— Интересно, успел ли он помыть руки? Да не смотрите вы на меня, будто в доме покойник!

Несколько секунд она сдерживала спазм, но выражение капраловского лица окончательно нарушило равновесие. Заливистый смех заполнил комнату. Сеньор Кабрал наконец понял хоть что-то и тоже заулыбался.

— Простите! Но неужели вам не смешно? Знаете, о чем я жалею? Если я расскажу коллегам, они мне не поверят! Что профессор Вольнолюбов… Они будут смотреть, как я сегодня днем смотрела на вас! Ну, хватит, хватит уже!

Она прошла в соседнюю комнату, села за рояль и заиграла, но на этот раз одной рукой, а не четырьмя, какого-то бразильского чижика-пыжика.

Сыграв несколько тактов, она подошла к Раисе, погладила ее по голове и вернулась за стол.

— Спрашивайте, — сказала она, закурив. — Вы же за этим приехали. Только если попробуете мою еду.

Капралов смешал фейжоаду с рисом и начал есть.

— Ваш отец не говорил, как матрешка оказалась…

— …у бабушки с дедушкой? Да-да, говорил. Дед получил ее на экспертизу или на реставрацию, я наверное не помню. Он был заместителем министра культуры во Временном правительстве. Когда большевики устроили переворот, начали грабить музеи и Зимний дворец, он оставил матрешку у себя. Он думал, что на время. А потом они начали все продавать за границу, и он оставил ее навсегда. Он хотел ее сохранить. Они продавали золото и бриллианты, а не искусство. Деревяшку с царским орлом они бы уничтожили.

Ее муж поднялся, объяснил, что ему рано вставать, и ушел в направлении спальни.

— Не очень приятный вечер… — пробормотал в пустоту Капралов. — Мне очень жаль.

— Не извиняйтесь. Ему с нами скучно, ведь он ничего не понимает.

— А как получилось, что вы так хорошо говорите по-русски?

— Папа учил меня. Вы хотите что-нибудь выпить?

Капралов покачал головой.

— Он брал меня в русские дома и в церковь. Он хотел, чтобы я говорила на его языке. Но мой язык все равно португальский. Мои дети по-русски знают лишь несколько слов.

— А можно спросить, как он вообще попал в Бразилию?

— Как сюда попадали после мировой войны… Бежали. Одни от своих, другие от чужих, но все бежали от наказания. Он почти мальчиком попал в плен, выжил, но после войны американцы хотели отдать его в Россию. Тогда он убежал. Вы знаете, что у вас делали с теми, кто попал плен?

— Д-а-а, непостижимо, как он сумел сберечь матрешку…

— Он был очень способный… И у него ничего не было, что терять… Он говорил, что не он берег ее, а она его… Я вас тоже хочу спросить. — Она сузила глаза и подалась вперед. — Вы не похожи на охотника за сокровищами. Но я не понимаю, зачем она вам.

— В двух словах не расскажешь…

— Тогда попробуйте в одном.

— Хочу помочь вашей племяннице. И еще одному мальчику. Я же сказал, в двух словах не расскажешь… А еще у меня тоже есть матрешка. Вернее, была… Такая же, как ваша, Марсела Сергеевна.

— Ха-ха-ха! Марсела Сергеевна? Так меня никогда не звали!

Она облизнула посиневшие от вина губы, словно пробуя на вкус новое имя.

— Точно-точно такая? И ее тоже украли?

— Да.

Она энергично затрясла головой.

— Теперь понимаю! Я раньше думала про ваш интерес. Теперь все понимаю! Это матрешка тети Марии. Но я никогда не смогла ее найти, как и Раину семью. Только тетю Таню и дядю Ивана. Вы встречали тетю Марию?

— Нет. Она у меня оказалась случайно. А теперь их всех украли. Великую княжну дяди Ивана — из музея, княжну тети Марии у меня, еще двух княжен украли у вас и у Татьяны Петровны, пупсика, вернее, цесаревича Алексея, украли у Раисы. Что стало с царем и царицей, мы не знаем. В архиве написано, что они достались государству. В общем…

Капралов отложил вилку и подошел к окну. Справа над городом нависала двухголовая гора, внизу по сверкающей набережной пузырящейся лавой текла толпа, впереди, за пляжем, взрывались метровые волны, и дальше не было ничего, одна чернота.

— Дух захватывает, — прошептал он.

Марсела Сергеевна раздвинула окно, и снаружи вместе с барабанным грохотом самбы навалился густой морской воздух.

— А вы слышали про легенду? — почти крикнул Капралов.

Она постояла мгновенье, не открывая глаз, закрыла окно и повернулась. Лицо ее блестело.

— Я уже подумала, что вы не спросите. Не ждите, что я расскажу много.

Она вернулась к столу.

— Такие вещи притягивают мистику. Это естественно. Люди любят загадки.

Она наполнила фужер и решительно протянула Капралову.

— У бабушки была любимая сказка. Про матрешку. Потом отец рассказывал ее мне.

Капралов сделал большой глоток, и Марсела Сергеевна поманила его рукой.

— Я тоже ее рассказывала детям. — Она указала на узкую оттоманку. — Вы должны прилечь.

Капралов скинул вьетнамки и втиснулся на оттоманку, свесив ноги через край. Марсела Сергеевна села в изголовье и деликатно взяла его за руку.

— В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жила-была принцесса. Как и положено принцессе, однажды она повстречала принца… Нет, так я себя чувствую глупо! Вы слишком большой. — Она отпустила его руку. — Лучше перескажу обычными словами.

Капралов не сводил с нее глаз.

— Короче говоря, принцесса после всяких сложностей стала королевой и родила четырех дочерей. Но король очень хотел сына. Тогда он подарил ей куклу… Тут я должна была показать матрешку… Да, и скоро у королевы родился мальчик. И стали они жить-поживать и добра наживать.

Марсела Сергеевна замолчала.

— И это все?.. — недоуменно осведомился Капралов, глядя на нее снизу вверх.

— В общем, да. Вы разве не поняли, про кого сказка?

— Да понял, но причем здесь легенда?

— Когда я встретила тетю Таню и она упомянула про легенду, я подумала, что это и есть наша сказка.

— Вы подумали?

— А вы считаете, у них была история про матрешку для каждого случая? Когда-то эта сказка была для меня обычной сказкой, но потом я увидела, что она имеет слишком много совпадений с жизнью. Я поняла, что бабушка ее не придумала.

— Кто-то ей ее рассказал.

— Вот именно! Но это казалось странным, пока я не узнала о легенде. Взрослым не рассказывают сказки. Вы согласны?

— Ну, как сказать…

Марсела Сергеевна устало усмехнулась.

— Значит, она услышала ее как что-то другое. Как предание или как быль. Сказка и есть легенда. Кто-то верил, что матрешка помогла царице родить сына.

— Логично, конечно… — согласился Капралов и сел. — Но это же безумие!

7

Именно этой ночью, сидя в машине, ползущей обратно на Копакабану, писатель признался себе, что снова нуждается в помощи психиатра. История с матрешкой никак не помещалась в рамки здравого смысла, она требовала множества допущений, тех самых, какие щедро предоставляет одна лишь психиатрия.

Как только он это понял, в его голове прояснилось. Кооперация желаемого и действительного, за которые в ней (в голове) отвечали соответственно писатель и психиатр, открывала для толкования событий бескрайние возможности. Фантазии писателя обычно не хватало на большее, чем заговор спецслужб, божественный замысел или происки инопланетян; психиатр же располагал куда более практичным арсеналом, от галлюцинаций до бреда. В конце концов, он был способен разумно объяснить даже необъяснимое. Елена Константиновна ошибалась. Капралову не нужно было представлять себя на чьем-то месте, ему следовало сперва разобраться со своим.

— Чему вы так радуетесь? — с издевкой поинтересовался Михаил Африканович после взлета. — Всю дорогу на вас смотрю и не могу понять. Матрешку украли, ничего не узнали, собственная пациентка вас предала. Вы там ничего не принимали случайно? Или, может, тоже с ума сошли?

— О нет, наоборот, — возразил Капралов, но в его голосе не слышалось привычного в разговоре со Штыковым возражения. — Что ни делается, то к лучшему.

— Вот это правильно! — поддержала Елена Константиновна. — Нужно прислушиваться к себе, а не зависеть от обстоятельств.