Подойдя к своему дому, Кларк открыл калитку и, перешагнув порог, остановился. Нет, он не пойдет в эту душную, с одним окном, с одним стулом, с твердой и узкой кроватью комнату, похожую на келью или тюремную камеру. Всю ночь, до соловьиных песен, проведет он в весеннем саду.

Он ощупью нашел в темноте скамейку, сел и, опираясь спиной о ствол липы, поднял лицо к небу, закрыл глаза и улыбнулся. Хорошо!

Глуховатый осторожный голос неожиданно прервал блаженство Кларка:

— Добрый вечер, товарищ Белограй!

— Кто… кто там? — Только огромным усилием воли Кларк заставил себя не вскочить со скамейки.

— Это я, Скибан. Шофер… Не бойтесь. Живой Скибан, а не привидение.

Из-за куста сирени вышел сутулый человек в непромокаемом пальто и шляпе. Он сел на скамейку рядом с Кларком. От него разило водкой.

— Извиняюсь, конечно, за беспокойство, пан Белограй, но у меня есть большая нужда в разговоре с вами.

Говорил он вполголоса, почти шопотом, спокойно перекидывая с ладони на ладонь раскрытый нож, длинный и узкий, режущий Кларку глаза своим нестерпимым блеском.

— Я рад, дорогой друг, что ты пришел. Как дела? — спросил Кларк, делая вид, что не удивлен появлением Скибана, и будто не замечая опасной игрушки в его руках.

— Рады вы или не рады, а я вот взял да и пришел. И не уйду, пока обо всем не договоримся.

— Случилось что-нибудь? — забеспокоился Кларк.

— Не притворяйтесь, пан Белограй. Со мной это лишнее. — Он придвинулся и толкнул Кларка локтем. — Не рой, как говорится, другому яму, сам в нее попадешь. Подумайте, это быдло Дзюба, царство ему небесное, хотел меня на тот свет отправить. Не на такого напал! — Он усмехнулся и еще раз толкнул Кларка. — Вам теперь ясно, пан Белограй, с кем имеете дело? — И, не дожидаясь ответа, уже трезво и деловито, тоном приказа сказал: — Слушайте меня внимательно. Послезавтра в свой первый заграничный рейс отправляется комсомольский паровоз Василя Гойды. Ночью, поближе к утру, я заберусь под этот самый паровоз. У меня будет двойной асбестовый мешок, в который вы меня упакуете и замаскируете под колосниковой решеткой паровозной топки, в поддувале. — Скибан помолчал, пробуя лезвие ножа ногтем и блестящими глазами глядя на Кларка. — Вопросы будут?

Кларк сказал:

— Все ясно. Я снабжу вас долларами и явкой.

— Вот и хорошо, договорились! Люблю догадливых людей. Спокойной ночи! — Скибан поднялся, протянул Кларку руку и стиснул его пальцы так, что они захрустели. — Не просчитайтесь еще раз, пан Белограй!

— Выиграл!.. Выиграл!..

С такими словами слесарь Белограй выскочил в обеденный перерыв из красного уголка паровозного депо. Он размахивал над головой брошюрой в белой обложке.

— Сколько? — с завистью спросил слесарь Степняк, у которого Белограй работал подручным.

Белограй схватился за голову:

— Ой, столько, брат, что и говорить страшно!

— Тысячу?

— Больше.

— Две?

Белограй блаженно прижмурился:

— Хватай выше!

— Пять?

— Еще выше.

— Десять?

— Еще столько прибавь — и то не угадаешь.

— Больше двадцати? — с изумлением спросил Степняк.

Иван Белограй виновато улыбнулся:

— Да, брат, что поделаешь, подвезло. Четвертная. Понимаешь, два-дцать пять!

На молодого слесаря со всех сторон замахали руками:

— Хвастаешь!

— Не верите? Вот чудаки! Посмотрите в таблицу. — Он совал всем в руки брошюру. — Не в этом тираже смотрите, а в прошлогоднем. На десятой странице. Третья строчка. Нашли? Это моя серия и мой номер. Весь выигрыш мой. Первый раз в жизни выпало на долю Белограя такое счастье! Сколько было облигаций — ни одна не выиграла, а эта… двадцать пять!

В глазах Белограя блестели слезы — так он был рад, так потрясен нежданно и негаданно свалившимся на него выигрышем.

Степняк все еще сомневался:

— В таблице все правильно напечатано, а вот как там?… Где она, эта выигрышная облигация?

— Здесь! — Белограй раскинул в стороны руки, до локтя вымазанные маслом. — Доставай. В левом. Тащи сразу всю пачку.

Действительно, среди облигаций Степняк нашел «счастливую», на которую выпал крупный выигрыш. Он обратил внимание на то, что тираж этого займа состоялся чуть ли не год назад.

— Так ты ж давно капиталист, Иван, еще с прошлого года!

— Да, имел такой капитал и сам о том не подозревал. — Белограй сорвал с головы форменную фуражку, бросил ее наземь: — Ну, братцы, обязательно куплю машину «Победу»! Всех буду катать. Всех вас приглашаю в ресторан. Эх, погуляем!.. — Он притянул к себе своего учителя, слесаря Степняка, шепнул ему на ухо: — И тебе отвалю тысячи три, не меньше.

Захлебываясь от восторга, Кларк между тем зорко вглядывался в паровозников, как они восприняли его крупный выигрыш: не вызвал ли он каких-либо подозрений, настороженности, сомнения? Нет, как будто все в порядке.

После работы Иван Белограй явился в сберкассу. Выигрыш ему не выдали. Обещали выплатить после проверки облигации.

— Пожалуйста, проверяйте, дело ваше.

Кларк и в самом деле не боялся никакой, самой тщательной проверки. Его облигация была подлинной. Он получил ее вместе со всеми документами от Джона Файна. Тот, в свою очередь, получил ее из Москвы, от своего агента, подпольного специалиста по части займов. Тайно скупая облигации на рынках, этот «специалист» время от времени выуживал из массы облигаций выигрышные и снабжал ими своих хозяев — американскую разведку.

Теперь никто не задумается над тем, откуда у демобилизованного старшины Белограя так много денег. Всем известно, что он выиграл крупную сумму. Двадцать пять тысяч! Маскируясь этим выигрышем, он смело может потратить еще не менее ста тысяч. Куда? О, Кларку много нужно денег. Тысячи и тысячи ему понадобятся лишь для угощения тех, с кем решил подружиться, расположить к себе. Немало тысяч уйдет и на подкармливание, тайное и явное, тех, кто впоследствии, когда это потребуется, взорвет тоннели на горной дороге, поднимет на воздух мосты.

И автомашина Кларку необходима не для увеселительных прогулок, а для его тайных дел. Прекрасные дороги прорезали Закарпатье во всех направлениях. Три-четыре часа хорошей езды — и можно быть в самом дальнем уголке области. Под видом прогулки можно помчаться в горы, развернуть на какой-нибудь полянке рацию и отстукать шифром своим хозяевам все важнейшие сведения.

14

На подъездных путях, в дальнем углу территории депо, под транспортером угольного склада, стоял на экипировке паровоз, который через час должен был вести за границу состав платформ с харьковскими гусеничными тракторами. Паровоз недавно вышел из ремонта и сиял медью, никелем, алой и белой нитроэмалью. Ветки сирени были прикреплены к дымогарной коробке, ко всем окнам паровозной будки. Огромный букет сирени стоял и на железном столике машиниста.

В эти дни Явор утопал в сирени. Тяжелые махровые ее кисти гнули ветки в городском парке, в скверах, на бульваре. Сирень поднимала свои цветы выше изгородей, нависала над тротуарами, осеняла прохожих. Куда ни посмотришь — всюду она, белая, дымчато-розовая, светло-сиреневая, темносиреневая: в верхнем кармане пиджака юноши, в волосах девушки, на ветровом стекле автомобиля, на руле велосипедиста, в окне парикмахерской, на письменном столе профессора и на стеллаже инструментальщика.

Естественно, что паровоз, украшенный сиренью, в Яворском депо никому не бросался в глаза.

С цыгаркой в углу рта, в фуражке, лихо сдвинутой на затылок, в новом, но уже замазанном комбинезоне, с черными разводами на щеках, сияя глазами, шумный и веселый, каждому друг и товарищ, Кларк подошел к паровозу, постучал алюминиевым портсигаром о железные перила лестницы.

В окне паровозной будки показался кудрявый, смуглолицый машинист Василь Гойда:

— А, демобилизованная гвардия! Заходи.

Кларк поднялся по крутой лестничке на паровоз, протянул руку механику: