Его собеседники не могли скрыть своего изумления. "Франт" даже потряс головой, как бы отгоняя видение.

– Так Вы, сударь, стало быть, из Москвы? Судя по Вашим словам, там изобретено много нового. Технический прогресс, так сказать. Однако наши газеты что-то не слишком спешат ознакомить с этими новинками российскую публику. И что же сейчас в Москве носят такие вот костюмы? – он насмешливо посмотрел на Бориса.

– Друзья мои! Я вас поздравляю! Вы великолепные актеры и прекрасно вошли в роль, но право же, я безумно устал и еле стою на ногах. Ответ те же мне на мой вопрос, пожалуйста, – взмолился Борис.

– По какому праву Вы оскорбляете нас, сударь, – грозно произнес франт.

Теперь удивился Борис:

– Но чем, извините? Я лишь спросил у Вас, как пройти к ближайшему метро.

– Нет, сударь. Вы назвали нас комедиантами, – наступал на него Серж.

– Подожди, Серж, – вмешалась дама. – Здесь какая-то удивительная загадка. Я приглашаю Вас, господа, к себе в дом на чашку чая. Там мы спокойно обо всем поговорим. Я надеюсь, Вы не откажете нам в любезности, сударь? – обратилась она к Борису.

Борис не верил своим глазам и своим ушам. Он мог поклясться, что перед ним его преподавательница Оксана Михайловна Селиванова. Однако странное поведение этой пары заставило его повнимательнее оглядеться вокруг.

К своему ужасу он увидел совершенно нехарактерный для его времени пейзаж. Огромные частные дома и дворцы за оградами. Вообще совершено немосковский стиль архитектуры.

"Господи, – взмолился он мысленно, – где же я?". Дама ждала его ответа, и Борис сделал последнюю попытку разгадать их шутку.

– Честное слово, Оксана Михайловна, я никому не скажу о Вашем хобби. Но умоляю Вас, помилосердствуйте. Я получил травму головы, очень устал. Мне нужно домой. Послезавтра Ваш экзамен, и я бы хотел к нему как следует подготовиться.

Серж побледнел и обратился к своей даме:

– Софи! Объясни мне, пожалуйста, в чем дело? Почему этот господин называет тебя Оксаной Михайловной? Что это за хобби такое, наконец, и что за экзамен он тебе будет сдавать?

– Поверь мне, Серж, я сама ничего не понимаю. Поэтому я и предлагаю поехать ко мне, и пусть этот господин объяснит свои слова.

– Ну хорошо, – устало согласился Борис. – Хотя, честно говоря, я не могу понять, что я должен объяснять? Но если Вы так настаиваете, поехали к Вам. Я надеюсь, у Вас есть машина, и Вы хотя бы доставите меня домой после нашей беседы?

– Однако! – воскликнул Серж. – Мне кажется, я схожу с ума! О какой машине идет речь?

– Да без разницы, – пояснил Борис. – Если нет "Мэрса", я согласен даже на "Оку".

– Поехали, господа! Прошу Вас, – сказала Софи. – Нужно положить конец этому недоразумению.

Борис уселся рядом с Сержем, дама села напротив. Они проехали метров двести и остановились у большого дома с колоннами. Его окружала ажурная чугунная ограда. Вместе электрического звонка был старинный колокольчик. На его звуки выскочил слуга в ливрее и, приняв шляпы господ, растворил перед ними двери в зал.

– Степан, – сказала к нему дама, – распорядитесь, чтобы нам подали чай. Прошу садиться, господа, – обратилась она к мужчинам.

Все дружно сели у стола, в центре которого стояла огромная ваза с фруктами. Вошла девушка с подносом. Она бойко расставила чашки и фарфоровый чайник с чаем и удалилась, не произнеся ни слова.

Хозяйка сама разлила чай и попросила гостей не стесняться. Борис отпил несколько глотков и с ужасом стал ждать продолжения разговора. У него сжалось сердце от предчувствия какой-то невероятной беды. Он уже начал смутно догадываться, что ошибается он, а не они. И этот дом, слуги подтверждали его смутные догадки. Однако Борис старался гнать от себя эти мысли.

– Итак, – первым не выдержал Серж, – мы ждем Ваших объяснений, сударь. Мы уже поняли, что Вы из Москвы и, по-видимому, там произошло что-то совершенно фантастическое, судя по Вашим словам и вашему виду.

– Прошу Вас, не томите нас сударь, рассказывайте! – с нетерпением воскликнула хозяйка.

– Скажите мне, господа, – задал вопрос Борис, – если Вы утверждаете, что это не Москва, в чем, впрочем, я и сам уже стал сомневаться, то какой это город? И еще. Какой сейчас год?

Видимо его вопросы насторожили собеседников, и они с опаской посмотрели на него.

– Все-таки, как Вы себя чувствуете, сударь? – после некоторого молчания спросила Софи. – Помнится, Вы говорили о какой-то травме головы. Судя по Вашему вопросу, Вы не помните, какое сейчас число и год.

– Не беспокойтесь, господа, – ответил им гость. – Я очень хорошо знаю, какое сегодня число и какой год. Но мне очень важно это услышать от Вас.

– А мы бы предпочли, чтобы вы их нам назвали, раз утверждаете, что помните дату, – подозрительно прищурился Серж.

– Хорошо. Пусть будет по-вашему, – у Бориса не было сил сопротивляться. – Сегодня, господа, 3 июня 2003 года. Вторник. К сожалению, часы мои встали, и я не могу назвать Вам точный час. Скорее всего, я забыл завести их утром. – При этом Борис беспомощно посмотрел на часы.

Серж и Софи уставились на часы, потом на Бориса.

– А как Выше имя, сударь, и какого Вы сословия? – спросил Серж.

– Мое имя – Борис Николаевич Шевцов. Я менеджер в крупном московском банке.

Его слова опять вызвали удивление, но на этот раз вопросов не последовало. Все замолчали, видимо, не в силах переварить услышанное. Наконец, Серж сказал:

– Мне кажется, произошло невероятное. Судите сами, господа. Сейчас 3 июня 1803 года. Мы живем в городе Т. Я имею в виду себя – графа Воронцова Сергея Дмитриевича – и графиню Разумовскую Софью Андреевну. Я бы не поверил Вам и, скорее всего, принял бы Ваши слова за галлюцинации душевнобольного, но Ваша одежда, Ваши часы и саквояж (имелся в виду кейс), Ваши непонятные нам вопросы наводят меня на мысль, что все сказанное Вами – правда.

Борис открыл кейс, с которым не расставался, достал свой паспорт, удостоверение, пластиковую карточку и ноутбук. К его великому удивлению и большой радости тот работал. Он стал демонстрировать хозяевам набор текста, производить математические расчеты, что окончательно добило его собеседников. Потрясенный Серж ловил каждое движение Бориса и старался все запомнить. Он листал его документы, восхищался портретами – как он называл его фотографии в документах – и в ужасном волнении ходил из угла в угол.