— Например, показывают одного человека, какой он хороший, типа всем помогает, а потом объявляют выборы и говорят — выберите его! Тебе кажется, что есть выбор, но на самом деле нет. Люди этого не замечают, а я замечаю. Понимаете? И так во всем!

— Но ты не можешь голосовать! — с улыбкой воскликнул Капралов. — Поэтому тебя-то они как раз ни в чем убедить не могут!

Ему все было более или менее ясно. Денисова мать обещала приехать через полчаса, и они уже истекали.

Но Денис не сдавался.

— Я же сказал, они всем говорят, а не только мне! Но я не хочу их слышать! Вы должны мне помочь!

Капралов встал, подошел к холодильнику и достал бутылку лимонада. Обычно он старался не пить сладкое и газированное, хотя и любил. Его останавливали хронический холецистит и боязнь диабета. Лимонад он держал для особых случаев — он хорошо помогал переключиться с одного недовольства собой на другое. Однако сейчас ему нужно было собраться с мыслями и чем-то себя занять. Он разлил газировку по стаканам, один поставил перед Денисом, а свой медленно выпил маленькими глотками.

— Ну, хорошо, — выдохнул он из глубины желудка, — есть еще голоса, от которых ты хотел бы избавиться?

— Нет, только от дикторов.

Лимонад Дениса не заинтересовал, и Капралов с сожалением смотрел, как из него попусту вырываются пузырьки.

— Их много?

— Двое. Один с первого канала, а другой со второго.

— И они всегда говорят про одного и того же человека?

— В том-то и дело, что нет. Его они заставляют любить. Но еще они говорят, кого ненавидеть. А иногда они говорят вещи, которые я совсем не понимаю.

— Например?

— Ну, они часто говорят про разные угрозы, но ни о чем не просят, только хотят, чтобы я боялся. Когда я начинаю бояться, они успокаиваются. Но ведь это нерационально! А в последнее время стали говорить про патриотизм. Например, вчера диктор с первого канала несколько раз повторил, что нужно любить родину. Я пытался объяснить, что очень ее люблю, но он все равно не отставал. Я долго думал, но так и не понял, чего он хочет. А еще бывает, когда оба говорят о каких-то вещах, но вообще ничего не требуют. Просто говорят, и все.

— Например? — снова потребовал Капралов.

— Ну, они уже целый месяц рассказывают о матрешках — типа они такие красивые, про их историю и тэ дэ. Но про матрешки я сейчас слышу, только когда включаю телевизор. Напрямую они ко мне еще не обращались. Пока они просто что-то замышляют!

Услыхав про матрешек, Капралов чуть не рассмеялся.

— О матрешках? — быстро перебил он самого себя.

Денис же встрепенулся, словно вспомнил о чем-то.

— Да-да! Это самое важное! Наталья Николавна сказала, чтобы я обязательно рассказал вам о матрешках! Если мы поймем, что нужно дикторам, то я смогу от них избавиться, потому что потеряю для них интерес. И еще она говорит, что вы сумеете мне помочь!

Психиатр с писателем уставились на Дениса. Ни тот ни другой давно не верили в случайные совпадения. Однако как ни хотелось писателю увидеть заговор и интригу, психиатр давно знал эту историю наизусть.

И все-таки любопытство взяло верх.

— А еще ты говорил, что она хочет помочь мне? — снисходительно улыбаясь, уточнил Капралов.

— Да-да, конечно! — возбужденно вскричал мальчик. — Об этом она тоже говорила! Вы ведь писатель и пишите про такое! Когда мы победим дикторов, вы сможете написать новую книжку!

Его мать приехала только через час. К тому времени Капралов уже кое-что знал о Денисовой семье. Впрочем, кое-что он знал и раньше: его отец, Леонид Шестаков, сын адмирала и внук академика, выбрав политику, добился, несмотря на столь требовательную генеалогию, известности большей, чем оба предка вместе взятые.

Капралов и раньше встречал влиятельных сумасшедших, вернее, сумасшедших родственников влиятельных людей, поскольку сами влиятельные сумасшедшие при верно поставленном диагнозе быстро теряли свое влияние, но политики и их близкие ему еще не попадались. Такие скелеты они предпочитали хранить не в шкафу, а в сейфе. Вероятно, для некоторых безумие даже было конкурентным преимуществом.

После звонка домофона Денис не проронил ни слова. Он поднялся, аккуратно пододвинул стул к столу и прошел в прихожую.

На пороге стояла стройная дама с ухоженным как английский газон лицом. В легком пальто цвета тропического песка, с копной блестящих каштановых волос она украсила бы собою фойе отеля «Four seasons». Позади нее задумчиво разглядывал стену мужчина в кожаной куртке. Денис попрощался, зачем-то поцеловал мать и ушел с мужчиной в машину, а Капралов с Ниной Петровной остались наедине.

— Спасибо, что сразу позвонили, Лука Романович. Ситуация немного странная, и, наверное, я должна извиниться. Денис пошел в бассейн, мы уже три часа его ищем. Обычно я всегда знаю, где он.

— Да, ситуация необычная, — покивал Капралов. — Но вам не за что извиняться. Он не сделал ничего плохого.

— Разумеется, не сделал. И надеюсь, не очень вам помешал. Встреча с настоящим писателем несомненно пойдет ему на пользу.

Она говорила не спеша, аккуратно отвешивая каждое слово — будто оно несет в себе смысла больше, чем должно; так говорит человек, которому не нужно торопиться из опасения, что его перебьют.

— Да нет, Нина Петровна, он совсем не помешал. Наоборот, мы неплохо поболтали. О политике, о телевидении. О литературе, правда, не успели. Только, вы знаете… — Капралов замялся. Обычно он не испытывал затруднений при беседе с родственниками пациентов, но Денис не был его пациентом. — Вы знаете, у Дениса…

— Он показался вам необычным, не так ли?

Нина Петровна многозначительно улыбнулась одной стороной рта. Люди ее круга имели привычку держать остальных на таком расстоянии, что слова становились бесполезны, вместо них в ход шли сигналы вроде семафорной азбуки.

Не дожидаясь ответа, она сделала шаг в сторону двери. Мгновенье Капралов колебался, не ответить ли такой же прощальной улыбкой, но долг перевесил.

— Понимаете, Нина Петровна, дело в том, что я психиатр.

Нина Петровна едва заметно вздрогнула и отвела взгляд. Капралов успел заметить в ее глазах такую знакомую смесь боли и стыда.

— Мне кажется, мальчику нужен…

— Я знаю, что вы хотите сказать! — перебила она. — Поверьте, я ценю ваше участие, но Денис получает всю необходимую помощь. — Она слегка прищурилась и добавила, понизив голос: — Уверена, нет нужды говорить, что мы с Леонидом Сергеевичем рассчитываем на вашу профессиональную деликатность. Еще раз большое спасибо. До свидания.

— Да-да, разумеется, до свидания, — пробормотал Капралов.

Закрыв за ней дверь, он пожалел, что не пишет рассказов: более практичный писатель на его месте пустил бы события этого дня в дело, а может, даже придумал еще пару мизансцен, добавил диалогов и междометий и наскреб бы на повесть. Например, молодой бунтарь приходит к искушенному мыслителю набраться жизненного опыта, но понимает, что искушенные мыслители знают о жизни не больше его и что главное их искусство — искусно это скрывать.

Он вспомнил, что так и не выпил кофе, но пощупал желчный пузырь и решил, что уже не стоит.

3

— Лука Романович? — отрывисто спросила у него девушка с заколотыми в пучок волосами. Согнутой в локте рукой она грациозно, как клатч из змеиной кожи, прижимала к себе голубую пластиковую папку.

— Пройдемте в гардероб, Лука Романович! — не дожидаясь ответа, рассеянно сказала она, развернулась на каблуках и добавила через плечо: — Леонид Сергеевич вас ждет.

Конечно, Капралов не забыл про субботнюю встречу, но был уверен, что больше из семьи Шестаковых никого не увидит. Сперва он решил, что звонок Леонида Сергеевича это излишняя дань вежливости, иначе говоря — причуда важного человека, но просьба захватить психиатрические тесты и таблицы удивила. С горечью уяснив, что Шестаков позвонил психиатру, а не знаменитому писателю, он посоветовал прислать Дениса к себе в клинику или хотя бы на кафедру, где числился доцентом, но получил нелогичный ответ, что им надо сперва поговорить. И вот теперь он стоял в ярко освещенной весенним солнцем приемной перед двумя секретаршами, ругая себя, что пришел.