Лицо Холмса, и без того бледное, совершенно побелело, будто он сразу лишился всей крови. Длинные тонкие пальцы облепили смычок.
— Но почему вы все-таки держитесь за щеку? — но удержался и я.
Ранний гость с уважением посмотрел на скрипку:
— Не могу же я, джентльмены, в вашем обществе держаться за живот. Это унизительно для мужчины.
— Может, у вас нет и плоскостопия? — отрывисто бросил Холмс.
— Сэр, у меня нет ботинок, и мне с непривычки щекотно, поэтому я так и хожу.
Он выставил из-под кресла босые ноги.
— Что вам угодно? — не сдержался Холмс.
— Сэр, говорят, что вы мировая ищейка. Я не знаю ни адреса, ни имени, да и в лицо бы не узнал особу, с которой провел ночь. Прошу вас, проявите свои способности, найдите эту особу и верните мне ботинки. У нее под мышкой бородавка. Вам-то этой приметы хватит за глаза. Поверьте, сэр, вернуться домой без ботинок — это очень унизительно для мужчины.
Смычок, как сухарик, переломился надвое в руках Холмса, в тех руках, которые могли завязать бантиком каминную кочергу.
— Ватсон, — сказал он, — дайте ему мои самые лучшие ботинки и спустите его с лестницы, иначе ему уготована судьба этого смычка.
Я это сделал. Но признаюсь: джентльмен без ботинок показал всю несостоятельность методов моего друга. Я навсегда порвал с Холмсом.
Возможно, у Холмса было много блестящих дел, но я уже писать не мог. Если же о герое не пишут, то о нем не знают. А если о нем не знают, то он остается просто заурядным сыщиком.
Лицо, отбиравшее певцов и певуний для вокально-инструментальных ансамблей… Кое-кто думает, что такого лица нет. А оно есть, потому что откуда же берутся тогда ансамбли, которым гитар даже не хватает — фабрики струны не успевают натягивать.
Так вот это лицо задумчиво барабанило торчащими из босоножек пальцами по полу и рассматривало сидящую перед ним девицу, которая в свою очередь рассматривала его пальцы в босоножках.
— Ну что ж, — сказало лицо, — мордашка у вас есть?
Девушка перевела ее из фаса в профиль, чтобы заодно показать носик, изящный, как обтаянная сосулька.
— Так, — сказало оно. — Ноги у вас есть?
Она нервно поднялась. На юбке автоматически распахнулась прорезь, в которой застыла высокая стройно-белая нога, похожая на березку без сучка и задоринки. Лицо даже перестало барабанить пальцами по паркету.
— И вторая… есть? — хрипло спросило оно, не в силах оторваться от первой.
Девица сработала коленками, как переключателем, выставив в макси-прорезь другую ногу.
— А то бывает, — извиняюще сказало лицо, — что вторая деревянная.
Лицо помолчало, приходя в себя после березовых ног.
— Краситься со вкусом умеете?
Она закрыла глаза, и ответственное лицо с интересом вытянуло шею: было полное впечатление, что пропали ее карие и открылись другие, громадно-синие — так выглядели издали синюшные веки. Показывая сорт помады, девица турбулентно повертела губами.
— Одеваться тоже умеете?
Девушка перевернулась вокруг собственной оси, отчего ответственное лицо опять впало в нирвану, потому что того макси, которое было спереди, сзади не оказалось, а что там висело, лицо определить не могло — то ли тюль, то ли оренбургский платок.
— А танцевать умеете? Теперь певице надо приплясывать.
Девушка вздрогнула и прошлась в угол казачком, обратно вернулась шейком, потом рок-н-роллом, потом твистом пополам с барыней, а уж потом сплясала новый танец, от которого лицо жутко покраснело, сдерживая возникшие в нем синхронные конвульсии. Зато увидело, что у нее сзади вместо юбки — полиэтилен, отороченный мохером.
— Микрофон держать умеете? У нас был случай, певица микрофон проглотила. А он импортный, валюты стоил.
Девица схватила со стола восьмицветную авторучку в форме ракеты и поднесла ко рту на манер микрофона. Лицо проворно вскочило и выдернуло ручку у певицы:
— Она тоже денег стоит. Верю без показа. Давайте заявление.
Взяв бумагу, лицо написало косую резолюцию: «Зачислить певицей в квартет „Поющая четвертинка"».
Девица послала ему воздушный поцелуй и ушла особой эстрадной походкой, когда, того и гляди, нога зайдет за ногу и они переплетутся, как два провода на электрошнуре.
— О, черт! — тихо выругалось лицо, — Опять забыл спросить — петь-то умеет?
Ехать в однодневный дом отдыха Шатохин не хотел, но ему рассказали, что там его ждет (в порядке перечисления): купанье в реке, обед, поход в лес за черникой, ужин, ходьба в мешках — все, разумеется, коллективное. Ну, а кто успеет еще что, то индивидуально. Да еще минеральные воды, которые советовал пить доктор и велела попить жена. И все за один день. Шатохин согласился, хотя плавок в магазине не нашел; купаться же в трусах — черных, семейных, пятьдесят восьмого размера, со слабой резинкой — он смог бы только ночью.
Приехав, Шатохин все-таки вышел на пляж и увидел экономиста Аринушкина — тот стоял в трусах — черных, семейных, пятьдесят восьмого размера, но с крепкой резинкой.
— Через полчаса обед, — улыбнулся Аринушкин.
— Мне перед обедом нужны воды, — улыбнулся Шатохин.
— Какого типа?
— Общеукрепляющего.
— Я с этими водами собаку съел, — заверил Ари-нушкин.
Шатохин понял, что ему повезло — он попал в руки тертого однодневноотдыхающего, который и минералку отыщет, и обед выберет, и черничку крупную покажет. Он и плавки добудет.
Они надели брюки. Шатохин причесал то, что осталось на голове. Аринушкин не стал причесывать того, чего уже не было. И пошли в голубой павильончик.
Тот сиял бутылками различных вод от пола до потолка.
— Вот эта вода типа «Боржоми», но пить не советую: в животе станет бурчать, особенно при дамах.
Шатохин кивнул.
— Так. Эта вода типа «Нарзан». Глоток сделаешь и заикаешь, как ишак.
Шатохин согласился, и, как ему показалось, уже икнул.
— А эта водичка типа «Нафтуси». Тут вопросов нет — бабья водичка.
У Шатохина вопросов не было.
— Ну, эта вода типа «Полюстрово». Не советую, ее разбавляют.
Шатохин не успел спросить, чем можно разбавить воду.
— Вот та водичка типа «Ессентуки» номер один. Какой дурак будет пить номер один?
Шатохин подтвердил, что ни один дурак не будет.
— А тут водичка типа «Ессентуки» номер семнадцать. От нее на прошлой неделе однодневноотдыхающий за один день помер.
Шатохин в страхе смотрел на бутылку. Экономист отдышался, вытер ладонью затуманенное жаром лицо и показал:
— Поэтому мы попьем водичку этого типа…
Буфетчица открыла бутылку. Шатохин отпил, почувствовав некоторую приятность и знакомый запах.
— Эта вода какого типа?
— Вода типа «Жигулевского».
После четвертой бутылки Шатохин спросил:
— Плавки достать можешь?
— Джинсовые?
— Нет, в полоску.
Аринушкин хлопнул Шатохина по плечу и взял бутылку воды другого типа — бурой и еще более знакомой.
— Вода какого?
— Типа портвейна розового.
Они пригубили всю бутылку и еще по стаканчику.
— Трусы достать сможешь? — спросил Шатохин.
— У тебя же одни есть…
— Пятьдесят восьмого размера, велики…
— Ничего, в воде сядут, — ответил экономист и заказал бутылку воды посветлее.
Они попробовали. Пахло хорошо, неразбавленно.
— Какого типа? — кратко спросил Шатохин.
— Известного, мужского.
— Резинку для трусов достанешь?
— А твои без резинки?
— С резинкой, но с разбавленной.
— Ничего, в воде не видно.
И вдруг в простеночке за буфетом Шатохин заметил, а заметив, показал Аринушкину огромную красную бутылку.
— Вода… какого типа?
— Типа шипучки… ноль один.
— По стаканчику, — решил Шатохин, поднялся, шагнул к простенку и снял красный огнетушитель.
Мама собиралась долго, я собрался быстро, а Рэдик всегда готов. Мама взяла уйму ненужной всячины. Например, подстилку в шашечках, хотя лежать на песке лучше — щекотнее. И поставила в сумку стеклянную банку, в которую напихала жареной рыбы.