словно гранаты РГД-33 вспышка. Выскочили все разом на улицу, и охрана с ними:

— Эй, ну-ка слезай! Кто такая?

Ведут Настю в кабинет. Допрос.

— Кто послал тебя?

— А зачем кому-то меня сюда посылать? Скоро крах, вот тогда стервятники слетятся. А сейчас кому вы нужны?

— Тебя на разведку послали, чтобы наш банк грабануть?

— Разве тут есть что грабить, кроме столов канцелярских?

— Что же ты задумала?

— Чудо совершить. И уж за ее спиной шепчутся:

— Она?

— Она самая.

— Как тебя зовут?

— Настя.

— По-нашему Анастазиа.

— Точно.

— Слушай, Анастазиа, мы люди хорошие, и намерение твое прекрасно, но если ты вымоешь наши окна, то заплатить тебе просто нечем. В кризисе мы.

— Это понятно. Но зачем кризис всему миру показывать? Раз вы в кризисе, значит, все сверкать должно, значит, каждый из руководителей банка должен каждый день свежий цветочек в петличку вставлять и улыбаться самодовольно и радостно. Правила маскировки, сеньоры, соблюдать надо.

Переглянулись директора меж собой: неглупая девочка к нам окна мыть набивается.

— Ладно, Анастазиа, мой окна, мы меж собой сбросимся, тебе песету заплатим.

— Нет, сеньоры, я не уборщица. Я хочу совершить чудо, за чудеса денег не беру.

Выходит Дракон из сталинского кабинета. Ему навстречу командир спецгруппы Ширманов. Морда наглая. Арест?

Впрочем, у Ширманова всегда морда наглая. Хорошо с ним работать, пока он в подчинении, а если к нему в лапы попадешь, то неизвестно, какие обиды он припомнить может.

Неясно Дракону, простит ли ему товарищ Сталин побег Жар-птицы, но Ширманова надо бы расстрелять, чтобы в случае ареста попасть на следствие к незнакомому палачу, а не к своему любимому ученику.

— Какое чудо ты сотворить желаешь, Анастазиа?

— Ваш банк из болота вытащить.

Уперся Дракон взглядом в потолок монастырский. Почему Сталин не дал приказ его арестовать прямо на выходе? Да просто потому, что неизвестность мучительнее всего. Ожидание беды в сто раз хуже, чем сама беда. Товарищ Сталин в мучительстве толк знает, потому не спешит, потому позволяет каждому самому себя мучить. Ходи и себе нервы мотай. Что делать? Как извернуться? Аказис в такой ситуации в окошко прыгнул. А Ежов Сталину письмо написал с предложением ценным… Ежов допустил ошибку: он подал идею, которую может осуществить кто-то другой. Так оно и случилось: идею оружия СА развивают другие и за то получают сталинские благодарности, а подавший идею Ежов никому не нужен. Надо, спасая себя, подавать Сталину такую идею, которую прикажут осуществить тебе лично… Что же придумать?

Сбросились директора кто сколько мог, последние медные монетки из карманов выгребли, безработных свистнули, те окна банка вымыли до сверкания, пыль со стен напором воды сбили, ступени мраморные до белизны вычистили, бронзу до сияния ослепительно надраили. Насте директора не позволили больше окна снаружи мыть: иди-ка сюда, внутрь, здесь чудо твори.

А что его творить? Просто все. Снаружи пусть безработные вкалывают, директору просто из рекламных соображений не пристало окна своего банка мыть. А внутри… Почему бы и нет?

Ну-ка, господа директора, снимайте фраки, манишки белые, давайте внутри порядок наводить. Пол сверкать должен, люстры сиять, а бронза — в темноте светиться. И нечего стесняться, ради чуда вкалывать надо и работы черновой не гнушаться. Знали бы вы, господа, кто такая сеньорита Анастазиа на самом деле! И ведь даже она не стесняется веником махать.

А по славному городку Пальме новый слух уже гуляет: приманил сеньориту банк «Балерика ТС». Тысячу песет ей отвалили. Она чудо совершила: купила ведро и тряпку и за десять минут вымыла тридцать огромных окон и весь фасад… Сбегается народ к «Балерике», глазам не верит: утром еще мимо пройти нельзя было, запах мочи застарелой даже собак отпугивал. А теперь!

— И все это она за пять минут?!

— За три.

Людей в разведке не хватает. Всегда не хватает. Потому командиру спецгруппы Ширманову приходится лицо гримировать, усы клеить. Провел встречу, отодрал усы, грим снял, Дракону докладывает:

— Начальник бериевского спецпоезда Кабалава не понимает, что случилось на озере Селигер. И Берия не понимает, и Завенягин с Серебрянским. Они считают, что это Мессер работал, взглядом убивал.

— Хорошо, свободен.

Утром Дракон провел тайную встречу со своим новым агентом, с Серебрянским. Серебрянский доложил все точно так же, слово в слово. Это хорошо, когда информация из независимых источников поступает,

Далеко за полночь внутри банка директора работу завершили. Вот так-то! У нас, в Советском Союзе, это коммунистическим субботником именовалось. У нас сам товарищ Ленин бревно в Кремле носил. Надувное. И ничего.

Что, непривычно, господа финансовые воротилы? Непривычно. И как-то радостно. Любит человек, работу трудную завершив, сесть (пусть на стул, пусть на пол), высунуть язык, как пес утомленный, и на работу свою любоваться.

Есть на что.

Ближе к полночи жены директоров, встревоженные, в банке собираются. Удивляются. Никогда за мужьями своими такого трудолюбия не замечали. Внутри весь банк блестит-сверкает-переливается. Кто-то пива испанского привез бочонок малый. «Сан-Мигель». Святой Михаил по-нашему. Никому и уходить от своей работы не хочется. Выпили по-братски. Жаль, закусить ничем. Расходиться пора.

— Сеньорита Анастазиа, где вы живете?

— Нигде.

— Как нигде?

— Так, нигде. На морском бережку. На камушках. Посовещались директора перед отъездом, решили, что воровать в «Балерике» все равно нечего, да и не похожа сеньорита на тех, кто столы канцелярские в «Балерике» ворует.

— Сеньорита Анастазиа, у генерального директора за кабинетом комната отдыха, там диван кожаный. Если в таком здании на ночь не боитесь…

Фрау Бертина вызвала Руди Мессера в свой кабинет. Поздним вечером. Когда все спали. Она пропустила Руди вперед и заперла дверь на ключ. Щелкнул замок одиноко, тоскливо.