Значит, свыше трети депутатов имели городские профессии, что резко контрастировало с социальным обликом российского населения^[63].

В Думе правые составляли пятую часть, кадеты и примыкающие к ним мусульмане — чуть больше одной пятой, социалисты — более двух пятых. Роль решающего фактора при таком раскладе сил принадлежала польскому коло. Результаты голосования зависели от того, к кому поляки примкнут. Другими словами, образованные дворяне были плохими защитниками государственного режима.

В этой Думе проявился ораторский талант Столыпина. Знаменитой стала его речь, в которой он предупредил радикалов:

«Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у власти паралич и мысли, и воли, все они сводятся к двум словам — „руки вверх“. На эти два слова, господа, с полным спокойствием, с сознанием своей правоты можем ответить только двумя словами: „не запугаете“».

И еще: «Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!»

Здесь и Шульгин заявил о себе. Но парламент не любит одиночек, и любой политик, даже такой несистемный, каким поначалу был наш герой, должен выбирать, кто ему ближе.

Шульгин входил в группу правых и умеренных (в ней абсолютное большинство состояло из представителей западных губерний и сельских хозяев; дворяне играли ведущую роль), был избран членом Совета старшин Клуба умеренных и правых партий. Выступал по самому острому на тот момент аграрному вопросу — против принудительной национализации земли, за перевод общинных земель к личному землевладению; полностью поддерживал Столыпина. Кроме того, участвовал в дебатах против упразднения военно-полевых судов, доказывая, что сворачивание репрессий в отношении террористов вызовет резкий рост самосудов и погромов. («Если государство не может защитить своих граждан, они начинают защищаться сами».)

Главная инициатива правых — политически осудить террор — не была поддержана большинством депутатов из-за возражения фракции кадетов.

Одно из шульгинских выступлений получило такую оценку:

«Самую блестящую речь сказал г. Шульгин с превосходной пародией на аграрные проекты крайних, которые обиделись, но в душе, конечно, сказали:

— Вы правы, сударь. Сначала отберем землю, а потом заводы, фабрики и дома и, в заключение, и деньги. Лиха беда начало. Дураки этого не понимают, равнодушные слишком ленивы, чтобы страдать предвидением, но мы на это и рассчитываем.

В другой речи о „бомбе в карманах“ крайних он увлекся и извинился и получил выговор от октябристов, которые в этом случае не знали, что творили»^[64].

Эта Дума оказалась еще более радикальной, чем ее предшественница. Перед властью встал вопрос, как превратить парламент в рационального партнера, однако законного пути для этого не существовало: в обход Государственной думы законодательство невозможно было изменить.

Шульгин был сторонником силового решения.

Оказалось, что царь тоже так считает. Хотя дело не только в позиции императора, а еще и в том, что значительное большинство политического класса поддерживало роспуск оппозиционной Думы.

Встреча царя с правыми депутатами подана Шульгиным в светлых тонах, и если не задумываться над печальной судьбой императора и его семьи и тем, что произошло десять лет спустя в том же Александровском дворце Царского Села, то описание воспринимается просто как репортаж.

«В первый раз в своей жизни я видел Государя в 1907 году, в мае месяце…

Нас было сравнительно немного тогда — членов Государственной Думы умеренных воззрений…

Государь обратился ко мне. Я в первый раз в жизни увидел его взгляд. Взгляд был хороший и спокойный. Но большая нервность чувствовалась в его манере подергивать плечом, очевидно, ему свойственной. И было в нем что-то женственное и застенчивое.

Кто-то, кто нас представлял, — назвал меня, сказав, что я от Волынской губернии. Государь подал мне руку и спросил:

— Кажется, вы, от Волынской губернии, — все правые?

— Так точно, Ваше Императорское Величество.

— Как это вам удалось?

При этих словах он почти весело улыбнулся.

Я ответил:

— Нас, Ваше Величество, спаяли национальные чувства. У нас русское землевладение, и духовенство, и крестьянство шли вместе, как русские. На окраинах, Ваше Величество, национальные чувства сильнее, чем в центре.

Государю эта мысль, видимо, понравилась. И он ответил тоном, как будто бы мы запросто разговаривали, что меня поразило:

— Но ведь оно и понятно. Ведь у вас много национальностей… кипят. Тут и поляки, и евреи. Оттого русские национальные чувства на Западе России — сильнее… Будем надеяться, что они передадутся и на Восток…

После речи Государя мы усердно кричали „ура“. Он простился с нами общим поклоном — „одной головой“ — и вышел из маленького зала, который в этот день был весь пронизан светом.

Хороший был день! Веселый, теплый. Все вышли радостные…

Несмотря на застенчивость Государя, мы все почувствовали, что он в хорошем настроении. Уверен в себе, значит, и в судьбе России»^[65].

Сегодня этот репортаж (назовем его так) воспринимается не столь оптимистично. И вот почему. Слишком уж малочислен в политическом классе оказался отряд монархистов. И, говоря словами Ленина, «…страшно далеки они от народа». А также отчетливо видно, что царь не оставляет впечатления властного императора.

Тогда власть разрубила гордиев узел. 3 июня 1907 года был введен (в нарушение Основных законов) новый избирательный закон, по которому менялся удельный вес отдельных групп электората, минимизировалось избрание депутатами радикальных элементов. В манифесте о роспуске говорилось, что Дума создана для укрепления «государства Российского»; «иные народности должны иметь в Думе представителей своих, но не будут являться в числе, дающем им возможность быть вершителями вопросов чисто русских»; и должна быть «русской про духу».

Подчеркивалось, что историческая ответственность императора за судьбу страны дает ему право заменить первый избирательный закон новым.

Фактически произошел государственный переворот. Преимущество давалось образованным и обеспеченным кругам, сокращалось представительство национальных окраин.

После неудачной попытки сотрудничества с Первой и Второй думами власть «подмораживала» политическую обстановку, но не отказывалась от парламентского пути. Столыпин был категорическим противником упразднения парламентаризма, надеясь, что диалог с обществом в конце концов приведет к успокоению. Дата 3 июня 1907 года стала концом революции.

Выборы в Третью Государственную думу проходили в сентябре и октябре. Из 442 мандатов около 300 получили октябристы и правые, то есть люди, настроенные сотрудничать с правительством. Шульгин без проблем был избран депутатом от Волыни, вошел во фракцию правых, в которой стал членом бюро. Фракция состояла из крайне консервативных политиков в большинстве из юго-западных губерний, треть были дворяне, треть — православные священнослужители. Они выступали за неограниченную монархию, укрепление прав русского населения и православной церкви. Руководителем фракции был курский помещик, инженер по образованию Н. Е. Марков, один из лидеров «черной сотни», председатель Совета объединенного дворянства. Правые критически относились к развитию капиталистических отношений, видели угрозу в усилении позиций иностранного капитала (особенно в горно-металлургической и нефтяной отраслях), считали промышленные синдикаты (контролируемые иностранным капиталом) преступными, требовали от правительства борьбы с пьянством, создания транспортной инфраструктуры и предоставления крупных кредитов аграриям.

При этом многое в программе правых опиралось не на придуманные, а на реальные конфликты и проблемы.