Поздно вечером в дом де-Рибасов стучался императорский фельдъегерь. Это обычно было не к добру.

Осипу Михайловичу он сказал:

– Его величество зовет ваше превосходительство. Извольте немедля быть одетым в полный мундир. Я буду сопровождать вас.

Михайловский дворец, который стал резиденцией государя, был выстроен в недавнее время архитектором Бренна и представлял собою крепость, окруженную глубоким, одетым в гранит рвом с четырьмя мостами, которые подымались по пробитии вечерней зари. Замок охранялся гвардейскими полками.

Согласно воле государя де-Рибас прибыл к замку после вечерней зари. В замок он был проведен по малому мостику, который для него опустили.

В коридорах замка стояли конногвардейцы. Здесь Осипа Михайловича сопровождал невысокий подтянутый корнет.

Конная гвардия и лейб-батальон преображенцев были единственными, кому император вверял свою безопасность.

В большой комнате перед кабинетом царя корнет передал де-Рибаса унтер-офицеру преображенцев, который нес караул здесь.

Массивные резные двери императорского кабинета открыли рослые камер-лакеи в белых рейтузах, в шитых золотом доломанах с гусарскими ментиками.

Дежурный флигель-адъютант генерал Уваров назвал де-Рибаса и его чин.

Осип Михайлович вошел в отдававший пустотой и холодом кабинет с большим канцелярским столом.

В противоположном конце парадной двери кабинета была другая дверь, поменьше, справа камин, слева простая железная кровать, над ней на деревянной вешалке – шпага и трость.

Император стоял в мундире, с орденами и шарфом.

Осип Михайлович поклоном по воинскому уставу приветствовал царя. Павел указал ему на кресло.

– Вице-адмирал де-Рибас, я желаю иметь сведения о состоянии Кронштадта, его способности отразить неприятельский флот.

– Со времени восшествия вашего величества на престол Кронштадтская гавань значительно расширена. Здесь произведены большие работы. Каменная рубашка гавани удлинена на 70 погонных сажен. Много сделано для углубления дна. Умножились числом боевые корабли. Сие, ваше величество, нахожу, однако, недостаточным. Твердо убежден в том, государь, что Кронштадтская крепость на случай появления британского флота в Финском заливе – не крепкий щит столицы со стороны моря. Количество стволов артиллерии в Кронштадте следует увеличить. Должно установить мортирную батарею, которая могла бы вести огонь по Южному фарватеру. С тем, чтобы исключить возможность десантирования неприятеля со стороны Северного фарватера в северо-восточной части острова Котлин надо поставить на свайных основаниях две батареи, каждая двенадцатиорудийного состава. Дальнобойность артиллерии, ваше величество, возросла, опасность поражения Петербурга от обстрела корабельных орудий неприятеля умножилась.

– Эти предложения, господин адмирал де-Рибас, мы принимаем и проведение работ возлагаем на вас.

– Ваше величество, должно быть обмолвились. Я вице-адмирал.

– Отныне и впредь вы полный адмирал нашего российского флота. Ступайте.

– Слушаюсь, государь.

Ростопчин и Пален были в ожидании приема государем на утренние доклады о состоянии дел в их ведомствах.

Часто это были долгие и томительные часы, как в этот раз. После завтрака с княгиней Гагариной, в девичестве Лопухиной, государь иногда не шел в кабинет.

Когда флигель-адъютант генерал Уваров оставил за какой-то надобностью приемную, Ростопчин, приблизившись к Палену, вполголоса сказал:

– Государь, Петр Алексеевич, далек от того, чтобы любимым быть. Он нетерпим к рассуждениям. Давеча меня осыпал грубой и оскорбительной бранью без малейшего повода к тому. И это при моей преданности ему и ревности в службе.

– Павел, милостивый государь мой, становится все более безрассудным, – заметил Пален. – Дело доходит до сумасшествия. Вскоре будут воздвигнуты виселицы и поставлены плахи на лобных местах и Сибирь станут населять нами.

– Я не могу остаться в своей должности. Государь собрался воевать с Англией, а резонов-то никаких. Однако выслан разведочный отряд казаков с атаманом Платовым через Азию на Индию, чтобы из России через Среднюю Азию нанести смертельный удар Британской империи, что почитаю несбыточным по причине дальности похода войск и необходимости движения их через земли, населенные нам враждебными народами. Семен Романович Воронцов – наш посол при английском дворе, государем отстранен от должности и обвинен в измене. Велено все имения его конфисковать. Нет уверенности в том, что, войдя в кабинет государя канцлером, не выйдешь каторжником.

Разговор Ростопчина с Паленом был прерван Уваровым.

– Государь желает видеть вас, Федор Васильевич, – сказал он, обращаясь к Ростопчину.

Павел стоял у окна, из которого открывался вид на осенний парк. Осыпались жухлые листья, моросил дождик, день был пасмурный.

– Как управляющему почтовым ведомством, сударь, вам приказано распечатывать и просматривать письма, – проговорил Павел, не отрываясь от окна и не глядя на Ростопчина. – Вы дурно с этим справились, я недоволен вами.

– Государь, из письма Никиты Петровича Панина, которому вашим величеством определено жить в деревне, видно, что он не одобряет эмбарго на английские товары. Это новое свидетельство тому, что Панин упорствует в недоброхотствах к вам, государь.

– Кому писано письмо?

– Второму после адмирала Кушелева лицу на нашем военном флоте – адмиралу де-Рибасу.

– А он что?

– Отозвался сочувственно, государь.

– Письмо представишь мне.

– Это невозможно, государь. Повеления вашего величества о задержке крамольной корреспонденции не было, посему оная за списанием опасных мыслей отправлена адресатам.

– Что еще?

– Отрешенный от должности посла в Лондоне граф Семен Воронцов в письме к сыну его полагает, что запрещение вывоза российского железа, пеньки и парусного полотна приведет к полной утрате Россией выгодного британского рынка, поскольку неизбежно будет способствовать развитию соответственных отраслей в английской промышленности. Это утверждение, государь, нахожу доверия не заслуживающим, но к вам недоброжелательным. Полагал бы, что Семен Воронцов справедливо наказан вашим величеством.

– Мерзавец. По возвращении – в Сибирь его.

– Отставленный вашим величеством от службы вице-адмирал Николай Мордвинов, ныне проживающий в его крымском имении, в письме к свояку его генералу Кобле скорбит о смерти государыни Екатерины II и о разорении черноморского флота, не радуется восшествию на престол вашего величества, государь.

– Кем ему жаловано имение? Нет ли возможности вернуть в казну?

– Благоприобретено покупкою, государь, что содеялось возможным за дешевизной земли там.

– Каково движение умов в столице?

– Государь… – замялся Ростопчин.

– Что? Говори, – Павел оторвался от окна и испытующе уставился на замявшегося Ростопчина.

– Государь, моя преданность престолу и мой долг как персоны, близко к вам стоящей, повелевает мне упредить страшное злоумышление извергов покуситься на саму жизнь вашу и тем совершить государственный переворот по примеру тех, что уже были в истории нашего отечества.

– А что тайная полиция?

– Есть основания полагать, что тайная полиция с ними заодно. Не исключено, что честолюбец Пален – участник заговора.

– Кто еще?

– Никита Петрович Панин. Сей господин с восшествием вашего величества на трон связывал большие надежды: Как племянник воспитателя вашего величества Никиты Ивановича Панина и наперстник ваших детских забав, он полагал, что будет возвышен в должность канцлера, но за опасные для монархии высказывания сослан, государь, в деревню, где и пребывает нынче.

– Еще?

– Вся английская партия, государь. Думаю, что и некоторые офицеры гвардии, не исключая тех, что несут караульную службу в Михайловском замке.

– Строжайшая перлюстрация и каждодневные донесения, – мрачно сказал Павел. – Я доволен тобой и более тебя не удерживаю. Ступай.