Быстро открываю правую дверцу, хочу скорее посмотреть, какие повреждения получил истребитель. А тут в небе гул: наша тройка идет на посадку. В наушниках опять слышен голос Василия Бондаренко, по радио докладывающего заместителю командира полка Аркадию Федорову…

Три истребителя один за другим сели на автостраду, зарулили на стоянку своей эскадрильи.

А я еще в грязи вязну, осматриваю свой самолет. Семь пробоин насчитал; все семь 20-миллиметровыми снарядами «просверлены». Всадил все же «фоккер», но мне повезло — не в жизненно важные узлы. Правда, в барабан 37-миллиметровых снарядов и в патронные ящики 12, 7-миллиметровых пулеметов есть попадания. К счастью, они уже были пусты: за мгновение до этого выпустил последние снаряды и патроны в него, в «фоккера». Он, выходит, опоздал на какие-то доли секунды. Пробит был и бензобак.

Подбежали наши техники, спешат ребята из соседнего полка — может, помощь нужна? Спасибо, друзья!..

Оставляю машину на попечение авиаспециалистов, а сам, отряхнувшись, иду на КП докладывать командиру. Гляжу, Бондаренко уже объясняет Федорову — жестикулируя, что-то очень живо, возбужденно рассказывает. Кудинов и Кутищев, печально опустив головы, стоят с ним рядом.

Они меня не видят, а командир полка, заметив, что я приближаюсь, улыбнулся и подогревает Бондаренко:

— Так, так. Ну и что же дальше?

Подхожу сзади к Василию и пальцем легонько по плечу постукиваю его.

Он оборачивается и застывает в неподдельном изумлении. Глаза расширяются, округляются. Лицо сделалось бледным-бледным, потом враз налилось пунцовой краской.

— Как? Ты ведь упал — я сам видел!

— А может, то «фоккер» шлепнулся? Ладно. Речь не об этом. Вот ты, к примеру, на мастера радиосвязи недавно экзамен сдал. Так? Но какой же ты мастер, если зажал тангенту и полчаса не отпускаешь ее?! Меня действительно могли сбить. Ни слова не дал сказать — весь эфир забил… Опытный боец — и вдруг оплошал! Такое нашим ведомым можно было бы простить, а вот тебе — ни за что!..

Поглядываю на Федорова, тот кивает, продолжай, мол, да с песочком!

— Федя! — поворачиваюсь к Кутищеву. — А ты почему оторвался? Что с тобой произошло?

— Товарищ командир! — выпрямился Кутищев, глаза виноватые. — Когда шли над городом и я увидел стену огня перед глазами, — не знаю, как и получилось, — инстинктивно потянул ручку На себя, а очнулся, когда увидел, что рядом со второй нашей парой на трех тысячах оказался… Пристроился к ним — и тоже ничего ни запросить, ни передать не могу. А вас из виду потерял. Где искать, не знал.

— Такое «взаимодействие» не годится, — говорю Василию. — Я ведь на тебя понадеялся…

— Да так получилось, командир. Я ведь с «мессерами» дрался…

«Нет, нельзя полагаться „на авось“, — размышляю. — Надо лучше, тщательнее готовиться на земле, отрабатывать варианты воздушного боя в зависимости от складывающейся обстановки. Порой легкие победы отвлекают нас от черновой работы…»

Доложил Федорову честь по чести. Подбегает помначштаба капитан Павленко. Чуть ли не за рукав тянет:

— Надо бой описать. Быстрее! Ведь в дивизию докладывать…

— Да погодите, не до писанины сейчас! Дайте остыть…

— Посидишь, поговорим — вот и остынешь!

— Ну и дотошный же вы, Леонтий Иванович!

— Служба такая. Вот поумнеешь — не раз вспомнишь нас, штабистов…

В соседнем полку был летчик Николай Климов. Пятый по счету с такой фамилией. Два погибли в боях. Еще двое находились в госпитале. Шестым человеком, носившим эту распространенную русскую фамилию, была белокурая, веселая девушка Люба — механик-оружейница.

Когда Николай прибыл в эскадрилью, ему велели принять истребитель с несколькими заплатами на фюзеляже и на плоскостях.

В первый боевой вылет его снаряжала певунья-оружейница. Вот девушка и приглянулась Николаю.

— Тебе удобно выходить за меня замуж — не придется менять фамилию, — сказал Любе Николай.

— Война идет, а он замуж, замуж!..

И все же убедил Николай девушку, что и война идет ради жизни на земле.

Они поженились.

…В канун Нового года Николай провожал в тыл свою молодую супругу и просил подарить ему сына.

Люба родила дочь. Назвала ее Валентиной. Но дочке было суждено расти без отца. Не видела она его, не испытала его ласки.

Мать и дочь долго не знали подробностей гибели Николая. И только много лет спустя после окончания войны, на встрече ветеранов боевые друзья рассказали ей все, как было…

5 марта 1945 года. Погода пасмурная. Шестерка истребителей взлетела на прикрытие переднего края. С пункта наведения предупредили:

— Будьте осторожны: в воздухе «рогатые»! То была новинка у противника — «мессершмитты» с радиолокаторами.

Сейчас, в облачную погоду, они легко могли обнаружить наши самолеты и внезапно атаковать их.

…Так оно и получилось: четверка «мессеров», как из засады, появилась вдруг из ватной мглы и стремительно пошла в атаку на пару Климова. Обменялись короткими очередями, разошлись, развернулись — и снова лобовая атака.

Опять разошлись.

Теперь — третья встреча на лобовых. Скорость сближения огромная. Николай выбрал ведущего четверки. Собрался весь. Решился…

Боекомплект израсходован — и он ударил врага, крылом своего истребителя срезал кабину «мессера».

На землю стали падать горящие обломки. Вслед за ними, переворачиваясь, шел к земле и краснозвездный истребитель…

Отважного летчика старшего лейтенанта Николая Климова похоронили в Бунцлау — рядом со старинным памятником фельдмаршалу Кутузову.

Через десять дней, 15 марта, случилось и у нас трагическое событие. Новоназначенный командиром нашего полка капитан Иван Бабак вылетел в паре с совсем еще молодым летчиком на свободную охоту и был подбит зениткой. Самолет загорелся, и летчик стал садиться на вынужденную. Обгоревший, полуживой, попал в плен к фашистам.

Трудно сказать, как сложилась бы судьба Ивана Ильича, если бы не стремительное наступление наших войск.

…Наши самолеты хорошо замаскированы — и не только в лесу, а и в… огромных ангарах мастерских. Противнику невдомек, что там сейчас тесно от истребителей. Аэродром ведь использовать невозможно. Что касается автострады, то по ней бесконечной вереницей идут и идут в оба конца машины, движутся обозы, шагают колонны войск. А мы — летаем!..