Спортивные достижения могут иметь самый ошеломляющий социальный, даже политический, эффект. Пару лет назад было много разговоров по поводу потери Францией культурной и национальной самоуверенности, по поводу некоего кризиса французской самоидентификации. Победа на чемпионате мира два года назад и триумф прошлой недели на Евро-2000 заставили умолкнуть все подобные разговоры. А гений французского мусульманина, суперзвезды Зинедина Зидана, забившего два гола на Кубке мира и вдохновляющего теперь европейских чемпионов, еще и переменил к лучшему отношение французов к мусульманскому меньшинству и навредил политическим устремлениям ультраправых больше, чем тысячи политических заявлений.

Сходным образом спортивные поражения создают круги на воде, расходящиеся далеко за пределы игрового поля. Так, Англия отреагировала на посредственную игру своей футбольной команды и дикость ее болельщиков приступом самокопания — что только с нами творится? — и мрачными размышлениями в духе бессмертного милновского ослика Иа-Иа. Не только английские футболисты не умеют играть в футбол — английские теннисисты не умеют играть в теннис, да и вообще один из них канадец. При таком настрое даже победы выглядят завуалированным поражением. Английская крикетная команда выигрывает отборочный матч, но верный себе Иа-Иа скептичен: когда Англия проигрывает, что обычно случается, ей как следует достается, а когда она выигрывает, что случается редко, она выигрывает чудом. Английская команда по регби побеждает сильную команду Южной Африки; ах, но они же не могут делать это постоянно, парирует Иа-Иа, это просто провал. Победа на международном чемпионате по боксу в тяжелом весе за британцами, однако Иа-Иа не преминет подчеркнуть, что Леннокс Льюис тоже говорит с заатлантическим акцентом.

Одно, кажется, совершенно ясна всем комментаторам. Национальные спортивные представления, их успешность или несостоятельность, как и поведение фанатов, проистекают из источника, очень далекого от замкнутой вселенной спорта. Они уходят корнями в Культуру.

Культура — это то, что мы имеем сейчас взамен идеологии. Мы живем в эпоху культурных войн, группировок, использующих суженные до предела собственные определения культуры и как щит, и как меч. Культура — штука деликатная. Произнесите не то слово, и вас обвинит в расизме какой-нибудь комиссар от культуры. (В новом поучительном романе Филипа Рота «Запятнанная репутация» это слово «призраки», в репортажах «Нью-Йорк таймс» из Акрона, штат Огайо, на прошлой неделе это было слово «скупой»[238].)

В наши дни все вокруг — культура. Пища — это культура, религия — культура, точно так же как и садоводство. Стиль жизни — это культура, и политика — это культура, и расы — культура, потом есть еще быстрое разрастание сексуальных культур, и давайте не будем забывать о субкультурах тоже. Спорт, разумеется, относится к главной культуре. Поэтому когда британские (и, в меньшей мере, прочие) хамы скверно вели себя в Голландии и Бельгии, ответственность за то несет их культура, и никто не видит иронии в использовании подобного термина для объяснения поступков в высшей степени некультурных личностей. Но если теперь хулиганство тоже культура, тогда это слово окончательно лишается своего значения. Значение это сохраняется только в том случае, если вы полагаете культуру чем-то иным, чем-то связанным с искусством, воображением, образованием и этикой; чем-то таким, что расширяет границы восприятия, вместо того чтобы их сужать; что позволяет нам видеть за рамками национальных стереотипов богатство и сложность настоящей жизни, в которой не все итальянцы находятся в глухой обороне, не все немцы усердны и трудолюбивы, а образ Англии, несчастной Англии, определяется не поведением ее спортсменов, хулиганов и осликов Иа-Иа; «призраки» и «скупой» не расистские слова, утонченность ценится больше громких выкриков, и игра — это просто игра.

Две катастрофы

Жизнь теперь несется с такой скоростью, что мы ни на чем не можем надолго сосредоточиться. Нам нужны краткие определения, которые тотчас связываются с событиями в новостях, объясняют и раскладывают все по полочкам, чтобы мы могли двигаться дальше, успокоенные иллюзией, будто что-то понимаем. В дни, последовавшие за двумя катастрофическими крушениями — процесса мирного урегулирования на Ближнем Востоке и французского «конкорда», — армия комментаторов пыталась породить короткие (чтобы уместились на открытке) эффектные фразы, которые цепляли бы слушателя.

Из двух несчастий крушение «конкорда» с большей легкостью теряет заключенное в нем Мгновенное Сообщение. Оно знаменует, как сообщают нам тысячи ученых мужей, Конец Мечты о Будущем. В мире, где никогда не падал ни один «конкорд», этот самый грациозный авиалайнер воплощал наши мечты о превосходстве. В новой реальности, которая все еще дымится на земле в парижском пригороде Гонесс, мы вынуждены умерить свои ожидания. Превосходство убивает. Об этом рассказывают нам фотографии. В своих самолетах, в своих жизнях, в своих фантазиях мы должны отказаться от идеи рушить барьеры. На короткий сказочный период мы превзошли свои возможности. Теперь мы снова оказались в крепких объятиях земли.

К несчастью, второе крушение, кажется, если подумать, настаивает на значении совершенно противоположном. Где бы я ни был за последнюю неделю или около того, что бы ни увидел, услышал или прочитал, постоянно возникает один и тот же вопрос: если бы дело предоставили тебе, как бы ты решил проблему Иерусалима? И на полосах газет, и в застольных беседах, кажется, делают вывод, что старый город должен стать свободным городом, Городом Мира, ни израильским, ни палестинским, но столицей и тех и других. Это представляется справедливым и вполне достижимым. Да, эта мысль нам нравится… Что вы сказали? Какое-то экстренное сообщение с места событий?.. Скорее включите Си-эн-эн!

…О, хорошо, мы можем несколько углубиться в эту тему, если вы так уж настаиваете. На самом деле все просто. Правительство Барака уже сдалось, но правительству США нужно еще выкрутить руки Израилю, чтобы он согласился на неизбежные последствия. И да, Арафат не идет на компромисс, частично из-за того, что Хосни Мубарак убедил своих главных сторонников в необходимости придерживаться жесткой позиции: или мы получаем Западный Иерусалим, или война. Следовательно, Соединенным Штатам требуется выкручивать руки арабским государствам до тех пор, пока они не согласятся на Единственно Возможное Решение…

…Видите ли, иногда люди просто должны быть выше того, что тянет их назад. Мы, они, просто должны найти это в себе, в них, чтобы выказать превосходство. Потому что мир и есть Мечта о Будущем, и от нее нельзя отказываться…

Мгновенные аналитики, таким образом, стоят перед лицом откровенного черно-белого Противоречия. Если «смысл» крушения «конкорда» понят верно, тогда крах мечты человечества неизбежен. Стало быть, не будет мира на Ближнем Востоке. И когда интифада вернется в более яростной форме — потому что теперь палестинцы могут сражаться оружием вместо камней, — Израиль нанесет ответный удар с максимальной силой и регион окажется на грани войны. Но если, с другой стороны, пост-кэмп-дэвидский, свободный Иерусалим воплотится в жизнь, он даст всем нам новую надежду и возродит идею будущего как потенциальной утопии «Звездного пути», где технологические чудеса — более безопасные и дешевые «конкорды», наверное «конкорды для всего», — являются рука об руку с общей для всех братской философией человеческих взаимоотношений.

В реальности, однако, никакого противоречия не существует. В реальном мире настоящее всегда несовершенно, а будущее (по большей части) всегда территория надежды. Проблема в том, как мы все упорно желаем реагировать на новости. А это Хорошо? Или это Плохо? Что в этом есть для нас? Что скажут нам о нас самих? Или о других? С какой точки зрения смотреть? Кто виноват? Дайте мне пульт. Давайте переключать каналы! В своем знаменитом эссе «Болезнь как метафора» Сьюзан Зонтаг указывала на опасность мыслить в подобном квазимистическом ключе, например усматривать проклятие или наказание в болезни или несчастье. Этот спор также взывает к новостям или, точнее, к нынешней одержимости поиском символических значений вынесенных в заголовки новостей событий. Новость как Мгновенная Метафора оборачивается беспорядочной катастрофой: крушение самолета обретает обобщенный культурный смысл, или, что еще опаснее, события, подобные Кэмп-Дэвидским переговорам, толкуют и перетолковывают до тех пор, пока многочисленные отголоски и эхо не усложнят и не затемнят совершенно и без того сложный, наполовину разрешенный, наполовину загнанный в угол вопрос.