Страшна была участь городов, где жители оказывали врагам сопротивление, где бились до последнего воины и мирные люди. Города были сожжены дотла, их жители, в том числе женщины, дети и старики, были либо убиты, либо уведены в плен. Особо тяжкая судьба постигла Рязань, Коломну, Москву, Владимир, Торжок, Козельск, Киев.
Католический монах-путешественник Плано Карпини, посланный римским папой в 1246 году в Монголию, проезжая через Киев, отметил, что не нашел там ни одного жителя, а видел только развалины и всюду разбросанные человеческие кости.
В малых городах и селениях невозможно было оказывать сопротивление завоевателям. Там люди спасались бегством, укрывались в дремучих лесах. Когда же враги уходили дальше, уцелевшие жители возвращались на пепелища. А такие города, как Ярополч на Клязьме, как Вщиж в земле Брянской, и восстанавливать не стали, находили другие, более пригодные для жизни места. Избы рубили редко, а чаще копали землянки.
Но побежденные не склоняли голов перед победителями. Отваживались они браться за оружие, но лицом к лицу в схватки не вступали, а собирались небольшими отрядами, крались по пятам завоевателей, нападали на отсталых и сонных.
Много ли было подобных смельчаков, мы не знаем. Летописи о таком разобщенном, но дерзком и мужественном сопротивлении молчат. Но оно, несомненно, было.
Молва народная донесла до нас имя одного славного витязя, которого можно назвать первым русским партизаном.
Таков был Евпатий Коловрат — рязанец родом. Когда погиб его родной город, он находился в Чернигове. Услышав страшную весть, «с малою дружиною» он поскакал в Рязань, увидел пожарища, множество трупов и «воскрича в горести душа своея и распаляся в сердцы своем».
Минуя сожженные селения, через опустелые города Коломну и Москву, он помчался следом за туменами Бату-хана. По дороге к нему приставали другие «удальцы-резвецы».
Нагнали они вражеские полчища лишь возле Суздаля, внезапно напали с тыла. Завязалась яростная битва. «Начаша сечи без милости и сметоша яко вси полкы татарскыа»… «Царь (то есть Бату-хан) посла шурича (сына брата жены) своего Хостоврула, а с ним сильныа полкы татарскыа, хотя Еупатия жива яти».
В единоборстве Евпатий рассек мечом Хостоврула вдоль всего тела от плеча и до седла.
Бату-хан послал другое войско с камнеметами. Враги окружили Евпатия и его воинов, но не осмелились вступить с ними в рукопашный бой, а издали закидали удальцов Евпатия каменьями.
Когда Бату-хан увидел тело убитого витязя, он будто бы сказал: «Аще бы у меня такий служил — держал бых его против сердца своего».
В летописях о подвиге Евпатия ничего не говорится. О нем упомянуто лишь в «Повести о разорении Рязани». А деды-сказители, передавая на вечерних посиделках былины о древних богатырях, к рассказу о подвигах Александра-Алеши Поповича добавляли и рассказ о герое народном Евпатии Коловрате…
2
Нет, не так! Победы Бату-хану доставались с трудом. Где могли, собирались хоть и в малочисленные отряды вооруженные топорами и ножами русичи, и сражались они до последнего, яростно и отважно, порой с отчаянием обреченных на смерть, но не побежденных.
В страшных битвах гибли и не возрождались вновь многие города, о коих летописи умолчали. О тех городах, о битвах, какие там происходили, поведали археологи, когда находили человеческие скелеты, с проломленными черепами, со стрелами, засевшими меж ребер.
Отчего же, хотя и не за один поход, а за три похода, за три года сумел Бату-хан покорить Русь?
Священнослужители объясняли народу:
— Бог покарал вас за грехи ваши, и самый ваш тяжкий грех — поклоняетесь вы прежним языческим богам. Двести пятьдесят лет прошло, как крестили ваших прадедов в православную веру, но вы не желаете забывать идолов.
А мудрые старцы из народа переговаривались между собой тайно.
— Князья наши — вот кто виновен в наших бедах, — шептали они…
Еще за полвека до татаро-монгольского нашествия безвестный создатель «Слова о полку Игореве», который глубоко страдал, переживая беспрерывные раздоры князей между собой и разорение земли Русской, написал исполненные скорби и затаенного гнева строки, ставшие поистине пророческими: «Усобица князем на поганыя погыбе, рекоста бо брат брату: „Се мое, а то мое же“. И начяша князе про малое „се великое“ млъвити[16], а сами на себе крамолу ковати. А погании с всех стран прихождаху с победами на землю Рускую».
Если бы сегодня писатель создал эти строки, то они звучали бы так: «Борьба князей против поганых прекратилась, ибо говорил брат брату: „Это мое и то мое же“. И стали князья про малое „это великое“ говорить и сами на себя крамолу ковать. А поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую».
Под «погаными»[17] создатель «Слова» разумел прежде всего половцев, много раз наскакивавших набегами то на одно русское княжество, то на другое. Лишь когда полки нескольких князей соединялись в одну рать, русичи побеждали врагов.
А в годы, предшествующие татаро-монгольскому нашествию, число княжеств достигло пятидесяти и роковая рознь между князьями перед лицом общей беды нисколько не затихла, наоборот, усилилась.
Начиная со злосчастной битвы на Калке, порознь разбивали татаро-монголы полки русских князей. Порознь защищались русские города от осаждавших. В разобщенности князей нужно искать первую причину поражений русичей.
И еще причина была: в многоопытности военачальников Бату-хана, до нашествия на Русь покоривших многие царства. И воины их, как уже раньше говорилось, были закалены в боях, выносливы, послушны и беспощадно жестоки.
Когда одни князья водили свои дружины на дружины князей соперников, особо хитроумного ратного искусства они не знали. Не могли русичи устоять против полчищ Бату-хана, приведшего на Русь такую силу, какую до него не приводил ни один завоеватель.
Безмерна была отвага русских воинов, но только храбростью победы не добыть.
Татаро-монголов всегда было больше числом, во много раз больше.
«Кто суть? И отколе изыидоша?» Этот вопрос, записанный летописцем сразу после битвы на Калке, верно, и при нашествии Бату-хана повторяли многие и многие. Тяжело было осознавать: жили, трудились на земле, наживали добро… И внезапно, точно гром с неба, надвинулась на Русь беда, страшная и непонятная для человеческого разумения…
Велик и ужасен был тот урон, который нанесло татаро-монгольское нашествие всему народу русскому.
Монах Киево-Печерского монастыря, позднее епископ Владимирский Серапион, написал «Слово», в котором глубокая скорбь о страданиях народных сплелась с высокой поэзией.
«Бог навел на нас народ безжалостный, народ лютый, не щадящий красоты юных, немощи старых, младенчества детей… Разрушены Божьи церкви, осквернены сосуды священные… затоптаны священные места… Кровь отцов и братьев наших, будто вода, в изобилье насытила землю… Сила наших князей и воевод исчезла… Множество братий и чад наших в плен увели; многие города опустели, поля наши сорной травой поросли, погибла красота наша, богатство наше стало добычей врага, труд наш неверным достался в наследство, земля наша попала во власть иноземцам…»[18]
Казалось епископу: навсегда померкла былая слава Руси, не видно впереди никакого просвета…
