Поцелуй Хавьера шокировал Мерседес силой и страстью. Она лишь однажды целовалась в губы и была тогда очень разочарована. Мерседес растворилась в объятиях Хавьера, они всколыхнули ее душу, разум и тело. Длилось это несколько минут или всего лишь пару секунд — какая разница? Поцелуи были настолько крепкими, что жизнь Мерседес разделилась на две половины: до и после того, как она почувствовала его нежные губы на своих губах.

Им уже было пора идти. Мария Родригес, которая уже знала, что произойдет между ними, еще до того, как они сами это поняли, направилась к пещере — cueva — вместе с ними.

Никто не остался разочарованным. Мерседес танцевала даже с большим мастерством, чем раньше. Гитарист и bailaora были идеальной парой.

Во время второго выступления cueva была переполнена. На этот раз сюда пришел и Эмилио, и даже он, настроенный предвзято к мужчине, занявшему его место, заметил, что они были поразительным дуэтом. Временами между Мерседес и Хавьером проносилась молния. Эмилио незаметно ушел из cueva еще до того, как утихли аплодисменты. Меньше всего он желал, чтобы сестра заметила его присутствие и увидела его реакцию.

Пока Пабло и Конча считали, что их дочь сидит у себя в комнате и наконец занимается учебой, она танцевала с Хавьером Монтеро в Сакро-Монте. Было вопросом времени — когда родителям расскажут о том, где находится их дочь. Так и случилось.

— Тебе только шестнадцать лет! — кричал отец, когда она вернулась поздно ночью. Мерседес надеялась, что родители уже спят, но обнаружила, что они ждут ее возвращения. Гнев Пабло сильно подействовал на нее, поскольку отец злился очень редко.

— Я просто танцую! — оправдывалась Мерседес.

— А сколько лет этому мужчине? Он-то должен понимать, — продолжал Пабло.

— Ты поступила предательски, — упрекнула Конча.

— Ты позоришь семью! — присоединился Игнасио, который только что вернулся домой. — Танцуешь с чертовым цыганом!

Мерседес понимала, что защищаться бесполезно. Ее атаковали со всех сторон.

Эмилио оставался единственным, кто понимал, почему сестра противится, но, почувствовав надвигающийся шторм, ушел в свою комнату. С тех пор как его место занял посторонний, его собственное чувство обиды не утихало. Сестринскую любовь сменила страстная влюбленность, которая теперь безраздельно властвовала над Мерседес.

— Иди в свою комнату. И не выходи оттуда, — велел Пабло.

Без лишних споров Мерседес сделала именно то, что ей приказали. Хавьер уехал в Малагу, поэтому ей больше некуда было спешить.

Два дня Мерседес не выходила из комнаты, Конча оставляла еду у двери. Час спустя она возвращалась и находила еду нетронутой.

Меньше всего Мерседес хотелось есть. Она лежала на кровати и рыдала. Одним махом родители забрали у нее две вещи, которые были смыслом ее жизни, — танцы и Хавьера. Если она не будет танцевать со своим gitano, то она вообще не будет танцевать. А без танцев она не сможет жить.

Как-то под вечер в дверь ее комнаты постучал Эмилио. Мерседес села на кровати, когда увидела брата. Ее глаза были заплаканными.

Он стоял в ногах кровати, скрестив руки на груди.

— Знаешь, — начал он, — я понимаю, каково тебе.

Мерседес недоуменно смотрела на брата.

— Правда? — тихонько спросила она.

— Правда, — был ответ. — Я поговорю с родителями. Я видел, как ты танцевала с Хавьером. Такое не каждый день увидишь!

— Что ты имеешь в виду?

— Это было… м-м… — Эмилио запнулся. Внезапно ему стало неловко перед сестрой.

— Как это было?

— Настоящее… совершенство. Или нечто похожее. Ты и… Хавьер.

Мерседес не знала, как реагировать на неловкий комплимент брата. Она видела, чего стоили ему эти слова.

Эмилио сдержал слово. Он заручился поддержкой отца, отлично понимая, что из двоих родителей Пабло менее решительно, чем Конча, настроен против того, чтобы Мерседес танцевала.

— Ты не можешь просто поставить точку на таком совершенстве, — сказал он отцу. — Их ничто не остановит.

Слова Эмилио в защиту Мерседес заставили Пабло пересмотреть свои взгляды. Даже описание того, как танцует Мерседес, заставило отца гордиться дочерью, и через несколько дней Конча, хоть и неохотно, согласилась встретиться с Хавьером.

Глава четырнадцатая

За те несколько недель, пока продолжались переговоры, увлечение Мерседес танцами стало лишь сильнее. Она хотела заниматься только танцами. Произошел обмен посланиями, и однажды в «Бочку» приехал Хавьер. Они с Пабло беседовали около часа.

Сердце сеньора Рамиреса неожиданно для него самого оттаяло после разговора с молодым человеком. Не оставалось никаких сомнений, что его имя широко известно среди любителей фламенко, и мнение Пабло о сложившейся ситуации начало меняться. Хавьер Монтеро играл не только в Гранаде и Малаге, но и в Кордове, Севилье, Мадриде. У него даже было приглашение в Бильбао, в дом его выдающегося дяди-гитариста.

Наконец спустилась Конча, стороны представились друг другу. Она была предвзято настроена по отношению к Хавьеру, но он просто не мог ей не понравиться. В его манерах чувствовалась искренность, а позднее, когда Конча услышала, как он играет, она поняла, что именно эта искренность делает его игру такой мощной.

Мерседес было запрещено покидать свою комнату, пока у них был Хавьер. Материнский гнев не так легко укротить.

Хавьер вел себя отважно. Он ясно дал понять, что хочет и дальше выступать с Мерседес в Гранаде. Даже больше того — он хочет, чтобы она ездила с ним в другие города. Разумеется, этого он не сказал родителям Мерседес, поскольку чувствовал, что вся его дальнейшая жизнь окутана туманом. Поскольку это касалось его непосредственно, его будущее находилось в руках родителей Мерседес: все зависело от того, разрешат ли они Мерседес продолжать с ним выступать.

Примерно час спустя их встреча подошла к концу. Пабло ответил за себя и жену: они согласны обдумать просьбу Монтеро.

Конча была крайне обеспокоена. Когда Мерседес танцевала с Эмилио, это было безопасно, но с Хавьером — совершенно другое дело.

— Откуда нам знать, чем все это закончится? — говорила она Пабло. — Ей только шестнадцать, а он почти на пять лет старше.

После встречи с Хавьером мнение Пабло изменилось. Он улыбнулся.

— А разве для нас возраст имел значение? — криво усмехнулся он.

Конча не ответила. У них разница в возрасте была почти десять лет.

— И о чем мы спорим? — спросил Пабло. — Мы говорим о танцах? Или ты считаешь, что там нечто большее?

Конча вспомнила заплаканные глаза дочери, нетронутую еду. Как она ни старалась, но не могла объяснить все это запретом танцевать. Конча не была бесчувственной: она сама познала такую же страстную, всепоглощающую любовь, даже если с годами страсть и поутихла.

— Что тебя больше беспокоит? — вопрошал Пабло. — Любовь нашей дочери к танцам или то, что она влюбилась в этого парня?

— Знаешь, у нее ведь не спросишь, — уныло ответила Конча.

— В любом случае эти две вещи неразрывно связаны, — пробормотал Пабло.

— Понимаешь, я хотела, чтобы перед ней открылись новые горизонты, — причитала Конча, — но не таким образом.

— Разве это выбор? Если мы запретим ей танцевать с Хавьером, чем она, ты думаешь, станет заниматься? Будет сидеть в своей комнате, как примерная ученица?

Вошел Антонио.

— А ты что скажешь? — спросила его Конча.

— Ты уверена, мама, что хочешь знать мое мнение?

Мать кивнула. Он колебался, не желая вставать ни на чью сторону в родительском споре, но тут явно требовался третейский судья.

— Я думаю вот что: ее танец так воздействует на публику еще и потому, что люди становятся свидетелями редкостного упорства, — начал он. — А подобная решимость и упорство никому не позволят встать между ней и фламенко. Если попытаетесь ее остановить, обязательно проиграете.

Мать помолчала, размышляя над словами сына.