— Жуков предупреждал… — Шапошников после некоторого раздумья снова взглянул на карту. — Нет, это делать рано… Южнее Киева, на левом берегу Днепра, к счастью для нас, у немцев нет ни одного плацдарма. Это очень важно… Я подчеркиваю: пока они лишены возможности какой-нибудь подвижной группой совершить бросок навстречу Гудериану.

— Сегодня немцы не имеют плацдарма на левом берегу Днепра, но завтра они могут захватить и расширить его. Фронт от Ворсклы до Псела удерживает только сильно поредевшая в боях Трехсотая стрелковая дивизия. У Кирпоноса тоже нет резервов, он израсходовал их на Днепре и на стыке Юго-Западного и Южного фронтов. Правый фланг почти оголен. Сороковая армия полностью не укомплектована. Она слаба. Это не заслон. Если мы своевременно не окажем разумным приказом помощь генерал-полковнику Кирпоносу, то поставим его войска перед самыми тяжелыми испытаниями.

— Прежде всего необходимо выяснить, какими силами располагает противник. Мы примем свои меры.

Оставшись один, Шапошников принялся изучать положение войск. Потом он позвонил в Ставку и, доложив о немецком наступлении, обрисовал сложную фронтовую обстановку.

В телефонной трубке наступило длительное молчание. Борис Михайлович понял, что его доклад озадачил Верховного. Наконец, тяжело вздохнув, Сталин спросил:

— Товарищ Шапошников, у вас есть предложения?

— Необходимо передвинуть КП Юго-Западного фронта.

— Так…

— Расформировать Центральный фронт и подчинить его войска Брянскому фронту. Последний укрепить резервами и потребовать от командующего генерал-лейтенанта Еременко закрыть немцам лазейки на Москву и ликвидировать опасность, нависшую с севера над Юго-Западным фронтом.

— Согласен. Гудериана надо остановить.

— Возникает логический вопрос: как быть с Киевом? Пойти на большую жертву — оставить город?

— Это делать слишком рано. — Голос в телефонной трубке смолк.

Весь день Шапошников созванивался с командармами Двадцать первой и Третьей армий. Вел переговоры с Кирпоносом и Тупиковым. Консультировался с главнокомандующим Юго-Западным направлением маршалом Буденным. Семен Михайлович решительно настаивал на отводе четырех армий с Днепра на Псел.

К вечеру Шапошникову удалось уточнить силы противника. Они оказались значительными. Наступало не менее двадцати пяти дивизий.

Борис Михайлович с профессорской тщательностью готовился к обстоятельному итоговому докладу. Операторы подготовили за прошедшие сутки подробную обстановку на картах масштаба 1 : 200 000 для Ставки Верховного Главнокомандования. Сам Шапошников знал ее на память и заранее набросал в уме проекты будущих директив и распоряжений, которые он должен был согласовать с Верховным Главнокомандующим.

Углубленный в свою нелегкую работу, Шапошников ждал вызова. Звонок из Кремля раздался в полночь. Через минуту машина начальника Генштаба мчалась по безлюдным улицам к Боровицким воротам.

Промелькнуло освещенное луной здание Верховного Совета, на повороте вырос царь-колокол. Ровный лимонный свет струился над Ивановской площадью, и на ее древних камнях четко вырисовывалась тень Архангельского собора. Машина подошла к знакомому дому. У парадного входа горели старинные фонари.

Шапошникова поджидал Поскребышев. Вместе они вошли в кабинет Верховного Главнокомандующего.

После приветствия Шапошников принялся быстро разворачивать карты. Сталин медленно прохаживался вдоль длинного прямоугольного стола.

Разложив на столе карты, Шапошников сказал:

— За последние сутки положение на фронте значительно ухудшилось. — Начальник Генштаба безупречно охарактеризовал действия своих и чужих войск. Перед членами Государственного Комитета Обороны зримо прошли действия фронтов, армий, дивизий и даже отдельных полков. Борис Михайлович докладывал ровным, спокойным голосом.

Слушая Шапошникова, Верховный Главнокомандующий продолжал прохаживаться вдоль большого стола, изредка поглядывая на оперативные карты. Он знал обстановку не хуже начальника Генштаба, но не прерывал его доклада. Все тем же неторопливым шагом он направлялся к своему рабочему письменному столу, брал папиросу, разрывал одну, другую и, о чем-то упорно думая, набивал табаком трубку.

— В данной ситуации я рекомендую усилить брянское направление, — продолжал свой доклад Шапошников.

Раскуривая трубку, Сталин тихо произнес:

— Каждому младенцу ясно: Гудериан совершает хитрый маневр… — И снова зашагал вдоль стола, попыхивая трубкой.

— В Генеральном штабе, — продолжал Шапошников, — некоторые ответственные работники склонны думать, что немцы выходят на тыловые коммуникации Юго-Западного фронта и намерены окружить Киев, Такого мнения придерживается и главнокомандующий Юго-Западным направлением маршал Буденный. К этому же выводу пришли Кирпонос и Тупиков. Если Гудериан не изменит плана, возникнет снова вопрос: как быть с Киевом?

Верховный Главнокомандующий заметил:

— Надо думать не о том, как оставить столицу Советской Украины, а прежде всего — как защитить ее.

Ознакомившись с проектом директив и распоряжений, Сталин продиктовал поправки к ним. Затем он вслед за Шапошниковым вышел на Ивановскую площадь, раскурил у царь-колокола трубку и направился в Оружейную палату.

Как всегда, о чем-то сосредоточенно думая, он медленно двигался по ковровым дорожкам под стрельчатыми сводами музея. Он шел мимо царских карет, украшенных двуглавыми орлами. Сверкала парадная конская упряжь, синью пылили меха, серебром и золотом отливали тяжелые парчовые платья. Блестели троны, регалии, кубки и чаши. Он все шел и шел. За хрустальными люстрами багровело зловещее зарево. «Шумел, горел пожар московский». Он видел, как вихрилось пламя и в дыму летели охваченные огнем огромные бревна.

«Пожар Москвы… — Долго молча стоял у репинской картины. — Нет, это не должно повториться!» — И, круто повернувшись, пошел назад.

Он остановился в зале, где на большом щите живыми огнями переливалась и горела радуга бриллиантовых звезд, сияли боевые ордена прославленных русских полководцев. Рядом на стене отливали булатной сталью мечи и алебарды, торчали отточенные наконечники стрел и пик. Виднелись потемневшие кольчуги и шеломы. Казалось, русская рать совершала поход. Она шла на врага, реяли знамена, разворачивались ее грозные, непобедимые дружины. Мгновение — и зазвенит сталь. Вспыхнет дымок над кремневыми ружьями…

Взглянув на часового, он остановился на мысли: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» — Ему показалось, что он нашел очень нужные слова. Продолжая напряженно думать. — «Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!» — Он еще не знал, где и когда скажет эти слова, но он повторил их про себя и крепко запомнил.

Светало. В оружейной палате бесшумно сменялись часовые.

7

На переднем крае, в трех шагах от НП лейтенанта Гришко, шумел волнами Днепр. Стая щуров носилась над песчаными буграми. Лейтенант в бинокль осматривал противоположный берег. Свой НП комбат оборудовал на острове Молдаван Вольный. Справа зеленел остров Карячек, а слева — Дурной Кут. Командир полка обещал при первой же возможности прислать подкрепление и на всех трех островах поставить на прямую наводку пушки. А пока батальон насчитывал двести сорок активных штыков, располагал двенадцатью ручными пулеметами и оборонял восемнадцатикилометровую полосу белого сыпучего песка с густыми зарослями лоз.

Всю ночь за Днепром гудели моторы танков. Гришко звонил командиру полка, просил, пока еще не поздно, прислать на острова обещанные батареи. Для пушек он заранее оборудовал в лозах огневые позиции. Комбат с нетерпением поджидал сурового «бога войны», но тот, к его огорчению, не спешил появляться в боевых порядках пехоты.

Когда за рекой усилился шум моторов, лейтенант снова по телефону связался с командиром полка: