…своим.

Она выплеснула на пламя ледяную воду воспоминаний. О смерти тех, кто лежал вокруг. О сжигающих волю синих глазах.

Пламя опало, но не потухло, а стало маленькой искоркой, слабо тлеющей на краю сознания.

Она глянула на Рырл. Рырл, не отрываясь, задумчиво смотрела на Пальца.

Потом Лурайяна посмотрела на идущего к ним великана. Великан, медленно переставляя ноги, озирался по сторонам. Внезапно его взгляд зацепился за что-то у стены зала и, резко свернув, он быстро пошёл туда.

Лурайяна собралась с мыслями, и потом тихо произнесла в воздух перед собой, зная, что её услышат:

– Ты говоришь на его языке?

Миг тишины. Ещё миг безмолвия, наполненного удивлением.

– Да. – Тихо ответил Палец на всеобщем. – Я хотел внести в его разум мой… свой язык, и взять знание, кто он. Но магия… отразилась. Теперь я знаю его язык, а он знает всё обо мне.

С каждым словом его голос становился ближе. Она обернулась. Он стоял в трёх шагах и глядел вниз, на мертвецов под ногами… и был неотличим от них.

Аккуратно стянутые на макушке рыжие волосы. Уши с острыми кончиками. Светло-серый плащ, темно-серые штаны, заправленные в синие сапоги, окованные серебром.

Он поднял голову… и она увидела, что он отличался от них.

Слишком маленькие для эльфа глаза, чуть вздёрнутый и по-человечески массивный нос, неэльфийски тонкая ниточка губ.

Он был неотличим от неё.

Полукровка…

…которому она, наверно, не покажется уродиной…

Её мысли, осторожно скользившие по поверхности разума, рухнули во внезапно разверзшуюся пропасть чувств. Ледяную пропасть одиночества.

Она уронила в пустоту между собой и ним острые льдинки слов:

– И тебя это так напугало, что ты предал своего господина?

Его лицо не пошевелилось. Но его глаза приоткрылись, явив ей ревущее внутри его души пламя, и отблески пожара превратили его лицо в глыбу угрюмости.

Он повернулся спрятать лицо.

Поверх брошенных ею ледышек обвинения глухо упали валуны его ответа:

– Мой господин – клятва быть рукой Разрушителя. Я служил ему, заблуждаясь. Теперь я прозрел.

Её разум осторожно принял тяжёлые валуны его слов и тщательно взвесил каждый из них. А потом сложил из них смысл.

Её взгляд, опережая волю, метнулся к великану.

Великан, зажав в руке большую секиру, подкрадывался к Рырл. Его губы были растянуты в коварную улыбку.

Лурайяна открыла рот предупредить Рырл, которая заворожено следила за Пальцем. Она не успела.

Великан незаметным движением вырвал из руки Рырл дубинку. Рука запоздало метнулась догнать ускользающую дубинку и сцапала топорищё секиры. Рырл, оборачиваясь, взмахнула секирой. Великан проворно отскочил и поднял дубину. Тусклая дуга лезвия, полёт которой заставил воздух тонко взвыть, с глухим стуком прошла через темное пятно дубины. Рырл, натолкнувшись на взгляд великана, замерла. Великан повернул голову и проследил за полётом верхней половинки дубинки. Обрубок, описав в воздухе высокую дугу, стукнулся о колонну, отскочил шлёпнулся на пол. Великан разжал руку и второй кусок дубинки стукнулся о пол у его ног. Потом он посмотрел на занесённую над его головой секиру и вернул взгляд на Рырл. Рырл задумчиво подняла взгляд на секиру, заинтересованно на неё уставилась и опустила поближе к глазам.

Великан тихо гулко хмыкнул и перевёл взгляд на Пальца. Его улыбка стала шире. И ещё более коварной. Он весело буркнул несколько слов.

Палец вздрогнул и сгорбился.

Лурайяна посмотрела на радостно скалящегося великана, на придавленную его весельем фигурку Пальца. Веселье великана подобно песчаному урагану кружилось вокруг Пальца, мириадами хохочущих песчинок царапая скорлупу его раскаянья. Ей захотелось стать большой, чтобы большими руками прикрыть маленькую фигурку от терзающего её чужого смеха.

– Что он сказал? – тихо спросила она на эльфийском.

Палец сжался ещё больше, будто под нестерпимо резким порывом урагана. Потом с трудом, по одному за раз, вытолкнул из себя скользкие комья слов:

– Он… спросил… не думаю ли… не собираюсь ли я… ради Долга Крови… ради того, чтобы… чтобы задобрить тебя… стать тво… то есть… – он стиснул зубы невнятно вытолкнул последние слова: -… отдаться тебе.

Смысл сказанного на один долгий миг завис, как брошенный катапультой камень в верхней точке полёта – где-то далеко от неё. Потом он упал на неё мгновенным тяжёлым пониманием, что они ВСЁ про неё знают. Он пронёсся сквозь неё, вдрызг круша ледяные стены, которые она торопливо воздвигала на пути тех, кто мог увидеть её. Ледяные стены, ставшие лабиринтом, в котором потерялась её жизнь. Лабиринт рассыпался, и страх, что ЕЁ увидят, вырвался на свободу и исчез, оставив пустоту безразличия.

Ей стало безразлично, что глаза извергли поток солёных до горечи слёз.

Что подломились, отказавшись её держать, ноги.

Что живот наполнился блевотной тошнотой, согнувшей её пополам.

Они были отдельно – пустота, почему-то сохранившая ошмёток имени – Лурайяна, и тело, валяющееся на камне пола рядом с другими, мертвыми телами.

Так было один вздох времени, растянувшийся в зевок вечности.

Потом рядом с её телом появилось и село на тот же камень ещё одно, а рядом с её пустотой появилась другая, наполненная неторопливым ожиданием её решения вернуться. И она поняла, что она примет такое решение – сейчас или через вечность. Мысль о том, что такое решение возможно, стала самим решением.

Она вновь ощутила ритм дыхания времени. Потом она почувствовала, что камень пола холодный… и пыльный.

Она звонко чихнула и села.

В шаге от неё были глаза. Синие глаза, которые просто смотрели на неё, и в которых была просто и всего лишь готовность смотреть на неё, такую, как она есть. А ещё вокруг был мир, который воспринимался с пронзительной звенящей ясностью.

Она легко, как пушинка, попавшая в поток теплого воздуха, встала на ноги, посмотрела в глаза Пальца, оставшиеся там, немного выше пола, и сказала в них:

– Знаешь, я тебя больше не боюсь.

Её голос, оказавшийся звонким и густым, прошёл через него и раскатился по зале.

– Хорошо – так же гулко ответил он и поднялся на ноги и его глаза оказались чуть выше её глаз. – А я больше не сожалею. И нам можно идти дальше.

Его глаза чуть прищурились и сверкнули искорками улыбки. Потом он повернул голову посмотреть в зал.

В другом конце зала великан, в каждой руку которого было по мечу, дрался с Рырл.

Скрип рассекаемого воздуха и звон сталкивающихся лезвий тонким покрывалом лежали на глыбах быстрого гулкого топота и весёлого рычания.

Серебристый мотылек двойного лезвия секиры метался вокруг Рырл, привязанный к её руками толстым канатом топорища. Сама Рырл качалась и гнулась как тонкая ветка под порывами ветра, увёртываясь от молний мечей в руках великана. Мотылек её секиры кидался к его голове, обжигался об вспыхивающую на его пути молнию меча, отскакивал, чтобы вновь столкнутся с холодной серой вспышкой, и опять кидался вперёд.

Лурайяна четверть вздоха времени любовалась полётом мотылька сквозь грозу. Потом в удовольствие созерцания танца лезвий вторглось ощущение чего-то неправильного. Через миг оно приняло форму мысли и стало пониманием.

Пониманием, что гиганты-тролли не могут двигаться с легкостью листика, несомого игривым ветерком. И что троллица-подросток не может играть боевой секирой с легкостью опытного война.

Она перевела взгляд на Пальца. Память подсказала, что он…

– Палец, каковы были те слова, что были тобой сказаны ей? – спросила она.

Он удивлённо нахмурился и не поворачивая головы, скосил на неё глаза.

– По рождении меня звали Нирайвен, – буркнул он. – Но если имя это непривычно для твоего разума, зови меня Маленьким Черным Отрубком.

Улыбка неуверенно коснулась её губ, опережая её волю. Потом ей вслед за своими губами захотелось улыбнуться и она позволила улыбке делать со своим лицом всё, что той захочется.

– Согласна – гулко и значимо сказала она. – Но что услышала она из уст твоих? Иль не в словах твоих причина, что Рырл, троллица-подросток, сражается подобно многоопытному мастеру?