Тупак-Уальпа так же, как и Атауальпа, был «полукровкой». Но у Уайна-Капака имелось несколько законных сыновей. Старшим из них был Уаскар, за ним следовал Манко.

В год битвы у Кахамалки и похода на Куско ему было лет двадцать пять. От своего прапрадеда Пачакути он унаследовал ум и отвагу, но с Писарро, этим прожженным хитрецом и интриганом, ему тягаться было трудно: испанские нравы он еще знал плохо, и не мудрено, что старый эстремадурский ловчий заманил его в свои сети.

Тупак-Уальпу прогнали, и в марте 1534 года сам Писарро возложил на голову Манко царственную льяуту дома инков.

Обряд этот совершен был на центральной площади Куско, куда согнали вконец умученных пытками жрецов. Из полуразрушенной Кориканчи вынесли ободранные мумии предков нового инки, испанские трубачи возвестили начало и конец печальной комедии, а затем живого инку и мертвые мумии усадили за пиршественный стол. Мумии и инку усиленно поили чичей. Мумии, естественно, сохраняли отменную трезвость, чего нельзя было сказать о бедном Манко, которого Писарро сознательно спаивал вином и чичей.

Манко в Куско любили, и коронация его оказалась поэтому весьма удачным шахматным ходом.

Писарро, однако, не был пророком. Распивая с Манко хмельную чичу, он не подозревал, на что способен его царственный собутыльник…

Затем Писарро роздал своим приближенным дворцы и земли, создал в Куско «городскую думу», в состав которой вошли одни лишь испанцы, и совместно с Вальверде ополчился на «идолопоклонство». Кориканчу приказано было разрушить и на ее месте соорудить христианский храм. Убежище Дев Солнца Вальверде обратил в женский монастырь, на всех «языческих капищах» он водрузил кресты.

Альмагро послан был на север, где вспыхнуло восстание против испанцев. С ним в поход отправлен был Манко. Он очень охотно принял участие в этой экспедиции. Писарро полагал, что юный инка рвется в поход, чтобы рассчитаться с повстанцами-северянами, заклятыми врагами его покойного брата Уаскара.

Но у Манко были иные цели. Он хотел ближе присмотреться к испанцам и изучить их боевые приемы. Урок Кахамалки, где горсть испанцев рассеяла огромное войско Атауальпы, наводил Манко на размышления, о которых, к счастью для него, не подозревал Писарро.

Впрочем, в это время Писарро было не до нового инки. В Куско пришла весть, что в одной из северных гаваней высадился новый завоеватель Перу – Педро д'Альварадо.

Альварадо, старый соратник Кортеса, разоритель Гватемалы[3], предпринял из Центральной Америки поход в Перу на свой собственный страх и риск. До него дошли слухи о победах Писарро и фантастически богатой добыче, захваченной эстремадурским свинопасом. Альварадо, в отличие от Писарро, был человеком знатного происхождения. Он состоял в родстве с весьма влиятельными особами из ближайшего окружения короля Испании, и с этим нежданным гостем Писарро не мог не считаться. К тому же Альварадо привел с собой четыреста пятьдесят солдат – ветеранов гватемальских походов.

Альварадо двинулся прямо на Кито, вторую тауантинсуйскую столицу. Туда же послан был из Куско Альмагро.

До вооруженного столкновения дело, однако, не дошло. Альмагро, следуя указаниям Писарро, откупился от Альварадо. Он уплатил опасному сопернику сто тысяч песо, после чего Альварадо покинул перуанскую землю, предварительно встретившись с Писарро.

Визит Альварадо было для Писарро предвестием серьезных неприятностей.

С Альварадо все кончилось благополучно, но визит этого беспокойного искателя приключений обошелся Писарро недешево.

Корень зла заключался, однако, для Писарро не в ста тысячах песо. Куда хуже было другое. Ведь путь в Перу открыт для всех рыцарей удачи, а кроме Альварадо, есть еще много предприимчивых молодцов, которые, сидя в Панаме или в Венесуэле, грезят о сокровищах южных земель. Кстати говоря, один такой молодец, некто Бельалькасар, проник в страну чибчей, что лежит за северными рубежами Перу, и в любой момент мог ворваться в Кито.

Следовательно, теперь, когда тауантинсуйское царство лежит у ног Писарро, главная опасность таится не в глубине страны, а на ее берегах.

Следовательно, есть смысл и столицу распятой и раздавленной империи перевести из Куско куда-нибудь поближе к Южному морю.

И в январе 1535 года Писарро на берегу речки Римак, в нескольких милях от ее устья, заложил новую столицу. Окрещена она была городом Волхвов, но всесветную известность приобрела под названием Лимы.

Между тем Эрнандо Писарро с казенной кинтой – пятой частью золота Атауальпы, выделенной для Карла V, прибыл в Испанию. Король, естественно, принял его с распростертыми объятиями. Все права Писарро на управление Новой Кастилией (эта Новая Кастилия была раз в десять больше Кастилии старой) король подтвердил. Но при этом он не забыл и Альмагро.

Альмагро назначен был наместником еще не завоеванных территорий южного Перу. Точнее говоря, ему отрезали полосу Нового Света длиной в 200 лиг (1300 километров), причем эта полоса начиналась у южных рубежей писарровской области.

Географию андийских стран испанцы знали еще очень плохо, и не мудрено, что границы владений Писарро и Альмагро размежеваны были кое-как и понять, где кончается Писаррия и где начинается Альмагрия, никто, в сущности, не мог.

Такая неясность была на руку испанской короне. Король боялся, что Писарро и Альмагро в один прекрасный день объявят себя независимыми властителями завоеванных ими земель. Поэтому в его расчеты входило елико возможно ослабить и того, и другого вожака. Если бы удалось их столкнуть лбами, цель эта была бы достигнута.

Подписывая грамоты, адресованные Писарро и Альмагро, король убежден был, что рано или поздно они передерутся из-за спорных пограничных земель. А «сомнительным» был даже округ Куско, на который в одинаковой степени могли претендовать и Писарро, и Альмагро.

Трения же между ними начались давно, и вокруг каждого предводителя еще с панамских времен группировались свои приверженцы – писарристы и альмагристы.

Когда королевские грамоты прибыли в Лиму, между Писарро и Альмагро разгорелись споры. В конце концов Писарро перехитрил своего соперника. Он отдал Куско своим братьям, а Альмагро убедил предпринять поход в Чили – на южную окраину той длинной полосы, которую ему отрезал король.

Альмагро со всеми своими смутьянами временно вышел из игры. С июля 1535 года по март 1537 года он воевал у озера Тити-кака и в северном Чили.

С уходом Альмагро поредели ряды писарровского войска. Кроме того, Писарро вынужден был дробить свои силы: надо было держать гарнизоны и в Лиме, и в Куско, и в Сан-Мигеле, и в Кито, и во вновь основанном на побережье городе Трухильо.

А перуанский народ, истерзанный грабежами и насилиями, пробуждался от спячки. Там и здесь вспыхивали бунты и мятежи, волновался весь север, очаги восстания зрели близ Куско.

Иисус-Мария, если бы можно было бы воскресить Атауальпу! Но прах его давно истлел.

Теперь вся надежда на Манко. Кто он? Ягуар, готовый вонзить когти в горло испанского хозяина, или пес, покорный хозяйской указке?