После  многих просьб и скандалов ее наконец отвели к директору Санаториума. У нее был плохой английский и русская девушка  помогала переводить. Тайке объяснили, что сделать уже ничего нельзя, подписав контракт, она должна находится здесь до истечения его срока.

- Вот суки! - сказала Тайка и обернулась к Сероглазой.

Та промолчала. Тайку прорвало и все, что услышал директор после, тоже осталось непереведенным. Она трясла перед ним указательным пальцем, а так как он ничего не понимал, плевала ему на пиджак.  Сероглазую сразу вывели и вместо нее появились двое мужчин, которые схватили Тайку под руки и поволокли к выходу. Она вцепилась зубами в запястье одного из них, но почувствовала страшный удар по голове и потеряла сознание. Очнулась в маленькой камере два на два. Три недели ее держали на воде и варенном турнепсе. Окошко в двери открывалось один  раз в день. Спала она без матраса, на прогнившей от сырости доске. Подкладывала туфли под голову и обнимала себя руками, чтобы согреться. Наверное для других это было серьезным испытанием, но Тайка была закаленной и относительно легко перенесла наказание. Осень и зима прошли тихо, сжав зубы она делала все, что от нее требовали. Теперь она все больше молчала, ела за троих и набиралась сил. В середине весны, когда потеплело, она до обморока избила медсестру и забрав магнитную карточку и униформу выбралась на наружную открытую стену. Годы, проведенные в сибирской тайге спасли ей жизнь. Три недели она ела ягоды и лягушек, собирала птичьи яйца. В мае высохшая и черная вышла на трассу, ведущую в Хельсинки.

               Она почти добралась до дому,  но в Новосибирске ее встретил Когль. На платформе, когда она слезла с подножки, он чуть не вырвал ей горло, а два вежливых парня из ОЭР завели ее в другой, отбывающий в Москву поезд.  На второй день ей удалось запереться в туалете. Дверь Когль открыл сразу и за ногу потащил Тайку по длинному проходу. В купе, когда она поднялась и села на лавку, он сказал : Очень сожалею. Они все были очень хорошо воспитаны, делали ей больно, и тут же извинялись. В Москве, перед самолетом  они заночевали в гостинице. Когль заказал ей ужин в номер, а вежливые парни отсыпались в соседней комнате. Хмуро открыв крышки с тарелок, Когль отодвинул все в ее сторону.  Сам он поел в ресторане, пока ее сторожили другие. Тайка улыбнулась и одной большой кучей все свалила себе в тарелку. Когда закончила, подняла руки и сладко потянулась.

- Никаких манер, - заметил на английском Когль.

Но Тайка поняла. Она встала, потянулась еще раз и сказала по русски : Чо гришь-то дядя? Подошла к нему вплотную и нагнувшись быстро поцеловала в губы. Когль схватил ее за руки и вскочил. Реакция у него была мгновенной, но по лицу было видно, что он в замешательстве. Когда он встал, она похотливо прильнула к нему всем телом. В растерянности он  отступил назад, и в этот момент она так пнула ему между ног, что он сразу свалился на пол. Пока он корчился у кресла, она выскочила в коридор и по пожарной лестнице сбежала вниз на два этажа. Спускаться в лобби было опасно. Парни умели  быстро бегать и прыгать, она это знала.  Поэтому сиганула в окно из подсобки для горничных. Падала быстро, от страха не успела перевернуться и обрезала себе кусок бедра о вытяжную трубу. Истекающую кровью ее скрыла лесополоса.  Когда через месяц  она вошла в дом матери, в сенях на лавке, под сушившимися вениками  ее ждал Зигги. Она выпила кружку воды из ведра, сняла с другого края лавки хомут и села рядом.

- Когль тоже здесь? - спросила она потерев шею.

- Вчера его срочно вызвали в Центр. Он так рыдал, что я отдал ему свой носовой платок. Ему не хотелось уезжать, он грезил о встрече с вами.

- Мудак, - сказала Тайка.

- Его можно понять, он только неделю назад стал ходить нормально, не разводя колени, - засмеялся Зигги. - Ну что, Таисья? Рассиживаться некогда, надо ехать, - хлопнул он в ладоши и поднялся.

Худая, изможденная с синими тенями под глазами она насмешливо посмотрела на него.

- Тая, давай по хорошему, - попросил он.

- Давай по хорошему, - согласилась она. - У меня нет ничего, что вам нужно. Ничего! Вам ведь  этого нужно? – Она вскочила и выпятила  живот. - Ну нате, берите, и не жалуйтесь! Дешево даю!

Она задрала кофту до грудей и спустила вниз леггинсы. Внизу живота сиял размашистый, сиреневый  шрам. Хирурги в районном центре особо не старались. Тайка сделала полную гистерэктомию, вырезав матку и яичники.

Зигги охнул и вышел. Она пошла в дом, села у окна и через листья герани наблюдала за ним. Вышагивая  по двору он долго говорил по телефону. Ее мать загнала во двор корову и Зигги помахал ей рукой, но лицо у него было серьезным.  Закончив говорить он быстрыми шагами пошел в избу.

- Значит так…Ты поедешь со мной, будет трибунал и шанс выжить. Если ты останешься здесь, тебя уберут.  То есть, - он запнулся, - если  сейчас этого не сделаю я, все равно приедут каратели и ты исчезнешь.

               Она плохо помнит судебный процесс. Зигги что-то долго объяснял Вильштейну и тем другим сидящим за столом.  Один из них бросал на Тайку тяжелые, ненавидящие взгляды. Зигги в основном обращался к нему. Они заспорили и Зигги ударил ладонью по столу. Тогда у Тайки был плохой английский и она почти ничего не понимала. Вильштейн  встал, за ним поднялись все остальные и покинули комнату. Директор сошел с трибуны.

- Она хорошая девочка, - сказал Зигги.

- Хорошая девочка, это очевидно..., - подтвердил Вильштейн.

Он ласково, по отечески щурился на Зигги и трепал его по плечу. Потом повернулся к Тайке.

- Везучая девочка... Не подведи этого засранца, он спас тебе жизнь.

На следующее утро сияющий Зигги забрал ее из цоколя. Ей даровали жизнь с голубым вкладышем.

Глава 41

               Кира в пекарне одна. Муся ушла на работу, а Зилола у родственников. Тестомес монотонно гудит, в пекарне пахнет дрожжами и хлебом. Нет ни одной минуты в которую она бы не вспомнила глаза, руки, мягкий смех Глеба. Вокруг все теперь другое, как будто кто-то расчистил тяжелое, серое небо для солнечного, упоительного дня. Как все радовались там наверху в зале, когда она вернулась из театра. Гули испекла торт, чтобы отметить начало ее карьеры. Повар Рахим вскрикивал : Ай маладес! – и щелкал пальцами. Девочки-официантки обнимали ее, а Зилола смахивала слезы.  Кире так хорошо, что даже страшно. Она переносит гладкое тесто в люльку расстоечного шкафа. Ну все, теперь только вымыть пол и можно идти спать. В  пять утра она еще  раз вымесит тесто, потом  слепит хлеб и поставит его в расстоечную камеру.  К этому времени придет Зилола и начнет закладывать лепешки в тандыр. Его она никому не доверяет. Набрав воды, Кира опускает ведро. Поднявшись она вскрикивает от неожиданности и роняет швабру. На выскобленном столе сидит Тайка. Она болтает ногами и пьет морковный смузи из пластиковой бутылки. Высосав его до противного хлюпанья, она прицеливается, бросает бутылку в ведро, но промахивается. Киру вдруг начинает знобить.

- Салют! – лыбится Тайка.

Кира поднимает бутылку с пола и опускает в контейнер для мусора. Она кидает тряпку на швабру, проходит в угол и начинает мыть пол.

- Что, не рада меня видеть?

Тон у нее издевательский. Быстрыми шагами вернувшись, Кира становится перед ней. Глаза в глаза.

- Уходи.

Та притворно вздыхает.

- Не могу.

- Зигги обещал,что вы оставите меня в покое.

- Бедный Зигги…Всегда  врал...

Задрав ногу, она ставит ее каблуком на только что отмытую Кирой столешницу. На ней они раскатывают тесто.

- Пошла вон! - твердо говорит Кира.

- Друзья познаются в беде. Если им плохо, они вцепляются в тебя клещом, а если хорошо, так пошла вон? Раньше, ты бывало, радовалась мне.Так запрыгала на вокзале, с ментовской штукой во рту, что я боялась забудешь вынуть и оставить ее бедному дяденьке.