– Никого нет, – печально отвечал мальчик. – Я думал, – прибавил он в смущении, – вам ведь надо самовар ставить и все такое… Я бы все сделал… Я бы у вас жил…

– Так вот оно что! – рассмеялся Петр Степанович. – Ты, значит, ко мне в лакеи собираешься поступить? Я этого не ожидал!.. Лучше надо поговорить с твоим хозяином да с твоей теткой; я сегодня же побываю у них.

Илюша грустно опустил голову. Переговорить с теткой, с хозяином значит опять отдать его в мастерскую. Уж лучше бы он замерз вчера на улице!

Петр Степанович, по своему обыкновению, пил чай, читая и не обращая внимания на вздохи и мрачные взгляды мальчика, который не решался сам заговаривать с ним. Только когда он уже собрался уходить со двора, Илюша проводил его до дверей и, стоя на пороге лестницы, проговорил решительным голосом:

– А только я в мастерскую не пойду… Я убегу и замерзну на улице.

Петр Степанович улыбнулся.

– Во всяком случае, подожди замерзать, пока я вернусь, – сказал он. – Не бойся, я тебя не дам в обиду.

Весь этот день Илюша провел, не выходя из квартиры Петра Степановича, и сильно волновался в ожидании решения своей судьбы. Петр Степанович пришел уже под вечер.

– Ну, нечего делать, мальчуган, – сказал он в ответ на тревожный взгляд, с каким его встретил Илюша, – видно, судьба нам жить вместе. Хозяин твой в самом деле оказался негодяем, а тетке некуда тебя девать; приходится мне взять тебя к себе в лакеи. Согласен?

– Согласен, – прерывающимся от радости голосом проговорил Илюша.

Он был так взволнован, что ему хотелось и плакать, и смеяться, и чем-нибудь выразить Петру Степановичу свою благодарность, но этого последнего он не успел сделать: он не привык ни ласкаться, ни говорить нежные слова. Подскакнув и громко взвизгнув от восторга, он убежал в кухню и тотчас же принялся преусердно чистить подсвечники и самовар, точно хотел показать, как отлично умеет исполнять лакейские обязанности.

Глава VII

И вот Илюша поселился у Петра Степановича. После шума, брани и потасовок в мастерской тишина маленьких комнат, заваленных книгами, и всегда ровный, спокойный голос хозяина необыкновенно отрадно действовали на мальчика. Он чувствовал себя так хорошо, что первые дни постоянно порывался скакать, петь, чем-нибудь необыкновенным выражать свое удовольствие. Будь на месте Петра Степановича человек более общительный, менее поглощенный своими занятиями, Илюша, наверное, высказал бы ему свои чувства, свое желание чем-нибудь отблагодарить его за избавление из ненавистной мастерской. Но разговориться с Петром Степановичем было нелегко. Он бóльшую часть дня проводил вне дома, а когда бывал дома, то постоянно читал, занимался и на вопросы Илюши о разных хозяйственных делах отвечал обыкновенно рассеянно, односложно, так что отнимал охоту продолжать разговор.

Он дал бездомному мальчику у себя приют, он разделял с ним свою далеко не роскошную пищу, он никогда не обижал его грубым, резким словом, но больше этого ничего не мог для него сделать: у него были свои интересы, свои занятия, которым он отдавал и все свое время, и все свои мысли; ему некогда было задумываться над судьбой маленького человеческого существа, случайно поставленного в зависимость от него, некогда заботиться о чувствах этого существа.

Илюша ничем не беспокоил его, не мешал ему ни спать, ни думать, ни читать; по-видимому, он даже хорошо исполнял свои лакейские обязанности, – по крайней мере, сапоги Петра Степановича были всегда вычищены, самовар и обед поданы вовремя, и Петр Степанович был совершенно доволен своим маленьким слугой, не думая разузнавать, как он проводит бóльшую часть дня, на что употребляет свое свободное время.

А этого времени у Илюши было очень много. Вся работа его состояла в том, что он убирал комнаты, топил печи, ставил два раза в день самовар, приносил обед из ближней кухмистерской[8], чистил сапоги да изредка исполнял мелкие поручения своего хозяина. На все это требовалось два-три часа в день, а все остальное время он был совершенно свободен, даже не обязан сидеть в квартире, так как всегда мог оставить ключ от нее у дворника. Опять стал он часто ходить на улицу, помогать Архипу и проводить целые часы в дворницкой.

– Ох, избалуешься ты, Илюша! Не к добру взял тебя к себе барин, – вздыхала Авдотья, когда племянник рассказывал ей о своем привольном житье.

– Что это за барин такой непутный? – рассуждал про Петра Степановича второй дворник, помощник Архипа. – Самому шубы не на что купить, в морозы бегает в коротком пальтишке, а туда же, лакея держит… Да и какой это лакей! Бегает мальчишка целый день без дела. Уж не кончит он добром!..

Эти грустные предсказания были отчасти справедливы. Действительно, оставлять десятилетнего мальчика в праздности, без всякого надзора, небезопасно: немало дурных примеров мог он увидеть, немало дурных советов наслушаться, слоняясь по улице и двору, и некому было вовремя остановить его, некому было объяснить ему, что дурно, что хорошо; некому было научить его, как следует поступать. Илюша легко мог сделаться лентяем и, от нечего делать, приняться за какие-нибудь глупые, даже вредные шалости, – и тогда, конечно, все стали бы обвинять его, стали бы находить, что он был негодяем уже тогда, когда сбежал от портного, что от такого дрянного мальчишки другого и ожидать нельзя было…

К счастью, ничего подобного не случилось: случайность спасла мальчика. В дворницкой поселился на время племянник Архипа, приехавший из деревни в Петербург искать себе какого-нибудь места. Антоша был мальчик лет семнадцати, болезненный и слабосильный, неспособный к тяжелому физическому труду, но зато очень умный, страстно любивший чтение. В своей деревне он отлично прошел курс сельской школы и постоянно доставал себе книги, чтобы учиться по ним дальше, мечтая сам сделаться учителем.

С тех пор как Илюша жил у Петра Степановича, книги стали интересовать и его также: он уже сообразил, что его барин не торгует ими, и ему очень хотелось знать, что в них такого заманчивого, что ради них можно оставить недопитым стакан чая и забыть время обеда. Расспрашивать об этом Петра Степановича он не решался, как вообще не решался заговорить с ним ни о чем лишнем. Но с Антошей он чувствовал себя свободнее, и, увидев, что тот тратит свой последний гривенник на покупку разорванной книжонки у букиниста и с наслаждением принимается за ее чтение, Илюша приступил к нему с вопросами, что за штука такая эти книги и для какой радости люди по целым часам держат их перед глазами.

– А вот выучись читать, тогда узнаешь, – отвечал Антоша.

– Выучись! Как выучиться-то? Ведь, поди, штука нелегкая! – заметил Илюша.

– Да и не очень трудная! Захочешь, так через месяц всякую книгу будешь разбирать. Это только сразу кажется мудрено, а там – ничего, легко пойдет.

– А ты мне покажи, как это надо читать, – попросил Илюша, – очень мне это занятно.

– Ладно, давай выучу тебя. У меня теперь дела никакого нет, а я учить люблю; у нас в деревне трех ребят да одного уж взрослого мужика грамотными сделал.

Ученье началось. И учитель, и ученик были настолько бедны, что им даже не на что было купить азбуку; но это не смущало их: у Антоши была «Сказка о царе Салтане», и он по ней учил мальчика разбирать буквы и слова. Первая прочитанная строчка доставила большое удовольствие Илюше, а одолев первую страницу, он уже не хотел оторваться от книги, даже на ночь клал ее себе под подушку и, проснувшись рано утром, старался разобрать несколько слов без помощи учителя.

Через два месяца он не только прочел всю сказку о Салтане, но даже заучил наизусть многие стихи из нее и писал их на каждом клочке белой бумаги, какой выбрасывал Петр Степанович. Через три месяца он прочел заглавия всех книг своего хозяина, пытался почитать из них что-нибудь еще, кроме заглавий, но книги оказались слишком мудреными, и ему пришлось отказаться от этого намерения.