославские, белозерские, стародубские, серпуховские, тарусские, оболенские.

Дмитрий повел свое многочисленное войско на Тверь. Двигалась его рать, сжигая по пути селения, и 5 августа 1375 года осадила город. Подошел на помощь москвичам и полк новгородский.

Стены из камня Михаил поставить не поспел, были они деревянные, из дуба срубленные уже давно, в середину срубов земля насыпалась; теперь успели только снаружи глиной обмазать. И башни стояли не слишком высокие, тоже дубовые, с малыми окошками-бойницами. А поверх стен шли заборола[33], чтобы из-за их прикрытия сподручно было стрелы метать.

В первые дни осады тверичи произвели успешную вылазку и подожгли «туры» — осадные башни на колесах или катках, которые москвичи подкатили к самым стенам. Но москвичей неудача не смутила. Осада продолжалась целый месяц. Михаил все надеялся на Литву и на Орду, но помощь ниоткуда не шла, в городе оставалось мало хлеба. В народе слышался ропот.

Говорится в летописи: «Князь Михайло, видев изнеможение граду своему, видев озлобление людем своим, видев труд и погибель человеком и скотом, от глада бывающий, въсприя смирения и высла изнутри града посла свои».

Понял Михаил: пришла беда, придется сдаваться на полную милость победителям. Отворились ворота Кремля, и епископ Евфимий с боярами вышли из города просить мира «по всей воле» у московского князя.

Начались переговоры, и 15 сентября был подписан мирный договор между Тверью и Москвой. Наконец после семи лет упорной борьбы Михаил склонил голову. Согласно пространной договорной грамоте, он признал себя «братом молодшим» Дмитрию, обязался за себя и за сыновей своих, за племянников во всех возможных будущих войнах с Литвой и с какими другими недругами беспрекословно посылать полки на подмогу Москве, обязался за себя, за сыновей и за племянников никогда не «искать» великого княжения и не принимать от ханов ярлыки; наконец, он отказывался от всех прав на город Кашин, где сидели его двоюродные братья. Это последнее условие было особенно досадным для Михаила — оно означало, что исконно принадлежавший Твери удел Кашинский навсегда отходил из-под его власти. И был в том договоре весьма многозначительный раздел об отношениях с Золотой Ордой:

«А жити нам, брате, по сей грамоте: с татары оже будет нам мир по душе (добровольно); а будеть нам дати выход, по душе же. А пойдут на нас татарове, или на тобе, битися нам и тебе с одного всем противу их; или мы пойдем на них, и тобе с нами с одного пойти на них».

«Мы пойдем на них». Какие смелые, исполненные силы и мужества слова! Впервые в истории Руси открыто и прямо было сказано о совместной борьбе против злейшего врага, против Золотой Орды. В этих исполненных достоинства и гордости словах слышатся давние чаяния не одной Москвы, а всего народа русского о свержении ненавистного ига.

«Мы пойдем на них!» Сии вещие слова с великой радостью повторяли в боярских теремах, и на многолюдных торжищах Москвы, и Твери, и прочих городов, по слободам и малым селениям.