— Ну–ка, мишенька, глянь в окошко еще разок!.. Может, кого еще… высмотришь, — сквозь смех повторял мальчик, стараясь подтащить медвежонка к моржу. Мишка уперся всеми четырьмя лапами.

Успокоившись, мальчик полез на скалу. Но море было пустынно.

Дома Ваня смеялся над новыми приключениями медвежонка уже вместе со Степаном.

— Вот история, так история, не слыхал еще!.. Песец его из моржа–то… хвать за морду… Мишка, небось, подумал: что за зверь такой: и снаружи, и внутри — кругом зубы!

Наверно, когда–нибудь на зимовке или дома ввечеру, Степан расскажет новую сказку про страшного моржа с двойным набором зубов…

Тем временем сборы в дорогу пришли к концу. На «Чайку» погрузили только самое ценное: песцовые и оленьи меха, охотничье снаряжение и домашний скарб. Две тюленьи шкуры, наполненные жиром, привязали к бортам лодки. Все, что осталось, поморы решили спрятать в избе, а избу накрепко забить досками от медведей и песцов. На «Чайку» взяли с собой немного копченого и вяленого мяса — запас на первое время. Во что бы то ни стало нужно было сохранить огонь. Для этого, по старому обычаю, в самом носу лодки сделали глиняный очаг — ажан — и в нем развели огонь.

Десятого августа, ранним утром, «Чайка» вышла из залива Спасения с четырьмя поморами и медвежонком на борту.

Шли близ берега. «Чайка» легко огибала сохранившийся кое–где припай, встречные плавучие льдины. Ветерок был слабый, и море совершенно спокойное, тихое. Льды отражались в нем, как в зеркале. Солнечные лучи, скользя по водной глади, слепили глаза. К середине дня подул полуночник, и поморы, бросив весла, пошли под парусом.

Химков был доволен плаванием. К вечеру он подвернул еще ближе к берегу, высматривая удобное место для ночевки, так как ветер стал меняться. Наконец кормщик скомандовал:

— Роняй, Ваня, парус! А ты, Федор, весла бери, к берегу подгребай! Немного передохнем здесь, а к утру, даст бог и ветер попутный возьмется, тогда уж прямо до места дойдем.

«Чайка» с разгона, шурша, врезалась в гравий. Мореходы дружно вытащили осиновку повыше — на угор, за приливную волну, и стали устраиваться на ночлег. Прямо у борта «Чайки» разостлали шкуры, тут же развели огонь.

— Ну, братцы, ужинать — и на боковую! Завтра длинный да опасный путь будет, ни варева, ни отдыха до самого становища. Не запамятовать бы, котелок воды из ручья набрать. Где топор–то с рогатиной? Гляди еще, ошкуй пожалует.

Как только лагерь замолк, медведь действительно не замедлил пожаловать. Он долго расхаживал вокруг, но напасть не решился: боялся огня.

Под утро Алексея на дежурстве сменил Федор. Посмотрев на дым костра, Химков заметил, что ветерок снова перешел. «Попутный, вроде», — подумал он, укладываясь вздремнуть. Все стихло кругом. В остекленевшее море гляделись нежно–розовые облака, застывшие в синем утреннем небе. Федор сидел, охватив колени руками, и лишь изредка пошевеливал угли в угасавшем костре.

Через несколько часов «Чайка» снова ходко шла под ветром к югу.

Каменные прибрежные утесы подступали все ближе к морю, становились выше и круче. Вот открылся и обрывистый южный мыс. Алексей изменил курс, следуя повороту берега.

Как и предполагал кормщик, сильным встречным течением осиновку стало сносить в открытое море.

— Ну–ка, ударь в весла, Федор. Вишь, зажила вода, шибко от берега уводит, — озабоченно оглядываясь, сказал он.

Дойдя до мыса, поморы увидели грозно нависшие скалы прямо у себя над головой.

Почти от самого моря и доверху утесы были белым белы от птиц. На воде кишели птенцы, учившиеся плавать. Тут же суетливо шныряли их родители.

На скалистых карнизах полярные совы лениво трепали когтистыми мохнатыми лапами свою добычу — чайку или кайру. Другие чайки и кайры беззаботно сидели совсем рядом, не обращая никакого внимания на злополучную участь товарок. Пониже разместились чайки топорики с широкими оранжевыми клювами. У некоторых птиц Ваня заметил на клювах маленькую, как бы припаянную трубочку. Это были чайки глупыши, трубочка им заменяла ноздри. На ближних уступах скал сидели хорошо видные с лодки, нарядные, сине–зеленые бакланы. Они, повернув головы вбок, беспокойно провожали взглядом большую странную птицу, плывшую вдоль берега.

Ваню рассмешил серьезный, как будто удивленный вид бакланов, и он, не утерпев, запустил в них куском дерева.

Что тут началось!

Бакланы с резким гортанным криком взлетели со своих мест, за ними, как по команде, поднялись все несметные птичьи стаи. Вихрем от бесчисленных крыльев рвануло парус, «Чайка» накренилась, чуть не черпая воду. Ветер сдул шапку с головы опешившего Вани.

— Береги огонь! — закричал Алексей, но голос его потонул в птичьей буре. Хорошо, Степан сам вовремя догадался заслонить очаг.

Птицы тучей окружили лодку, хрипло крича и хлеща крыльями. Ваня что было сил держал медвежонка, который норовил прыгнуть за борт. Но вот поморы нажали на весла, и «Чайка» миновала растревоженное птичье царство.

— Вот это базар, так базар, — не без уважения говорил Федор, отряхивая с бороды птичий помет.

— Степан, ужо придем сюда яйца собирать!

— Птиц то здесь много, да яиц боле нет, не то время, — сказал Химков, оглядываясь на скалы. — А сила какая! Ишь, крыльями сколь ветру гребут! Другой раз, Иван, осторожнее будь… Думать прежде надо, а ты без мысли, точно младенец.

Теперь осиновка шла на северо–восток. Навстречу стали попадаться льдины какого–то синеватого, иногда даже темно–синего цвета.

— Матерый лед где–то на берегу лежит, — пояснил сыну кормщик. — Вишь, сколько «щенков» плывет. Отрываются от берега, и несет их ветром.

Птицы тучей окружили лодку.

Внезапно лодку закачало, затрясло, словно воз на ухабистой дороге. Волны со стуком ударили в борта «Чайки», обдав мореходов солеными брызгами. Только что спокойное, гладкое море вдруг ожило, зашевелилось. На его слюдяной поверхности, словно река без берегов, возникла полоса взволновавшейся бурной воды.

— В сувой попали, — вытирая рукавом лицо, заметил Федор. — Обе воды встретились: полая с убылой спорят. — И сильными рывками стал выгребаться из толчеи.

Через несколько минут лодка вновь очутилась на спокойной воде и шла прежним курсом.

Скалы снова то отходили вглубь острова, то приближались к морю. Миновали еще несколько небольших мелководных бухт… Наконец впереди, у самой воды, возник темный утес.

— Вот и зимовье наше. Вон за той скалой, — весело возвестил Алексей. — Ну–ка, Ваня, смени Федора, а ты, Федор, отдохни. Еще верст пять будет до скалы–то, а ветру, почитай, нет.

Глава четырнадцатая

НА НОВОМ МЕСТЕ

И вот осиновка лежит на песчаном берегу небольшой подковообразной бухты. Вновь на Крестовом мысу появились человеческие следы.

Поморы зажгли факел и направились к своему новому жилищу.

В избе оставалось все по прежнему, как и в прошлом году. Раскрыв окна и двери, проветрив горницу, охотники решили вынести мертвеца до утра в сени.

Алексей полотняным лоскутом закрыл покойнику лицо. Федор бережно приподнял высохшее тело.

Скамья была покрыта жалким полу истлевшим тряпьем. Там, где покоилась голова, лежал какой–то твердый предмет.

Алексей протянул руку и взял сверток. Это была толстая книга, заботливо завернутая в грязную тряпицу.

— Библия, — сразу решил Веригин, прикинув книгу на вес. — Вишь, не меньше, как пять фунтов будет!

— Посмотрим, что за библия. — Алексей развернул книгу и вдруг радостно вскрикнул. На титульном листе было напечатано: «Арифметика, сиречь наука числительная».

— «В великом граде Москве типографским тиснением ради обучения мудролюбивых российских отроков и всякого чина и возраста людей на свет произведена», — читал Алексей.

Маленькими буквами внизу стояло: «Сочинена сия книга через труды Леонтия Магницкого».