Несомненно, так оно и было, если только все, что он мне рассказал, было правдой.

— Ваша мать и вправду была проституткой?

— Точно.

— И вы никогда не видели отца?

— Никогда.

Думаю, хотя бы часть всего этого он выдумал, и при столь тесном соседстве в салоне самолета казалось несущественным то, что я задал ему два таких личных вопроса.

— Ну и зачем вы мне это все рассказали?

— Понимаете, — сказал он, — я не знаю, где мы в итоге окажемся, сколько времени проведем вместе и что с нами будет. Но это не увеселительная прогулка, и одно можно сказать наверняка: если мы отправимся на этом корабле, который она меня уговорила купить, в Антарктику, вы и я, и миссис Сандерби, и норвежский механик, с которым я не знаком, и тот парень, который, как она полагает, видел корабль и которого она считает хорошим штурманом, все мы пятеро будем жить бок о бок в тесном пространстве маленького судна. О вас я все знаю. Я навел о вас справки, да и без того ваш характер написан у вас на лице, мне можно было и не утруждать себя. На вас можно положиться, и, без сомнений, я с вами сработаюсь без проблем. Вопрос в том, поладите ли вы со мной, и я подумал, что, пожалуй, это подходящая возможность для вас узнать кое-что из моего прошлого. Просто для того, чтобы, когда мы окажемся в сложной ситуации, у вас было представление, почему я веду себя так, как, скорее всего, поведу.

Неожиданно он осклабился.

— У меня непростой характер, видите ли. Так что, если есть еще вопросы, — сейчас самое время их задать.

— Конечно есть. Сам собой напрашивается.

— Сандерби? — понимающе кивнул он. — Вы не верите, что она мне звонила. В этом дело?

— Не совсем так. Вы уверены, что не перепутали день? Вы сказали, в четверг вечером.

— Именно так. Она летела в Париж, аэропорт Шарль-де-Голль. Затем в Мехико и в Лиму.

— Вы хотите сказать, что утром в ту среду в Южном доке выловили не ее тело?

— Определенно не ее. А как иначе?

— Но ее сумочка…

— Должно быть, она ее бросила в воду. Это единственное доказательство для полиции, что тело принадлежит ей.

— Она сказала, что сделала это?

— В смысле, бросила сумочку в воду? Нет, она этого не говорила. Это не нужно было, да и вообще речь шла кое о чем другом. Об этом студенте, Карлосе. Она была на взводе, сильно взбудоражена. Как думаете, она принимает наркотики?

— Не сказал бы. Она произвела впечатление достаточно благоразумной.

— На меня тоже. Но у нее был такой возбужденный голос…

Он замолчал, глядя на облачный ландшафт, вздымающийся к западу огромным нагромождением кучевых облаков причудливых очертаний, освещенный с той стороны ярким солнечным сиянием.

— Он красавчик? Вы говорили, что видели его.

Я пожал плечами.

— Он худой, серьезный такой на вид и, да, довольно смазлив, каковыми часто бывают испанцы.

— Итальянцы, вы хотели сказать. Парень итальянец.

— Откуда вам это известно?

— Его мать, Розали Габриэлли, дама с весьма сомнительной репутацией из Неаполя, состояла одно время в респектабельном браке с отцом Айрис, Хуаном Коннор-Гомесом, сыном-плейбоем миллионера, владельца большого магазина. Отец Карлоса — сицилиец Лучано Боргалини. Роберто, брат Лучано, подыскивал Габриэлли мужиков.

Так вот зачем он послал Кёрсти Фрейзер в Неаполь. Но на мой вопрос, что он хотел еще выяснить о Карлосе, он покачал головой.

— Мне ничего больше знать о нем не надо. Дело в его дяде, Марио Ангеле Коннор-Гомесе, он меня интересует. Он отпрыск того непродолжительного брака между отцом Айрис и Розали. Я уже собрал приличное досье на него, но мне еще нужно очень многое выяснить из его биографии. Он был среди Montoneros[45]. Ángel de Muerte[46] звали его, а это скверная репутация. Не исключено, что этот его племянник ничем не лучше. Возможно, это у них семейное. И если они оба убийцы…

Он замолк с задумчивым видом.

— Некоторые женщины любят играть с огнем. Так что, если она нимфоманка, а вы не забывайте, что между ними в некотором смысле родственная связь, если эта ее энергичность простирается и в область секса…

Приподняв бровь, он не стал развивать мысль дальше. Он намекал на ее неодолимое влечение к Карлосу и на то, что она получает кайф от мысли о его возможном аресте полицией по подозрению в ее убийстве.

— Вы думаете, он собирался ее убить?

Уорд пожал плечами.

— Скорее соблазнить. Если его дядя поручил ему вытащить из нее, почему она так решительно взялась за организацию экспедиции для поиска этого корабля. А это, — прибавил он, — наводит на мысль, что у нее есть какой-то свой интерес к этому судну, а не только желание доказать правоту ее мужа.

— И она летела в Лиму?

— Да, это по пути в Пунта-Аренас.

— Но она ведь могла долететь до Буэнос-Айреса, и оттуда дальше. Так было бы быстрее.

— Да, быстрее. Но я предполагаю, что она отправилась в Лиму, чтобы поговорить с дядей мальчишки.

— Зачем?

— Возможно, там соблазнение с обеих сторон.

Он сказал это, медленно произнося слова, и в его глазах промелькнула веселая усмешка.

— Может, он выболтает что-нибудь такое, что ей нужно знать. Лежа в постели после любовной связи, люди говорят вещи, которые в другое время не сказали бы, я прав?

Вспыхнувшее от его слов в моем сознании эротическое чувство напомнило мне о проскочившей между нами в тот день на «Катти Сарк» искре, когда она шла мне навстречу и наши взгляды встретились.

— Я в это не верю, — пробормотал я. — Она не производит впечатления подобного человека…

— Нет? Я часто думаю о том, — задумчиво проговорил он, — почему женщины всегда западают на самых плохих мужиков. Дело не в размере их органа. По крайней мере, мой опыт говорит об обратном. Я этим наделен довольно щедро…

— Молодец, парень!

Спереди нас поднялся мужчина и склонил над нами грубое морщинистое лицо.

— Но тут этим не размахивай — напугаешь стюардесс.

Он подмигнул нам и, кивнув, вышел в проход и неспешно двинулся в направлении туалетов.

— Чертовы австралийцы! — проворчал Уорд.

Потом он что-то сказал о женщинах, норовящих переделывать мужчин в соответствии со своими желаниями.

— Это объясняется стремлением, лежащим одновременно и в нравственной плоскости, и в эмоциональной, связанным не столько с сексуальной стороной, сколько с желанием проявлять власть, женскую власть над мужчиной.

Вспоминая ее целеустремленность и энергичность в поисках средств для экспедиции, я подумал, что такая мотивация намного более вероятна. Но когда я сказал ему это, он рассмеялся и замотал головой.

— Не будьте таким легковерным. Нет, я согласен с вами, что она одержима идеей поисков этого судна, но я все же уверен, что есть нечто большее, чем необходимость доказать, что ее муж был прав. Это потому что вы такой, какой есть, — продолжил он, — вы предполагаете в других такую же прямоту и благоразумие. Что вы знаете о женщинах?

И когда я принялся возражать, он сказал:

— Итальянских женщинах. У этих девушек гены скрещены с генами проститутки. Да, проститутки, — повторил он, когда я спросил, о чем он, черт возьми, говорит.

Немного помолчав, он сказал:

— Ладно, посмотрим, что у Айрис Сандерби сложится с Марио, этим ангелом. Или она его съест, или он ее, и если бы мне пришлось на кого-то поставить, то, имея в виду его репутацию…

Он пожал плечами.

— Поэтому я так тороплюсь поскорее попасть в Лиму. Я хочу захватить ее в отеле, прежде чем это сделает он. Кстати, Айрис Сандерби до того, как она вышла замуж, носила имя Айрис Коннор-Гомес. Гомес.

Второй раз он повторил фамилию медленно, словно смакуя.

— Как и Ангел. Нужно выяснить, является ли Хуан Коннор-Гомес и его отцом тоже. Его мать почти наверняка Розали Габриэлли. Она была певичкой в кабаре «Голубой Дунай» в Буэнос-Айресе.