– А при коммунизме, – заметил Эсао, – тебе бы не пришлось думать про деньги.

– Это не важно, – Флер махнула рукой, – Коммунизм это просто такой инструмент распределения, наподобие шведского стола. Чем тратить свои силы и время, чтобы сосчитать, кто чего и сколько сожрал, экономически выгоднее взять денег за вход.

– Но при коммунизме не берут денег за вход, – возразил он.

– Берут от каждого по способностям, а это то же самое, – отрезала она.

– Почему ты все переводишь на деньги? – возмутился тиморец.

Флер улыбнулась, протянула руку и похлопала его по колену.

– Прикинь, бро: деньги, по определению, всеобщий социальный эквивалент ресурса. Я имею в виду материально-коррелированные деньги, а не псевдо-деньги, из кредитно-финансовой экономики стран 1-го мира. Так вот, когда имеешь дело с обществом, надо пересчитывать все материальные и информационные блага на деньги. А иначе, как ты будешь составлять бюджет и подбивать баланс?

– А у Ефремова в ЭВК, Эру великого кольца, обходятся без денег! – сказала Стэли.

– Ага, щас, – фыркнула Флер, – Я читала «Туманность Андромеды». Там все четко. В качестве денег – эрги. В смысле, единицы энергии. По ним все и считается.

– Но это же там не главное!

– Ну да, – Флер кивнула, – Можно также считать в джоулях, или в электрон-вольтах.

Стэли, от избытка чувств, ударила кулаком по полу.

– Я не о том! Как ты не заметила, если читала!? Главное, это люди, справедливость и чистота в отношениях, доверие друг к другу, и стремление вверх к… К…

– К звездам? – договорил Оскэ, – В смысле, в космос?

– Нет… В смысле, не только… Стремление вообще вверх.

– Вообще? Типа, мифологически? Из серединного мира в верхний мир?

– Нет! При чем тут мифы? Вверх – это… Неужели непонятно?

– Извини, гло, – Оскэ развел руками, – Пока непонятно. Сварю-ка я ещё какао…

– А мне не только это непонятно, – сообщила Флер, – Мне непонятно: как у Ефремова появилась система двадцатилетнего педагогического прессинга? На фиг она нужна?

– В книге же все объяснено, – заметил Эсао, – Надо сформировать человека.

– Какого человека? В чьих интересах? – мгновенно отреагировала Флер, – Знаешь, бро, какая фраза врезалась мне в мозги, когда я читала «Туманность…»? Я запомнила её дословно: «Учитель – в его руках будущее ученика». И это там сказано об учениках, которым уже по 17 лет! Это мои ровесники, понимаешь? В таком возрасте обычный современный человек может организовать собственную семью и ферму, работать на технологичном производстве, заниматься бизнесом, управлять кораблем и флаером, целенаправленно обращаться с боевым оружием! А его судьба – в чьих-то руках?!

– Это же будущее, – напомнил тиморец, – Там техника сложнее…

Флер резко провела в воздухе ладонью, будто перечеркивая что-то.

– Не говори мне про технику! Современный человек постоянно имеет дело с новой техникой, и ему постоянно приходится учиться. Учиться, бро! А не воспитываться!

– Попробуй, отдели одно от другого, – возразила ей Стэли.

– Легко! Учиться – это о том, что ты сможешь делать, выучившись, если захочешь, а воспитываться – это о том, что ты должен будешь делать, воспитавшись! Ты должен, хочешь ты того, или нет! И учитель-воспитатель-педагог говорит это: «Ты должен» взрослым ребятам, способным держать оружие! И они обязаны ответить «Yes, sir!», потому что, как написано: их судьба в руках учителя.

– Но учитель не будет этим злоупотреблять! – воскликнул Эсао.

– Такой прессинг уже сам по себе злоупотребление, – твердо сказала Флер.

– Почему ты говоришь «прессинг», а не «воспитание»? И почему ты так уверена, что учитель воспитывает в неправильную сторону?

– Изоляция воспитуемого под властью педагога с младенчества до возраста половой зрелости – это вивисекция мозга, – ответила Флер, – Это мясорубка, перемалывающая людей в фарш из человеческого мяса, в котором здоровые биосоциальные программы стерты и поверх них написаны морализаторские фантазии воспитателя. Среди этих фантазий-императивов, самым антигуманным и самым социально-опасным является императив: жертвовать своими естественными интересами и даже самой жизнью для поддержания политической власти группы, нанявшей педагога определенного типа.

Оскэ аккуратно разлил горячий какао по кружкам и прокомментировал:

– Мы прослушали фрагмент речи Угарте Армадилло директора Конвента, перед Революционным Трибуналом в 1-м году Хартии, по делу: «О контрреволюционной неоколониалистской деятельности в школах-интернатах для туземцев Океании».

– Я в 5-м классе писала реферат по экоистории про это дело, – пояснила Флер.

– И чем там кончилось? – поинтересовался Эсао.

Меганезийка молча нарисовала пальцем в воздухе круг и поставила точку в центре. Изумленная Стэли переспросила:

– Что, расстреляли учителей?

– Ага… – Флер кивнула и уточнила, – …Всех. А ещё всех попечителей и спонсоров.

– О, черт! И ты считаешь, что это правильно?!

– Я считаю, что в той обстановке ничего другого было не придумать. Прикинь: все приходилось решать быстро. Ликвидировали старую школу, а потом импортировали школьных преподавателей с постиндустриальными взглядами, и быстро получили эффективную базовую школу с коротким учебным циклом. Ничего лишнего.

– Революция, она такая, – авторитетно добавил Оскэ, – Она не шутит. Сейчас бы этих педагогов гуманно загнали на Южный Полюс, убирать снег. Его там много…

– Если они были за эксплуататоров, тогда все правильно, – сказал Эсао, – но среди них могли быть и прогрессивные…

– Не могли, – перебила Флер, – Эти педагоги прививали ученикам жертвенность. Культ жертвы, это основа неоколониализма. Туземец должен принести в жертву интересам колонизаторов себя, свою семью, свой образ жизни. То же и при феодализме. А при любой системе, служащей интересам жителей, эта жертвенность абсурдна. Ради чего жители будут жертвовать собой? Или ради кого? Наоборот, все остальное должно, в случае альтернативы «или – или», приноситься в жертву ради их благополучия. И это касается каждого жителя. Если одним жителем пожертвовать ради остальных, то эти остальные окажутся, как минимум, эксплуататорами, а может, вообще людоедами.

Тиморец, в некотором сомнении покачал головой.

– На войне иногда приходится так делать. В смысле, жертвовать одним…

– Верно! – перебила Флер, – Я знаю людей, которые остались живы, потому что… В общем, то, что ты сказал. Но это никогда не норма. Это личная трагедия для тех, кто остался жив такой ценой. Это остается трагедией, даже если они отомстили врагу по нашим обычаям, по обычаям ariki-roa Мауна-Оро…

– Может, не надо про вендетту? – перебил Оскэ, – Кровь не лучшая застольная тема.

– Да, – согласилась она, – Я просто хотела пояснить про педагогов.

– Ты считаешь, что Ефремов допустил очень большую ошибку? – спросила Стэли.

Флер задумчиво посмотрела на поверхность какао в своей кружке.

– Знаешь, гло, у больших умов и ошибки большие. Такие большие умы, как Ефремов, делают достойные ошибки. Ошибки, на которых можно многому научиться. Я буду рассуждать так, как меня учила мама. Я попробую представить себя на месте автора. Конечно, я и половины того не знаю, что знал Ефремов. Это можно офигеть: Геолог, палеонтолог, биолог, экоисторик, практический психолог, да ещё хобби: космос. Но, вообразим, что я все это знаю. И я пишу о будущем, в котором коммунизм, Великое Кольцо, и все такое. Я рисую таких людей, какими, мне кажется, они получатся при коммунизме. Замечательных, красивых, умных, здоровых, динамичных, очень много знающих и очень тонких и тактичных… Я сейчас говорю с его точки зрения.

– А тебе самой нравятся те люди, которые у него? – перебил Эсао.