В камышах послышался плеск, шум, и на росистой траве затрепетали пойманные караси.

— Пляшечник!

— Слушаю, товарищ комдив!

— Ты вот что, голубчик, бросай бредень. Приставь, к нему охотников, пусть рыбачат, а сам подбери ребят, возьмитесь за лопаты и топоры. Землянки нужны, понимаешь, шалаши конусные; пока тепло, подойдут и заслоны-навесы. Пойдем осмотрим остров, прикинем посадку землянок на местности.

Попав вместе с Ниной в строительную бригаду, Иван Бугай усмехнулся:

— Шалаши и землянки?! Да это проще пареной репы.

Дымя крючком самокрутки, Пляшечник шутливо добавил:

— Веничком махнуть раз да два.

Вскоре Иван так намахался саперной лопаткой в котловане, что его гимнастерка от выступившей соли стала поблескивать.

Объявив очередной перекур, Пляшечник принялся поучать:

— Землянки, хлопцы, надо располагать небольшими группами под деревьями или в кустарнике… Их не следует строить на опушке и рядом с дорогами, а надо удалять в глубину леса метров на тридцать. — И уже за кустами калины, в соседней бригаде звучал его голос: — При устройстве землянок необходимо предусмотреть возможность круговой обороны…

До позднего вечера Иван укладывал по сторонам котлована опорные бревна, устанавливал стойки, закреплял с бойцами прогоны, а Нина подносила сухую траву для лежанок, хвою, хворост. Как ни старались бойцы, а закончили строительство землянок только вчерне, и ночевать многим снова пришлось под открытым небом.

Иван оказался хитрей других. Он заранее припас длинную веревку и, перекинув ее через гору сена, помог Нине взобраться на самую верхушку стога, а потом и сам вскарабкался туда.

Наскоро зарылись в сено.

— Я всегда ищу Полярную звезду по Большой Медведице. Это моя любимая. Она самая яркая. Если нас разлучит война, ты, Ваня, ровно в полночь смотри на эту звезду, и я тоже буду смотреть… И мы снова будем вместе.

Он привлек ее к себе и поцеловал.

— Хорошо здесь, под звездами.

— Смотри, Ваня, какая красота! Кажется, с днепровских круч берет начало Млечный Путь и течет белой рекой над нами.

Кто-то внизу, зашелестев сеном, попытался взобраться на высокий стог, но соскользнул.

— Штурмуют… — Иван сжал руку Нины.

Внизу снова зашелестело сено.

— Куда лезешь, леший?!

— Хватит, акробат, кататься на ягодицах! — запротестовали под стогом.

— Ну, нельзя так нельзя, — примирительно ответил неудачливый акробат.

Внизу кто-то повел рассказ:

— Ты знаешь, Степа, кого я встретил в Перемышле накануне войны? Капитана Казюру! Да, наш Казюра — комендант станции. После объятий разговорились, вспомнили однополчан. А потом пригласил он меня к себе домой. Охотно пошел: командировочному, как ты знаешь, вечером делать нечего. Дом оказался на самом берегу Сана. Вышел это я на балкон и увидел зеленоватую неширокую реку. И знаешь, Степа, был поражен. На правом холмистом берегу открыто передвигались немецкие войска, нагло, демонстративно. Я опешил. Спрашиваю: «В чем дело? Что такое?» Казюра зевнул: «А это обычное явление. Ты здесь новичок, и тебе без привычки все кажется странным».

Бугай прислушался. Басистый незнакомец продолжал:

— Я с Казюрой не виделся лет пять, и наша беседа затянулась. Его жена и дочь легли спать, а мы все сидим да разговариваем. Вечер душный, жаркий. Заря погасла за Саном, на фоне ночного неба выступили горбы холмов. На немецкой стороне вспыхивают электрические фонарики. Я снова удивился… А Казюра посмеивается. Вынес на балкон раскладушку и говорит: «Ложись лучше спать».

— Дельный совет, — шепнул Бугай Нине и стал поглубже зарываться в пахучее сено.

— Эй, что там за аисты завелись?

— Хватит на весь остров шелестеть!

— Все-таки умудрился акробат залезть… Крылья у него, что ли? — послышались внизу недовольные голоса.

Иван притих. Басистый рассказчик продолжал:

— Лег на раскладушку, посматриваю на немецкую сторону. За Саном чаще стали вспыхивать красные и зеленые глазки фонариков. Признаться, Степа, стало жутко. Чтобы не смотреть на сигналы, повернулся на другой бок. А немецкие фонарики так и мельтешат в глазах. Постепенно начала меня одолевать дремота. И вдруг такое!.. Бетонный балкон закачался, как гнездо на ветке. Над самым ухом — удар грома. Я вскочил. За рекой — тысяча вспышек, море огня, рев моторов и орудийные залпы, залпы. Немецкие пушки бьют в упор, прямой наводкой. Река отражает багровое зарево, покрывается дымом. Все вокруг дрожит, трещит, горит. Я с балкона впервые в жизни увидел настоящий штыковой бой, смертельную схватку. На мосту дрались врукопашную пограничники с немецкими разведчиками. К мосту бежали наши саперы с ящиками тола, зарядными трубками. Подрывники подложили взрывчатку, стараются зажечь спички, а они, проклятые, не горят. Я схватил со стола спичечный коробок, пистолет, спустился по водосточной трубе на тротуар и — к саперам. Влетел на мост, кричу: зажигай! А наши пограничники продвинулись вперед, вошли в азарт и в грохоте боя ничего не слышат. Помчались к ним саперы, начали отходить пограничники. Немцы все ближе, ближе. Вода в Сане от взрывов, как в котле, кипит. Я приложил две спички к пороховой мякоти бикфордова шнура и тернул коробком. Огонь с шипением пополз внутрь бикфордова шнура. Только отбежал от ящика с толом, как вздыбится мост!.. Взрыва не услышал, налетевший буран подкинул меня в воздух и бросил в реку. К счастью, глубина оказалась по пояс, и я выкарабкался на берег. В голове колокольный звон, тошнота подступает к горлу. Оглянулся — среднего пролета нет, просвет. Ага, думаю, наша взяла!

Рассказчик смолк. Папироска постукивала по коробку. Чиркнула спичка, и загремел бас:

— Мерзость какая! Смотри, Степа, целая пачка немецких листовок. В ружье! Ребята, окружай стог!

— А ну, кто там на сене? Слазь!

Во тьме грозно лязгнули затворы. Иван спустился вниз. Его окружили.

— Это ты, негодяй, разбросал немецкие листовки?

— Твоя работа? Признавайся!

Кто-то больно ткнул Бугая под ребро дулом винтовки.

— Ага, попался! Лазил здесь, предатель, рассыпал свою паршивую пропаганду.

— Ничего я не знаю… Что вы, товарищи… Я — Иван Бугай, шофер комдива.

— Врешь!

— Зачем мне обманывать. Вы, видать, все тут новенькие и потому меня не знаете.

— Ребята, ей-бо, ошибка. У того, что крутился здесь, был голос другой, елейный, и ростом тот с козявку.

— А ты что — филин? Заступничек нашелся.

— Зачем вы к моему мужу пристали, какой он вам шпион?! — спустившись со стога, поспешила на помощь к Ивану Нина.

Но это новое заступничество еще больше разъярило бойцов.

— Поустраивались здесь с походно-полевыми женушками!

— Оттого и отступаем… воевать некогда…

— Не по окопам, а по копнам сидят…

На шум пришли патрули. Снайпер Кавяров навел фонарик:

— Это наш. За него ручаемся. Жена его законная, по Киеву знаю. Нет вопросов? Точка.

Толпа расступилась. Голоса потеплели:

— Пристали к невинному человеку.

— Вот патрули говорят: он женку на войне встретил.

— Это счастье, ребята, а мы набросились. Даже саданули парня под ребро. А настоящий гад смылся.

— Пускай остаются. В их распоряжении весь верхний этаж.

Иван взял за руку Нину. Она покорно пошла за ним на другой конец острова. Днем Бугай рубил здесь вербняк и обнаружил в камышах рыбачью лодку. Она оказалась с шестом и была исправная. Иван вычерпал воду и, набрав сухого сена, спрятал ее на всякий случай в лозах. Теперь находка пригодилась. Он усадил Нину в лодку и бесшумно оттолкнулся от берега. В камышах просвечивала узкая полоска воды. Упираясь шестом, Иван выбрался из камышовых зарослей на плес. Нина, черпая рукой воду, следила, как быстро скользила лодка по звездам и лилиям.

Вокруг плеса тихо шелестели темные, непролазные камыши. Иван заметил маленький заливчик и направил туда лодку. Нина узловатой веревкой привязала ее к черной коряге.

Как только они легли и укрылись шинелью, в тишине что-то булькнуло. Нина хотела приподняться, по Иван до боли сдавил ей плечо. И снова что-то булькнуло, вздохнуло топкое дно. Какие-то фигурки пробирались вдоль камышовой заросли. Бугай потянулся к винтовке и замер.