Перехватив мяч, я вырвался вперед и понесся к воротам. За мной гналась орава разновозрастных, перепачканных, растерзанных мальчишек. Удивительная, счастливая погоня, вызывавшая у преследуемого не страх, а радость, ликование души. За спиной я слышал нестройный топот, хрипы, сопение. По правде говоря, я забыл о цели своего спринта, о воротах, к которым гнал мяч, и сожалел, что двор мал и предел его близок – мне хотелось бы долго бежать по бескрайним полям, лишь бы чувствовать за спиной погоню, сохранять отрыв…
Сбоку кто-то кричал:
– Мишка! Пас!… Бей ко мне!… Валяй сюда, тебе говорят!… У! Баран упрямый!
Нет, я никому не хотел отдавать своего счастья, делиться плодами своей крохотной победы. Среди этой беснующейся в азарте компании я самый младший, самый маленький, приученный к последним ролям. И вдруг оказался в центре внимания. Самым главным! Забыт мой возраст, исчезли высокомерные, снисходительно-покровительственные взгляды. Для одних я сейчас – опасный соперник, для других – «вся надежда»!
Неровная, бугристая площадка с вросшими в землю камнями сама по себе полоса препятствий… Но погоня действовала как допинг. Я обостренно чувствовал, обостренно видел и, не снижая скорости, обходил бугры и ямки. Я точно знал, что нигде не споткнусь, не упаду, не потеряю мяча. Казалось, он надежно привязан к моей ноге…
Почти три четверти века прошло со дня этого моего первого дриблинга, но я до сих пор помню его во всех подробностях. И неудивительно: возможно, те несколько секунд ликования раз и навсегда настроили мою душу на то, к чему надо стремиться, чего от жизни желать…
Я был уже близок к воротам, когда на пути моем возник долговязый парень по имени Сенька…
Сенька, угрюмый подросток лет 13–14, жил неподалеку от нас. Отец его служил истопником, много пил и сильно бил сына. Мальчишка в замусоленной рубахе-косоворотке с рукавами, спускавшимися чуть ниже локтей, вечно ходил, как утильщик, уткнувшись глазами в землю, будто что-то искал.
Он был старше нас всех, курил и требовал, чтобы мы у отцов таскали для него табак. Мы боялись его и не любили. Но мать моя жалела этого мальчишку, часто зазывала в наш дом и кормила всякими вкусными вещами.
Итак, в момент, когда я начал расти в глазах собственных и глазах товарищей, на пути моем возник долговязый Сенька. Он резко выбросил ногу вперед, пытаясь наступить на мяч. Движение было мгновенным, но мне оно не показалось слишком быстрым. Спокойно, без суеты я выбил мяч из-под его ноги и послал чуть вперед и влево. Сенька рванулся за мячом, но поздно – я уже обошел его и сделал еще один финт, послав мяч вправо. Что-то необычное случилось со мной – не чувствуя ни физической, ни возрастной разницы, я стал хозяином положения. Я загонял Сеньку обводкой то вправо, то влево… Выглядело это со стороны, видно, очень забавно. Настолько, что обе команды, забыв об игре, превратились в наблюдателей. Я заметил это, когда услыхал вокруг себя смех. И тогда…
Сенька остановился, схватил меня за воротник, тряхнул и наотмашь ударил по щеке…
Смех как рукой сняло. Ребята, оставив игру, собрались в кучу. На Сеньку кидали косые взгляды. Кто-то из ребят позвал меня и тихонько сказал: «Не бойся, еще полезет – заступимся…»
Сенька сперва стоял в стороне. Потом подошел, как ни в чем не бывало сказал:
– Чего стоим, пацаны? Играть будем?
Ребята воротили глаза в сторону, пытаясь скрыть недобрые, презрительные усмешки – еще действовала инерция уважения к силе – переминались с ноги на ногу, стеснялись выразить протест в открытую. Затем стали расходиться – домой, дескать, пора…
Престиж Сеньки рухнул в одно мгновение.
Принято считать, что кулак – самый уважаемый атрибут мальчишеской жизни. Думаю, это не совсем так. Мальчишки, как и взрослые, поклоняются силе духа. Но дело в том, что кулак для них – почти адекватное выражение силы духа. Раз он сильный, здоровый, задирается, может тебя избить – значит, он храбрый, мужественный, волевой. Бывают среди мальчишек добродушные и порою пугливые силачи. Таких ребята могут в крайнем случае любить, но не уважать, хотя кулак и здесь налицо.
Сенька неожиданно для всех показался смешным, беспомощным, слабым духом, и кулак его лишь подтвердил это, подчеркнул его духовное бессилие, парень сдался унизительно, по-предательски. И кому? Мне, восьмилетнему мальчишке. Все это поняли, и я в первую очередь.
Я с того дня поверил в себя и на все годы своей юности потерял уважение к голой силе, изжил так свойственное мальчишкам чувство приниженности перед крупными, физически сильными людьми.
Не исключено, что именно тот случай заронил в мою душу спортивное честолюбие. В спорте, я думаю, человек должен ощутить вкус к признанию окружающих, должен как можно раньше пробудить в себе желание добиваться успеха.
Упоительный плен футбола
В Москве футбол объявился еще в прошлом веке – в 1896 году. Я не случайно употребил слово «объявился» – именно так: он лишь показался, не более того, поскольку захватил москвичей далеко не сразу. Пионером московского футбола стал кружок футболистов «Сокольники». Кружковцы, что называется, варились в собственном соку – играли меж собой, ибо соперников еще не было. Базировался КФС в Сокольниках, на Ширяевом поле. Здесь проходили тренировки, здесь же состязания. Впоследствии команду эту так и называли: «Ширяево поле».
Это был «черенок», прививавшийся на московской земле довольно медленно. В 1901 году Петербург уже разыграл первенство, ознаменовавшее рождение столичной футбольной лиги, а в Москве КФС по-прежнему оставался в единственном числе. Около десяти лет продолжался этот инкубационный период. Лишь к 1905 году сей «саженец» пошел в рост. Одиночество ширяевцев нарушилось – один за другим стали появляться футбольные клубы. К этому времени уже играла подмосковная команда «Быково», в составе которой участвовали знаменитые Михаил Ромм и Леонид Смирнов, «морозовцы» (КСО – клуб спорта «Орехово»), Сокольнический клуб спорта (СКС) – общество, впервые зарегистрированное, официально утвержденное властями, наконец, ставший тогда лидером Британский клуб спорта (БКС). Среди англичан, проживавших в Москве, футболистов было так много, что БКС не мог принять всех желающих. Поэтому многие из них входили в составы русских команд. Последним это обстоятельство шло на пользу, ибо англичане часто оказывались спортсменами очень сильными.
К 1907 году в Москве появилось еще несколько обществ. Среди них – «Унион» и «Мамонтовка», подмосковная команда, вошедшая впоследствии в историю московского футбола. В этом же, 1907 году сборная Москвы впервые выехала в Петербург для встречи со сборной столицы.
Хочу оговорить: я употребляю слово «клуб», связывая это понятие только с футболом, и, видимо, создаю впечатление у читателя, что речь идет о чисто футбольных обществах. Но это не так – клубы имели довольно широкий спортивный профиль. В них, как правило, занимались и гимнастикой, и легкой атлетикой, и теннисом, и метанием снарядов… А зимою – лыжами и коньками. Более того: многие из клубов, которые я для удобства называю и буду в дальнейшем называть «футбольными», начинались вовсе не с футбола. Так, скажем, само название «Общества любителей лыжного спорта» (ОЛЛС), созданного, кстати, еще в 1901 году, говорит о том, что у истоков этого клуба стоял отнюдь не футбол. Впоследствии, правда, здесь сложилась очень сильная футбольная команда.
Другое дело, что по мере роста популярности кожаного мяча он начал проходить в клубах, как говорят, красной строкой. Этому содействовали еще и покровители спортивных обществ – в большинстве своем ярые болельщики футбола. От них зависело многое, они, по сути дела, были истинными хозяевами клубов.
Кто они, покровители? Их называли меценатами, и слово это в какой-то мере проясняет вопрос, поскольку именно меценатство лежало в основе их деятельности.