В этот самый момент мы услышали, как во дворе заурчали моторы и захлопали дверцы машин. Сталин поднялся из-за стола и пошел встречать прибывших на обед членов Политбюро. Мы с Берией остались одни.

— Мать твою так, баран безмозглый! — воскликнул он, с силой ударив меня под ребра. — На кой ляд ты при нем язык распускаешь?

Но тут в столовой появились Молотов, Ворошилов и другие высшие руководители страны.

Когда мы раскладывали по своим тарелкам закуски, Сталин подошел ко мне очень близко.

— Ах, какая она красавица, эта Сашенька! — сказал он вполголоса. — Нам приходится принимать нелегкие решения!

22

— Закончили, любезная? — спросила Агриппина. От спертого воздуха Катеньку подташнивало. Максим был прав: она помешалась на этих чужих людях — на семье, которая не имела к ней никакого отношения, хотя их история захватила девушку. Она хотела узнать, что же с ними произошло, но эти пропущенные страницы из мемуаров Сатинова лишь больше все запутали. И печальнее всего, теперь она была уверена, что Сашенька умерла. Придется позвонить Розе и сказать, что ее родителей, обоих, расстреляли.

Последними словами Сашенькиного мужа были: «Да здравствует Сталин!», и дядя Мендель умер не от сердечного приступа — его забили до смерти.

Но как именно погибла Сашенька? Ее до смерти насиловали охранники? Морили голодом? Забили сапогами? Лишь один человек мог дать на это ответ: она должна бежать к Сатинову. Как бы ни разозлил его Катенькин последний визит, она просто должна его увидеть, пока он не умер.

— Спасибо, — выдавила она Агриппине.

— Пожалуйста, передавайте привет товарищу маршалу и его дочери, поблагодарите за подарок, за то, что меня не забывают.

— Конечно, передам. — Катенька уже бежала к лифту.

Едва сдерживая слезы, она ждала несколько минут, но лифт не приехал. Внезапно она заметила, что не одна здесь. Возле нее стоял все тот же прыщавый архивариус, который вышел на четвертом этаже. Он облокотился на свою тележку и напевал. Наконец он откашлялся.

— Этот лифт не работает. Вы должны поехать на служебном.

Катенька заметила, что он сказал «должны», но она была так расстроена, что не придала этому значения.

Он что-то напевал, когда они шли по коридору, пока не достигли еще более грязного и ржавого лифта, который, скрипнув, стал опускаться. В кабинке на полу валялись опилки и куски картона.

Что скажет Роза? Катеньку охватило отчаяние.

Сатинов больше с ней не будет встречаться, Марико просто не пустит ее на порог. Она никогда не найдет Карло.

Наконец лифт резко дернулся, но они приехали не на первый этаж, а куда-то в подвал. Архивариус придержал створки дверей.

— Прошу.

— Но это не мой этаж, — возразила Катенька. Он оглянулся по сторонам.

— У меня есть для вас документ.

— Извините, — ответила Катенька, внезапно испугавшись, — я вас не знаю. Я должна…

Она надавила на кнопку первого этажа, но мужчина придерживал дверь.

— Я Аполлон Щеглов, — представился он, как будто она должна была знать его имя.

— Я опаздываю. Я спешу, — настаивала Катенька, снова и снова нажимая на кнопку. Лучше синица в руке… — процитировал он басню Крылова. Катенька уставилась на него.

Улыбку Щеглова украшали два золотых зуба.

— Помните, кто сказал? — улыбнулся он. — Давайте намекну вам. Цфасман и джазовые кошки.

Конечно же, это таинственные прощальные слова Кузьмы!

— Мы, архивариусы, знаем друг друга. Мы тайное братство. Пойдемте. — Он повел ее в ярко освещенный коридор. — Это одно из самых надежных мест на земле, Катенька, если позволите вас так называть. Здесь хранится наша национальная история.

Все еще нервничая, Катенька последовала за ним.

Они подошли к белой стальной двери — такие бывают на подводных лодках или в бомбоубежищах. Щеглов повернул хромированное колесо, открыл по очереди три замка, затем ввел код в электронное устройство.

Дверь медленно отворилась — толщиной она была более полуметра.

— Эта дверь может выдержать ядерный взрыв. Если на нас американцы сбросят водородную бомбу, в Москве останемся в живых мы с вами, президент в Кремле и генералы в Генштабе.

Еще одна дверь, точная копия первой. Продолжая напевать, Щеглов вошел в маленький кабинет. На его крошечном письменном столе царил порядок, лежали папки, но рядом весь широкий стол был накрыт красочной картой, где были отмечены долины, реки, дома, стояли игрушечные солдатики, пушки, знамена, лошади — все прорисовано до мельчайших деталей.

— Я все сделал и раскрасил сам. Хотите, покажу? Или вы спешите?

Катенька еще никогда в жизни так не спешила.

Сатинов умирал, забирая Сашенькин секрет с собою в могилу. Она обязана просто бежать к нему. Ну а если у «архивной крысы» есть нужные ей документы? Она знала: совершенно секретные, закрытые документы хранятся здесь, внизу, не случайно же он велел ей следовать за ним. Она решила его умаслить.

— Я с удовольствием посмотрю на ваших игрушечных солдатиков, — ответила она.

— Это не игрушки. Это восстановление исторических событий, — возразил он. — Тут совпадает все до мельчайших деталей, вплоть до пушечных снарядов и киверов драгун. Вы же историк — что это за битва?

Катенька обошла стол.

С одной стороны она увидела армию Наполеона, с другой — русские гвардейские полки.

— Конечно же, это 1812 год, — медленно проговорила она. — Это, должно быть, батарея Раевского, здесь войска Барклая де Толли, это корпус князя Багратиона, когда они сошлись лицом к лицу с французскими маршалами Мюратом и Неем. А вот и сам Наполеон. Это битва при Бородино!

— Ура! — ответил он. — Давайте я вам покажу, где лежат наши документы.

Он открыл еще одну стальную дверь, ведущую в огромное пространство, заставленное металлическими шкафами, где хранились сотни тысяч пронумерованных папок.

— Многие из этих документов будут засекречены и после нашей смерти. Это работа всей моей жизни, я бы ничего не показывал, если бы считал, что это как-то угрожает безопасности нашей Родины. А ваше исследование — всего лишь сноска, хотя и весьма интересная. Присаживайтесь за мой стол, сейчас я найду ваши материалы.

— Почему вы мне помогаете? — спросила она.

— Только в качестве одолжения уважаемому товарищу архивариусу, моему дяде. Да, Кузьма мой дядя. Мы потомственные архивариусы, мой отец работал в государственном архиве, там же работал мой дед.

— Великая династия архивариусов, — заметила Катенька.

— Между нами говоря, именно так я и считаю! — засиял от радости Щеглов, золотые зубы сверкнули в электрическом свете. — Вы не можете делать пометки даже в своей записной книжке. Не забывайте, девушка, ничего из этого не должно быть опубликовано. Согласны?

Катенька кивнула и села за стол. Он взял тоненькую бежевую папку с книжной полки, открыл ее, послюнил палец и перевернул несколько страниц.

— Сцена первая. Пронумерованный список из 123 фамилий, подписанный Сталиным и другими членами Политбюро 9 января 1940 года.

Катенькино сердце затрепетало. Список смертников.

Щеглов, что-то бормоча, вел пальцем вниз по списку.

«82. Палицын И. Н.

83. Цейтлина- Палицына А. С.

84. Бармакид Мендель».

Она увидела, что список, адресованный Сталину и членам Политбюро, был подписан зелеными чернилами, аккуратным мелким почерком:

«Л. П. Берия, наркомвнудел СССР».

Щеглов вел пальцем по небрежным пометкам возле напечатанных фамилий:

«Согласен. Молотов

Раздавить этих предателей, как гадюк. Я голосую за высшую меру! Каганович

Пристрелить этих шлюх и негодяев, как собак. Ворошилов

Всех расстрелять. И. Сталин».

— Значит, их приговорили к расстрелу, — сказала она. — Но их…

— Сцена вторая. — Щеглов с улыбкой бросил документ через стол, потом повернулся к книжным полкам, несколько секунд кое-что искал, прежде чем дать ей служебную записку, от которой веяло пронзительной тоской, грязными столами, жирными пальцами и горькой тюремной правдой.