Так они и сделали. Когда они наконец под прикрытием деревьев осторожно приблизились к стаду, раненый зверь лежал в окружении других животных. Его бока тяжело вздымались. Даже если они не убьют его раньше, он умрет в течение нескольких часов, подумал Рааб, поэтому он не мог позволить ему страдать так долго, тем более у них не было времени ждать.

— А что случится, если я пройду вдоль той опушки и выбегу с той стороны? — нерешительно спросил Рэйджер. — Может быть, они побегут в вашу сторону?

Рааб посмотрел по сторонам. Во всяком случае, стадо может побежать боком к нему и Вайнеру.

— Хорошо, попробуем это сделать.

Они ждали. Рэйджер шел довольно тихо, и они не видели его до тех пор, пока он не выбежал неуклюжей рысью на луг, крича и размахивая руками. Стадо снова затопало ногами и под небольшим углом понеслось в сторону Рааба и Вайнера. Раненое животное немного замешкалось, пытаясь подняться на ноги, и они выпустили в него еще по стреле. Пошатываясь, зверь сделал несколько шагов и упал.

Испытывая слабую тошноту, которая всегда подступала, когда он убивал живых существ, Рааб выбежал на луг и перерезал животному горло своим кремниевым ножом. После этого они вытащили тушу под прикрытие, пронеся ее около четырехсот футов, содрали шкуру и разрезали на куски так, чтобы каждый из троих мог взять посильную ношу.

Не успели они отойти на достаточное расстояние, как увидели извивающихся вездесущих, которые слетались к точке, где они оставили останки животного.

Рааб отошел от каверны, где Олини развел два костра и поджаривал филе пойманного в озере вездесущего. Чтобы зажарить большие куски мяса, принесенные трио Рааба, он насадил их на вертел и пристроил над огнем.

Рааб пошел к устью ближайшего ручья, где, как сказал ему Олини, находились наиболее удачливые рыболовы. Их довольно потрепанная одежда, которую трудно было заметить с воздуха, была развешана на кустах для просушки. Четыре или пять человек продолжали забрасывать свои лини. Решив искупаться, Рааб начал было раздеваться, но, услышав низкий голос Кадебека, пошел вдоль берега озера, пока не наткнулся на представителя экипажа.

Кадебек сидел на корточках и чистил вытащенного из озера четырехфутового вездесущего. Он поднял глаза и кивнул.

— Олини сказал мне, что ты первый заметил тот планер и довольно быстро увел всех под прикрытие, — сказал Рааб.

Не разгибаясь, Кадебек сел на землю и вытянул вперед затекшие ноги.

— Один или двое купались на открытом месте, и я действительно предупредил их, но это было до того, как я заметил планер. Уверен, когда он проходил над нами, они уже скрылись.

— Хорошо, — несколько рассеянно ответил Рааб, наблюдая за ножом, которым пользовался крепыш. — Это металлический нож?

Кадебек поднял нож, лежащий около полуочищенной добычи, дважды воткнул в землю, чтобы очистить лезвие от крови, и ручкой вперед протянул Раабу. Рааб взял нож и стал рассматривать. Костяная ручка не представляла особого интереса, но лезвие… переходящее в рукоять под костяными накладками, оно было из единого куска темной бронзы. Рааб провел пальцем вдоль десятидюймовой режущей кромки. Это был великолепный металл; довольно толстый кусок шириной в один дюйм и длиной в восемнадцать дюймов. Если срезать металл, к которому крепилась рукоятка, можно было сделать еще одно маленькое лезвие. Цена такого ножа составляла годичный заработок гребца.

Рааб вернул нож хозяину.

— Спасибо. Я слышал много доводов за и против, а что ты можешь сказать, исходя из своего опыта?

Кадебек, казалось, обдумывал ответ и одновременно разрезал на ломтики крыло своей добычи. Это был обычный серебристо-серый вид вездесущих, у которого были немного короткие крылья, поэтому они, даже когда вырастают, не могут перелетать на длинные расстояния. Каждое крыло, насаженное на вертел и зажаренное, могло насытить взрослого человека. Кадебек взглянул вверх.

— У этого ножа есть и хорошие и плохие стороны. Лезвие твоего… — он кивнул на кремниевый нож с кожаной рукояткой, висевший на поясе Рааба, который имел каждый офицер Флота, — …может резать веревки, рубить деревья и не затупиться. Но бронза не ломается и не откалывается так легко, как кремний, и может быть заточена в несколько минут. Главная неприятность в том, что лезвие надо постоянно очищать и смазывать жиром, чтобы защитить от коррозии, и еще надо знать, какой жир можно использовать. — Он перевернул вездесущего и вспорол ему живот. Острота лезвия была очевидна. — Кроме того, металлический нож тоньше кремниевого и его удобнее носить.

— Что правда, то правда, — сказал Рааб. — Это металл с Земли или местный?

— Местный, — усмехнулся Кадебек. — Чтобы достать столько земного металла, надо ограбить музей Оркета. А это местная бронза, неоднократно переплавленная, чтобы избавиться от слишком большого содержания цинка или чего-то еще. — Он аккуратно вырезал потроха вездесущего и ответил на так и незаданный вопрос Рааба: — Четыре или пять лет назад, когда был моложе и глупее, я истратил на него все свои сбережения. Позднее были времена, когда я находился на грани того, чтобы его продать, но всякий раз находил выход из положения и он оставался висеть на моем поясе. Возможно, я стал еще глупее, хотя уже не так молод.

Рааб пожал плечами.

— Я бы не стал так говорить, поскольку это превосходная вещь. — Он почти повернулся, чтобы уйти, но остановился. — Олини уже обеспечил всех мясом, а ты только собираешься жарить этого суща.

Ближе к полудню Рааб помылся и закончил стирать свою одежду. Он развесил ее на кусты там, где она была бы не видна. В затененном ручье вода была еще холодной, но солнце, пробивающееся через листву, было теплым. И он вспомнил счастливые времена, когда дважды был здесь со своим отцом. Ходили разговоры об основании здесь базы отдыха Флота, но к тому времени, благодаря общественному мнению, Флот лишился дотации и начал приходить в упадок.

Надев еще сырые брюки, Рааб пошел к каверне, где в деревянных чашах была приготовлена горячая вода для бритья, побрился и подсел к экипажу, жующему куски вездесущего (мясо травоядных, посоленное, зажаренное и завернутое в тонкую кожу, могло дольше пролежать в пищевом шкафчике «Пустельги», находившемся на носу перед сидениями гребцов).

Позднее, когда впервые со времени отъезда с Лоури экипаж охватило веселое настроение, он решил из небогатых запасов выдать немного вина. Этого, разумеется, было слишком мало, чтобы кто-нибудь захмелел, но вполне достаточно, чтобы добавить немного веселья. Неожиданно Вилли Вайнер ухитрился извлечь из сигнальной флейты что-то, напоминающее музыку, кто-то начал стучать по пустым деревянным чашам, и возникло нечто похожее на хорнпайн[15]. Один из людей замычал старинную песню — бессмысленную и абсолютно немелодичную, которую привезли с Земли первые колонисты, и которая пережила многие поколения: «Джонни, твоя собака кусается, собака кусается, собака кусается…»

Рааб задумался о Земле. Само название — Земля — несло им сознание могущества, славы и неописуемой красоты. А может, это внушал чужой и негостеприимный мир Дюрента, остававшийся таким для многих поколений людей? Или это сохранившиеся инстинкты, вызывавшие ностальгию по земным видам деревьев и животных, которые ни один человек, живущий на Дюренте, даже не видел? Что, например, заставляло сильнее биться сердце Рааба, когда он видел гибкую грацию кошек, осторожно покидающих укрытия в этой долине? Такие чувства не возникали у него, когда он наблюдал за небольшими, совсем непохожими на них местными хищниками, живущими на деревьях.

Вероятно, нет — просто он слишком много разглядывал старые земные картинки и немного свихнулся на этом. Возможно, никто из его товарищей не чувствовал того, что смутно беспокоило его сейчас. После веселья, шумевшего полчаса назад, а теперь затихшего, такое настроение могли принести воспоминания о Столовой Горе Лоури, которую они могут больше никогда не увидеть.