Что же спровоцировало этот злосчастный поцелуй? Что она сказала или сделала не так, вернее, так, чтобы Алекс воспринял это как зеленый свет?

А впрочем, какая теперь разница?

Кристина вздохнула и вдруг почувствовала на своей разгоряченной щеке его прохладную руку.

– Посмотри на меня.

Гарднер опустился на колени у кровати, и Кристине волей неволей пришлось посмотреть ему в глаза.

– Успокойся, слышишь? – прошептал он, ласково касаясь ее висков, словно пытаясь снять боль. – Это больше не повторится, поверь мне. Я обещаю.

Может, и правда не стоило плакать, обижаться на него и казнить саму себя? В конце концов, ничего ведь особенного не случилось. Но в глубине души ей все-таки было нехорошо.

Кристина постаралась подавить в себе это чувство и улыбнулась:

– Ладно.

Алекс мгновенно расцвел.

– Как твоя нога? Попробуешь встать?

– Давай.

Он помог ей подняться с кровати. Удивительно, но лодыжка почти не болела, благодаря помощи, вовремя оказанной Алексом, и к завтраку Кристина спустилась сама, спрятав повязку под длинными брюками широкого покроя.

Когда Оливия обратила внимание на ее изменившуюся походку, Кристина довольно убедительно соврала, что оступилась на корте. Алекс за спиной ее матери поднял вверх большой палец, одобряя ее незамысловатую ложь, на что она чуть заметно поморщилась: ей не нравилось врать даже в мелочах, но другого выхода не было.

После ночной бури прошло два дня. Кристина старалась выкинуть из головы неприятные мысли, уговаривая себя подобно Скарлетт, что она подумает об этом завтра. Под «завтра» она подразумевала возвращение домой. И ей это почти удалось, хотя в данном случае обманывать пришлось саму себя, однако ей так хотелось вновь вернуть прежние отношения с Алексом, что подобная сделка с собственной совестью не показалась ей преступлением.

Их дружба возобновилась. Возможно, и ее, и его родителям виделось нечто большее, но на самом деле Кристина и Алекс относились друг к другу как брат и сестра. Ни он, ни она не вспоминали о грозе, прогремевшей в саду и между ними. Гроза прошла, и засветило солнце. Не жаркое, не палящее, а теплое и ласковое, лучам которого так приятно было подставить лицо и уговорить себя не думать о проблемах до завтра, когда бы это «завтра» ни наступило.

Прощальный ужин Гарднеры устроили на террасе, благо погода установилась превосходная, и даже к вечеру на открытом воздухе было очень комфортно.

Главы семейств уладили все деловые вопросы, так что утром Риверсам предстояло выехать обратно в Хиллвуд. Ужин сопровождался оживленной беседой: Эдвард и Роберт строили деловые планы и обсуждали перспективное строительство сети отелей на южном побережье озера Мичиган. В их разговоре очень часто упоминался Иллинойс и, в частности, Чикаго. Оливия и Патрисия щебетали о сортах роз, которые можно было разводить на открытом грунте в северных районах страны.

И тех, и других Кристина слушала вполуха и ограничивалась односложными ответами, стараясь быть вежливой, когда кто-нибудь из взрослых обращался непосредственно к ней. Алекс сидел по левую руку от нее и тоже большей частью молчал, ухаживая за ней за столом, или прикрывал ее, когда она не попадала с ответом либо Оливия принималась слишком дотошно ее о чем-либо расспрашивать.

Между собой они едва обменялись десятком фраз за весь ужин. Кристина несколько раз ловила на себе многозначительный взгляд матери, которая тут же переводила его на Алекса. Но она была слишком подавлена, чтобы как-то реагировать на неприкрытое любопытство Оливии. Есть не хотелось, пить тоже, хотя и вина, и угощение было превосходным: Патрисия оказалась прекрасной кулинаркой и устроила им сегодня вечер французской кухни. Кристина почти ни к чему не притронулась и терпеливо ждала удобной возможности выйти из-за стола.

Когда подали десерт, уже стемнело. В саду и на террасе зажглись фонари. Глядя, как на проводе покачиваются лампочки, Кристина задумалась. В голове звучал ровный тихий гул, сквозь который до нее донеслись слова матери:

– …да, вынуждена признать, Хиллвуд не оправдал наши ожидания и оказался довольно унылым городком. Даже странно, что каждый из нас все-таки нашел в нем свою особую привязанность.

Кристина перестала делать вид, что жует, и внутренне сжалась.

– Да, поразительно, но это так, – продолжала Оливия. – Эдвард открыл для себя своеобразную прелесть провинции и перспективы для развития бизнеса. Я в отсутствие такого приятного общества, как ваше, смогла больше времени уделять своим увлечениям и в особенности, розам. И даже Кристина, которой пришлось тяжелее, чем нам, нашла себе…

При этих словах Оливия слегка запнулась, но тут же поправилась:

– …нашла радость в уединении с книгами. Круг общения у нее небольшой, но ввиду некоторых особенностей местной молодежи, я думаю, это даже к лучшему. Что поделать, нам всем приходится чем-то жертвовать, зато мы обретаем нечто неизмеримо большее, пусть и не всегда способны оценить это сразу.

Только сейчас Кристина поняла, что не дышала, пока мать заканчивала свой витиеватый монолог в стиле, который она включала в хорошем обществе.

Кивком поблагодарив Алекса за протянутый стакан с водой, она выпила ее до дна, поднялась из-за стола и попрощалась со всеми под предлогом незаконченных сборов в дорогу. Алекс встал и вежливо отодвинул ее стул, но следом не пошел, а остался с родителями.

Кристина сделала вид, что идет в дом, а сама по боковой дорожке, которая не просматривалась с террасы, медленно побрела по саду. Она не понимала, куда идет и чего ей в данный момент хочется – просто переходила из одного пятна света в другое, пока не оказалась в дальнем конце сада, где не было цветов, и лишь подстриженные кусты самшита плотными стенами обступали дорожки, посыпанные мелким серым гравием.

Погруженная в свои мысли, она едва не налетела на длинную белую скамейку с высокой резной спинкой, которая стояла в зеленой нише из кустов. Кристина опустилась на нее, вытянула на сиденье ноги и немигающим взглядом уставилась на ближайший фонарь. В желтом пятне света сновали ночные бабочки и мошкара.

Вот и все. Две недели пролетели, как один день. И сейчас она с сожалением думала о том, что завтра утром ей предстоит покинуть Миннеаполис и вернуться домой, в покрытый плесенью обыденности Хиллвуд.

Когда мысль о нежелании возвращаться посетила ее впервые, это был порыв, неоформившаяся смутная тревога. А сейчас, за ужином, после слов матери, она четко осознала: да, ей действительно не хочется возвращаться. Потому что даже такой краткий перерыв ее не спасет. Ей заново придется привыкать к вязкой вечерней тишине, шепоткам за спиной в школе, магазинах и везде, где она бы ни появилась. Заново придется ломать себя, прятать раздражение и делать вид, что ей все равно.

Но ей никогда не было все равно! И она действительно не хочет ехать назад. Несмотря на Миранду. Несмотря на Ника. Особенно несмотря на Ника. И главным образом из-за него!

Кристина выпрямилась, потрясенно глядя на фонарь, свет которого словно померк.

Как же так?

Все это время, что она провела в Миннеаполисе, ей было хорошо и легко, она чувствовала себя беспечной и… свободной. Да, свободной! От удушающей атмосферы маленького провинциального городка, от повышенного внимания обывателей к своей семье, от того, что Ник постоянно был рядом с ней, и это вызывало смешки и пересуды. Когда они ходили с ним за руку, ей было наплевать на тех, кто ее окружал, но стоило ему уйти, все менялось: она пряталась, скрывалась, шарахалась от людей и безумно от этого уставала.

Здесь, в доме папиного друга, среди интеллигентных спокойных людей, она не ощущала себя изгоем, объектом чужого пристального внимания, ей это нравилось, и она отдыхала от Хиллвуда.

Только вот Ник… Он же ни в чем не виноват. Да, но почему она тогда неприязненно думает об их скорой встрече? В глубине души она была все также нежно привязана к нему, но прежней радости предстоящая встреча почему-то не вызывала. Ей хотелось побыть в Миннеаполисе еще немного, хотя бы неделю, но что это изменило бы? Ничего, ровным счетом. А может, стало бы только хуже.