Лиха беда — начало! Двести рублей по этому векселю (честный Ера вписал именно эту сумму в текст векселя) были в тот же день получены в банке общества взаимного кредита. Но еще раньше он показал подписанный капитаном вексель трем-четырем «знакомым», встреченным им на главной, Петровской улице, по которой делали свою обычную прогулку представители таганрогского великосветского общества.
Как Ера и ожидал, он вскоре встретил прогуливавшихся под ручку двух друзей — владельца завода газированных вод немца Базенера и хозяина большого кондитерского магазина, тоже немца, Тиссена. Оба были толстые и важные, они снисходительно кивнули снявшему перед ними канотье Ере и думали было пройти дальше, но Ера загородил им дорогу и с вежливой улыбкой показал им вексель с подписью-гарантией об уплате английского капитана.
— О! — сказал Базенер.
— О! — сказал Тиссен.
— Открываю большое дело, — тихо промолвил немцам Ера. — Четыре пая, один мой, один — капитана, хотите два остальных? Денег не надо, только гарантии оплаты моих векселей по двести рублей! Дело верное!
— Какое? — спросил Базенер.
— Контрабанда! — совсем тихо ответил Ера. — Английским трубочный табак «кэпстен», его привез мистер Пробст и не знает, куда деть. А я знаю! Но нужны расходы. Таможенники, полиция, туда-сюда… Все покроем в два-три дня. Плюс большая прибыль. Желаете? С греками не хочу иметь дело, сразу разболтают…
Базенер посмотрел на Тиссена вопросительно. Тиссен посмотрел на Базенера без всякого выражения на толстом лице с маленькими глазками.
— Хорошо! — решительно сказал Базенер. — Если деньги пропадут, посажу в тюрьму!
Тиссен ничего не сказал, но утвердительно кивнул головой. Видимо, он здорово набрался пива в соседней пивной.
Так Ера получил еще две гарантийные подписи на двух бланках векселей по двести рублей каждый, и, таким образом, шестьсот рублей были обеспечены. Однако больше Ера удачи не имел.
— Гарантировать ваш вексель? — спросил толстяк брезгливо всматриваясь в соломенную шляпу, которую держал на отлете Ера. Стареющий красавец Сфаэлло на дне потертой шляпы узрел невиданные черные письмена. — Я еще не сошел с ума!
И он пошел дальше с таким гордым видом, точно ними да не торговал сладостями вразнос, пока не получил святую покровительницу.
Владелец маслобойки Ваксов сделал каменное лицо и прошел, как если бы Еры никогда и не было на свете, а бакалейщик грек Кумани сказал бедному молодому человеку по-гречески такое, отчего мог бы покраснеть даже греческий околоточный. Во всяком случае, в ответе не содержалось даже намека на какую-либо надежду.
К концу дня Ера реализовал в банке все три векселя. У него в кармане набралось теперь около шестисот рублей. Около — потому что Ера не смог отказать себе в удовольствии пообедать в лучшем ресторане братьев Багдасаровых и бросить остолбеневшему лакею сотенную бумажку для размена.
Словом, уже завтра (сегодня было поздновато, Автандилов, несомненно, уже ушел домой обедать и спать) Ера сможет внести владельцу магазина залог и, получив партию товара, отправиться в близлежащие села, благо чудесное таганрогское лето предвещало на ближайшие дни отличную погоду.
Все было бы хорошо, если бы Ера не споткнулся возле входа в так называемое малое Коммерческое собрание на главной улице, в просторечии — приказчичий клуб, куда его влекло давно и сильно. Здесь с четырех дня шла азартная игра в железку. Конечно, играли здесь не первые таганрогские тузы, как это бывало в так называемом большом клубе, во дворце Алфераки, но и здесь просаживались немалые деньги.
«Зайду сыграю в преферанс по маленькой», — решил сытый, довольный своим днем Ера. Однако, повинуясь твердому внутреннему голосу, сулящему удачу, Ера оставил в вестибюле свою замаранную чернилами шляпу и, поднявшись на второй этаж, пошел не налево, где, как он хорошо знал, шла мелкая игра в преферанс, а повернул направо, где, как он тоже неплохо знал, режутся по большой.
За круглым столом в железку играло шестеро, и Еру охотно приняли седьмым. Каким-то необычайным образом все уже знали, что Ера при деньгах. Нет, радио тут было ни при чем. Существовали в те времена другие способы распространения новостей — менее техничные, но более действенные. А кто бы иначе пустил нищего парня за игорный стол!
В течение четырех сдач у Еры последовательно были в картах шесть, семь, еще раз семь и восемь очков. Во всех этих четырех случаях у партнеров была девятка. Это был фатум, неслыханный в истории новейшей Греции, но никого бы не удививший в много перенесшей Элладе, если только там игрывали в девятку или железку. Отсутствие археологических данных в виде игральных карт или предсмертных записок застрелившихся древних греков-игроков ничего не доказывает, потому что никто не может отрицать, что эти находки еще впереди.
Словом, Ера проигрался в дым. Выйдя в вестибюль клуба еще засветло, с таким ощущением во рту, точно он откусил кусочек Сахары, и с острым желанием зарыдать или дать кому-нибудь по морде, Ера рванул из рук седобородого швейцара свою несчастную шляпу и оказался на улице. Здесь ему тотчас встретился местный богач Канаки, который, привыкнув к постоянным назойливым поклонам Еры, автоматически кивнул ему головой. Но Ера презрительно глянул на него и на поклон не ответил. Канаки остолбенел, и какой-то слепец с толстой палкой с разгону сильно ткнул его в ногу. Канаки взревел и выругался по-курдски. Слепец на голос ударил его по голове все той же толстой палкой. Засвистал городовой.
А Ера завернул за угол и здесь, в пустынном переулке, сразу же, без колебаний, решил уехать в Ростов. Таганрожцы при неприятностях и в случаях, когда явно было бы неплохо хоть на время удалиться из родного города, привыкли уезжать в очень близкий Ростов — большой, шумный город, в котором приезжий легко терялся. Оглянувшись по сторонам, Ера полез в карман и пересчитал наличность. Оказалось, что-то около пяти рублей. Он поспешил домой, торопясь, пока мамаша еще не успела узнать о его проигрыше: оставалась надежда выколотить на «торговую поездку» еще рублей сто. Денежки у мамочки водились, Ера это хорошо знал!
— Мама, хримата (деньги) вот! — он ткнул в боковой карман своего неприглядного пиджака. — Нужно еще.
Мамаша, конечно, уже знала, что ее сынок выручил шестьсот рублей. О проигрыше она еще ничего не ведала. Рыба заглотала крючок.
Мамочка откуда-то (сын так и не заметил откуда) достала сотняжку, со вздохом скряги протянула ее Ере и сказала:
— Моя часть — седьмая. Понял? Седьмая часть приемли. Смотри не обманывай мать, кириа Христосиа накажет!
Ера спрятал сотню, мрачно буркнул, что седьмая-то ее часть, но надо будет вычесть и расходы по поездке. Если бы он этого не сказал, мамаша сразу заподозрила бы неладное. Но теперь все было в порядке. Он наскоро обнял мамочку и поспешил на вокзал. Часа через три он был уже в Ростове и пристроился на сельскохозяйственную выставку чернорабочим. Надо было нырнуть поглубже!
Через час мамочка уже знала о сделанной ею глупости, а наутро двое бланконадписателей даже пытались заявить в банк о снятии ими своих подписей, но там только сочувственно развели руками и, приняв к сведению создавшуюся ситуацию, поспешили предъявить векселя ко взысканию денег с бланконадписателей, благо сроки в подобных векселях были по предъявлению.
Конечно, богатеям пришлось заплатить банку все до копеечки. Не так уж велик был убыток, но, как говорят в Таганроге, «их взяла злость» за обман и за то, что они остались в дураках. Кто-то из адвокатов надоумил пострадавших: по вексельному праву их положение безнадежно, платить надо было, поскольку основной плательщик — именно Георгий Эпоминондович Еракари — в срок не уплатил, но одно дело — гражданская ответственность, а другое — уголовная! Ера, несомненно, обманул их россказнями о предстоящих торговых операциях и, в частности, показом подписи на векселе английского капитана, но и эти россказни, и этот показ, как, впрочем, и сама капитанская подпись, — все это было результатом обмана, корыстного обмана доверия, то есть мошенничеством. А за мошенничество — пожалуйте к прокурору, в суд и в тюрьму!