— Посмотрите, что вы сделали с моим садом! Всё мертвое!

— Сейчас время года такое, — вмешался я, кивая на усеивающие землю палые листья. — Зима.

— Неужели? — сказала она. — А что скажешь насчет вечнозеленых растений?

— Вы хоть понимаете, сколько времени и труда я положила, выращивая эти розы?

Я уже собирался ответить на это коротким жалобным «ой», но тут Гуннар блеснул качеством, которое у меня отсутствует — красноречием.

— «Лишь когда роза увядает, становится видна красота розового куста» — продекламировал он. Соседка заткнулась и утопала прочь.

— А что это вообще хоть значит-то? — поинтересовался я.

— Понятия не имею. Но так сказала Эмили Дикинсон.

Я заметил, что ссылаться на Эмили Дикинсон — это совсем уж того... не по-мужски. Гуннар согласился, пообещав в дальнейшем быть более тестостероносознательным с цитированиями. Окинув взглядом погибший соседский сад, он заявил:

— Немного смерти еще никогда никому не вредило. Она помогает взглянуть на вещи с новой точки зрения. Заставляет нас понять, что важно, а что нет.

До этого момента меня не особо заботила гибель соседских зеленых насаждений. Сопутствующие потери. Только это было больше, чем просто сопутствующие потери, и позже мы поняли почему. Видите ли, у нашего брата мужика есть одна проблемка, которая называется «на-фиг-мне-какие-то-инструкции». Мы с Гуннаром купили полдюжины банок гербицида, опрыскали им растения наподобие того, как напыляют «мороз» на рождественскую елку, и остались весьма довольны результатом. Хоть рекламу делай — таким действенным оказалось средство. Однако если бы мы прочли инструкцию, то узнали бы, что яд-то был концентрированный, надо было развести одну часть в десяти частях воды. Использованного нами гербицида хватило бы, чтобы умертвить весь пояс тропических лесов.

И теперь соседские газоны вокруг двора Умляутов, как в палисадниках, так и за домами, начали приобретать странноватый, пурпурно-коричневый оттенок. Наш «пыльный котел» расползался по округе, как сатанинское наваждение.

Придя домой, я обнаружил там маму. Вместо того чтобы работать с папой в ресторане, как это было у них заведено по воскресеньям, она убирала в доме. Тоже ничего необычного, если бы не встревожившее меня рвение, с которым она драила жилище. Можно было подумать, что ядовитая плесень вернулась, и теперь они с мамой сводят личные счеты.

Как выяснилось, дело обстояло намного хуже.

— Тетя Мона приезжает в гости, — объявила мама.

Я повернулся к Кристине — та сидела на диване, скрестив ноги, и то ли делала уроки, то ли заставляла учебник математики левитировать.

— Не-ет! — простонал я. — Скажи мне, что это неправда!

Кристина лишь опустила глаза и покачала головой с тем видом, с каким врачи говорят: «Медицина здесь бессильна».

— И долго?

— Чего долго — до ее приезда или долго ли она у нас пробудет? — спросила Кристина.

— И то, и другое.

На что она ответила:

— На следующей неделе. Только Господь ведает.

С тетей Моной всегда так. Ее визиты больше похожи на военную оккупацию. Она самая привередливая из всей нашей родни; недаром мы называем ее Мона Шиза, потому что от нее у нас шарики за ролики заезжают. Понимаете, тетя Мона любит, чтобы ее обслуживали по полной программе, а единственный вид обслуживания, который мои родители сейчас в состоянии предоставить — это в ресторане. К тому же при появлении тети все другие дела должны быть отставлены в сторону и мы обязаны нянчиться с ней, особенно первые пару суток. У меня и так хлопот был полон рот: «пыльный котел», полугодовые контрольные по всем предметам, повторное свидание с Кирстен, болезнь Гуннара... Только тети Моны и не доставало!

Информация к размышлению. Тетя Мона — старшая сестра моего отца. У нее отлично налаженный бизнес: она продает духи, импортированные из таких мест, о которых я никогда даже не слыхал и подозреваю, что она их попросту придумывает. Тетя сама пользуется этими духами; кажется, она льет их на себя все разом, потому что стоит ей только появиться поблизости, как у меня начинаются рвотные позывы, а во всем микрорайоне исчезают мыши, тараканы и прочая дикая живность.

Тетя — хваткая и успешная деловая женщина. Само по себе это неплохо; например, мама Айры тоже управляет крупной фирмой, но при этом она нормальный и приятный человек. Чего не скажешь о тете Моне. Видите ли, она не просто успешная, она успешнее, чем вы, кем бы вы ни были. И даже если это не так, уж будьте уверены — она найдет ваши болевые точки, безжалостно надавит на них и выставит вас полным ничтожеством.

Тетя Мона пашет по 140 часов в неделю и презрительно морщит нос на всех, кто пашет меньше. Она — владелица безупречного пентхауза в Чикаго и презрительно морщит нос на всех, у кого его нет. Собственно говоря, она так часто и подолгу морщится на всех подряд, что ей пришлось прибегнуть к помощи пластической хирургии и ботокса, чтобы выпрямить нос и разгладить морщины.

Само собой разумеется, тетя Мона — самый строгий судья во всем, что касается семьи Бонано. Это при том, что она сменила фамилию на «Бонвиль», потому что она звучит изысканней и потому что «Мона Бонано» уж очень похоже на дразнилку. Наверняка в детстве ее постоянно изводили: «Мона-Мона-бубона, Бонано-нано-мамано». И поскольку фамилия «Бонвиль» показалась ей недостаточно выпендрежной, тетя изменила ударение в своем имени, и теперь она не МОна, а МонА. Я принципиально отказываюсь произносить «МонА». Ее это бесит.

Оказалось, тетя собирается перевести весь свой бизнес в Нью-Йорк, так что она у нас, похоже, задержится. Конечно, она могла бы поселиться в одном из тех фешенебельных нью-йоркских отелей, где горничные моют тебе ноги и воду пьют, но тут мы имеем дело с семейной традицией, незыблемой, как десять заповедей или правило Миранды: «Вы обязаны всегда останавливаться у родственников, и все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в любой момент до конца вашей жизни».

Вот почему мама, вооружившись лимонной политурой, трет и трет мебель, пока та не начинает сверкать как новенькая.

— Постарайся вести себя прилично, когда приедет тетя Мона, — просит она меня.

— Ладно, ладно. — Подобные просьбы я слышал и раньше.

— Ты должен относиться к ней с уважением, нравится тебе это или нет.

— Ладно, ладно.

— И носи ту рубашку, которую она тебе подарила.

— В твоих снах.

Мама хохочет:

— Если эта рубашка появится в моих снах, то это уже будут не сны, а кошмары!

Я тоже не удержался от смеха: мама признала розово-оранжевое «дизайнерское» чудище худшей одежей из всех когда-либо созданных человеком. Странно, но после маминых слов таскать этот ужас показалось мне вроде не таким страшным. Безобразная рубашка превратилась во что-то вроде нашей тайной семейной шутки.

Я взял одну из маминых тряпок и принялся полировать верхнюю часть горки с посудой — маме трудновато было туда достать. Она улыбнулась — должно быть, обрадовалась, что я проявил инициативу без просьб с ее стороны.

— И что, мне придется позориться в этой рубашке на людях?

— Нет, — сказала мама. Потом, помолчав, добавила: — Может быть. — И заключила: — Скорей всего.

Я не стал препираться, потому как что толку? Когда дело касается тети Моны, шансы выйти победителем еще меньше, чем в казино племени анавана. Хотя ладно — носить эту жуть все же лучше, чем то, что предстоит маме и Кристине. Им придется носить тети Монины духи.

У входной двери раздался звонок. Мама вскинула на меня расширившиеся глаза и застыла. Знаю, о чем она подумала. Тетя Мона никогда не появляется в объявленное время. Может приехать раньше, может позже, может вообще в другой день. Но чтоб на целую неделю раньше?..

— Не-е, — протянул я. — Наверняка это не она.

Я пошел к двери, готовый к тому, что сейчас меня окатит волна сногсшибательного аромата. Но это оказалась не тетя Мона, а двое мальчишек, судя по виду, четырех- или пятиклассников. Они протянули мне несколько бумажных листков.