— Гуннар на самом деле вовсе не болен, так ведь?

Она посмотрела на меня — впервые с того момента, как мы остались одни. Это был странноватый взгляд. Кажется, Кирстен недоумевала.

— Шутишь, что ли? — сказала она.

— Что?.. Но тогда... он правда болен?!

— Да конечно нет! — Одно мгновение она всматривалась в меня, словно пытаясь понять, это я серьезно или как, и на лице ее нарисовалось беспокойство. — Ты хочешь сказать, что ничего не знал?

Вот тут я обалдел. Побекал-помекал, потом, стиснув челюсти, подождал, пока язык не начал мне подчиняться, и только тогда ответил:

— Нет.

— Я думала, ты просто подыгрываешь ему. А ты не?..

— Да с чего это мне подыгрывать?!

— Потому что ты хороший человек, Энси.

— Я, конечно, хороший, но не настолько же!

— Значит, все это «время»... все эти контракты... Ты правда считал, что он умирает? Я думала, ты просто придумал остроумный способ вытащить Гуннара из трясины и заставить признать правду!

— Я, конечно, остроумный, но не настолько же!

Кирстен прикрыла рот обеими ладонями:

— О нет!

Вот, значит как! Она была совершенно убеждена, что все вокруг знают: Гуннар лишь симулирует болезнь. Я практически видел всю цепочку ее мыслей: если я не знаю, то и другие ребята не знают, а это значит, что вся школа верит, что Гуннар умирает. Тот факт, что для нее это новость, вызвал во мне одновременно и сочувствие, и раздражение.

— По-твоему, директор Синклер тоже «подыгрывал»?

— Директор Синклер?

— А этот дурацкий термометр — ты правда думала, что это розыгрыш?

— Какой еще термометр?

Пришлось объяснять. Оказывается, занятая теннисом, дискуссионным клубом и проблемами в семье, Кирстен многое упустила. Она не слышала моих «Утренних объявлений», не заметила и термометра. Знала лишь, что пожертвования времени сыплются как из рога изобилия, но думала, что они исходят только от школьников. Она понятия не имела, что все дело стало «официальным» и дарить месяцы начали и преподаватели.

— Как-то мы получили на автоответчик сообщение от Синклера, — сказала Кирстен, — но я стерла его, не дослушав. Мы подумали, что это одно из автоматических уведомлений — их без конца присылают из школы.

Тут она права — сообщения от Синклера действительно звучат так, будто это говорит машина. Я подозревал, что на автоответчике Умляутов были и другие, которые Гуннар потер сам, прекрасно зная, что они вовсе не массовая рассылка.

И тут я вспомнил высказывание Кирстен насчет того, что я пытался «вытащить Гуннара из трясины».

— Слушай, похоже, Гуннар верит этому доктору Гигабайту? — спросил я. — Он действительно думает, что умирает?

Вопрос лишь раздосадовал Кирстен.

— Да откуда мне знать! Ты же знаешь его — никто в целом свете не поймет, что у него на уме.

Каким же облегчением было узнать, что я не один такой. Уж если родная сестра не понимает Гуннара, значит, он ещё более загадочный, а я чуть менее тупой, чем мне представлялось.

Снаружи послышался скрежет металла об асфальт. Выглянув в окно, я увидел, как эвакуатор покидает подъездную аллею, царапая днищем «лексуса» о бордюр. Мистер Умляут так и стоял, провожая машины взглядом. Я почти что ожидал, что он сейчас помашет им вслед.

— Что случилось с вашей машиной? — спросил я, пытаясь сменить тему.

— Это не наша машина, — ответила Кирстен. — Больше не наша. — Она поднялась с дивана, подошла к окну и опустила жалюзи, чтобы не видеть отца, торчащего на подъездной аллее. — Ее только что забрали за долги.

А, это мне знакомо. Когда мои родители приобрели братцу Фрэнки автомобиль, он должен был найти себе работу на неполный день и выплачивать долг сам. Он этого не сделал. И начались семейные прения на тему «вот придут и заберут машину за долги». Папа говорил, мол, пусть забирают, это послужит Фрэнки уроком. Но так далеко дело не зашло. Братец нашел работу, начал платить, угрожающие звонки прекратились, и письма, написанные красным шрифтом, перестали приходить.

Я призадумался: это ж сколько звонков и писем надо проигнорировать, чтобы по твою душу все-таки пришли?

— Отец пытался им помешать — вырвал какие-то шланги, чтобы нельзя было завести двигатель. Тогда они прислали эвакуатор.

— Мне очень жаль... — Вот и все, что я мог сказать Кирстен. А я-то, кретин, думал, что у них просто маленький семейный разлад!

Но прежде чем начать долбить себя за это, я быстренько поискал в своей душе суперкрутого Энси — в последнее время найти его стало заметно легче, чем прежде. И я с ходу понял, как он поступит. Подойдя к Кирстен, я легонько чмокнул ее. В ее ответном поцелуе проскочила искра. Тогда я опять поцеловал ее, повысив вольтаж. Она ответила поцелуем, в котором было достаточно электричества, чтобы осветить весь Таймс-сквер. Однако мы успели дернуть рубильник, прежде чем нам выбило пробки, потому что оба сознавали: сейчас не время и не место. Моя обычная непруха.

— Будь с Гуннаром помягче, — попросила Кирстен.

— Да ведь это ты в него подушками швыряешься, а не я.

В комнату вместе с порцией холодного воздуха вошел мистер Умляут и увидел нас с Кирстен в процессе весьма тесного общения. Я не двинулся с места. Бывают моменты, когда мужчина должен упереть каблуки в землю.

— Я думал, у тебя дела с Гуннаром, — сказал мистер Умляут.

— У меня тут оказалось очень много разных дел.

Он перевел взгляд с меня на Кирстен, потом опять на меня, как будто смотрел один из ее теннисных матчей. Наконец он уперся глазами в свою дочь и наставил на нее грозный родительский палец:

— Мы поговорим об этом позже. — И, не взглянув на меня, ушел в глубь дома. Через пару секунд хлопнула дверь его кабинета. В этом доме было много хлопающих дверей.

— Не станет он разговаривать, — сказала Кирстен. — Он все время пугает, но никогда не делает.

Кирстен улыбнулась, но в ее улыбке было мало веселья.

— Да уж, — сказал я, качая головой. — Отцы... Обещать обещают, а чтобы выполнить...

Я понимал ее — с тех пор как открылся наш ресторан, мой собственный отец забывал как о своих обещаниях, так и о своих угрозах. Но ведь у безработного мистера Умляута такого оправдания не было.

— Как бы мне хотелось, чтобы все стало как пару лет назад, — вздохнула Кирстен. — Тогда все было хорошо... или, во всяком случае, я так думала по наивности. — Она посмотрела на меня, и ее улыбка снова потеплела. Здорово, что я оказываю на Кирстен такой эффект. — Какой ты счастливый — только-только начал ходить в старшую школу, у тебя вся жизнь впереди...

Это меня насмешило.

— А у тебя нет?

Кирстен ласково поцеловала меня в лоб, а затем взглянула на подъездную аллею — там, на месте, где недавно стояла машина ее отца, темнело пятно вытекшей смазки.

— В моей жизни скоро произойдут большие перемены, — сказала она.

— Нечего ломиться, все равно не пущу. И мне плевать, кто там.

Я снова заколотил в дверь Гуннара. Будь на моем месте более благоразумный человек, чем я, он удовлетворился бы поцелуями Кирстен и ушел, уверяя себя, что Гуннар — не его проблема, но у меня инстинкт самосохранения отсутствует. Я всегда действую по принципу «что-то на сковородке не сильно печет, перехожу на открытый огонь». Должно быть, в предыдущей жизни я был Енотом — Жертвой Аварии.

Я опять постучал. На этот раз никто не ответил, но я услышал, как щелкнул, отпираясь, замок. Я распахнул дверь. Гуннар лежал на кровати лицом вниз с подушкой на голове, как бы прячась от внешнего мира. Вот это ловко. Когда успел? Ведь всего секунду назад он отпер замок. Должно быть, развил скорость света, чтобы впечатлить меня картиной безысходности.

Я уселся на стул около письменного стола, понимая, что долго оставаться под подушкой Гуннар не может — в конце концов ему понадобится вдохнуть. Так и случилось. Он выпростался из-под подушки, коротко взглянул на меня и тут же отвернулся в другую сторону.