И он пошёл. Стал прозрачнее (умница!), без труда прошёл через дверь… Вроде бы всё в норме.

— Герка, ты там скоро? — раздался недовольный голосок с кухни.

— Скоро, детка, скоро. Ещё десять минут.

— Ну во-от, опять разогревать!

— Да оставь ты его в покое, этот ужин! Я его любым съем, ты же всё-таки старалась.

Она ничего не ответила, но, кажется, я попал «в яблочко». Если только она поверила этой внезапной и такой неискренней нежности.

Ладно, будем верить в лучшее.

Я погрузился в воду, краем уха услыхав, как где-то за горизонтом звякнула, свалившись на пол, какая-то посуда.

— Гер, это ты там грохочешь?

— Нет, детка, я всё ещё в ванной.

— А это тогда что?.. — кажется, её голос дрогнул. Что ж, даже юным хищницам не чуждо человеческое, я бы даже сказал, девчачье.

«Валя, не громи посуду, ты пугаешь даму!»

«Простите, Герман Сергеич! Я случайно!»

Одуреть можно, подумал я и с головой ушёл под воду. Минуты две спустя я услышал звонок в дверь: похоже, Вале надоело бродить по квартире тенью отца Гамлета, и он решил разыграть наш сценарий «Визит старого друга».

«Только смотри, не накосячь. Люди, Валентин, они иной раз проницательнее Духов оказываются».

«Я понял».

— Вы к кому? — с подозрением спросила Марина в прихожей.

— Здравствуйте, я к Герману Сергеевичу Кастальскому. Мне сказали, он тут живёт.

— Живёт. А вы, собственно, кто такой?

— Я? Я сын его друга. Герман Сергеевич с моим отцом вместе в университете преподавали.

Ай да Валька, изумлённо булькнул я. И когда это он про моё университетское прошлое разузнать ухитрился?

— Да-а? А как вас зовут?

— Валентин Вершинин. Я Ефима Семёновича сын.

— Что ж, очень приятно. Я Марина, жена Германа. Вы заходите, раз уж пришли. У вас к Герману какое-то дело?

— Да, мне необходимо сообщить ему нечто очень важное.

«Только не переборщи», передал я.

— Проходите сюда, в гостиную. Герман недавно с работы приехал, сейчас в ванной отмокает. И он ещё не ужинал, так что я вам, пожалуй, предложу поесть, если вы не против. Что будете пить?

— Пить? О, я, признаться…

«Скажи, что с удовольствием выпил бы чаю».

— Знаете, Марина, я бы просто чаю выпил, если можно.

— Хорошо. Посидите тут, я сейчас сделаю вам чай. Вы пьёте пуэр? Герман обычный чай не пьёт, только китайский. Даже научил меня его заваривать. Та ещё морока, честно говоря, но чего не сделаешь ради любимого мужа.

Я чуть не захлебнулся.

Так, Кастальский, пора тебе отсюда вылезать. А то Бог её знает, до чего она там может договориться такими темпами.

— Признаться, никогда раньше его не пробовал, но, думаю, это вкусно. У Германа Сергеевича всегда был отменный вкус.

— Это да, — согласилась Марина. — Что ж, в таком случае я заварю нам чайник.

— Буду вам очень признателен, — ответил вежливый Валя.

Она ушла на кухню, а по дороге едва не столкнулась со мной, выходящим из ванной. Взяв меня своей хрупкой, но цепкой лапкой за отворот халата, она заговорила тихо, чтобы Валя не услышал:

— Там какой-то паренёк, говорит, что сын твоего друга. Говорит, что зовут его Валентин Вершинин. Я твоих университетских друзей не знаю, но парень выглядит приличным. Так что, Герка, иди-ка ты переоденься во что-нибудь более подобающее. К тебе всё-таки гость пришёл.

— Не волнуйся, девочка, — я чмокнул её в макушку. — Вальку Вершинина я знаю с малолетства, а с его отцом мы всегда большие друзья были. Это свой человек. Ты ступай лучше сделай чаю, а заодно принеси мой ужин в гостиную.

— Хорошо, — прошептала она, мигом отпустив мой воротник. И я подумал: а не дурь ли ты затеял, Герман Сергеич, с этими финансовыми махинациями? Оставишь девчонку ни с чем. А за что, спрашивается?

Да, есть у меня такая дурная черта: в последний момент, когда удар уже нанесён или почти нанесён, мне становится жаль противника. Однажды, во время Первой Войны, эта жалость едва не привела меня к Падению. Если бы не один мой добрый соратник, кто знает, где бы я сейчас был.

Тьфу-ты, пропасть.

Я заглянул в гостиную, кивнул Вальке:

— Какие люди! Валькинштейн! Как тебя сюда занесло?

— Долгая история, Герман Сергеич, — улыбнулся юноша.

— Ладно, я тогда переоденусь сейчас и приду, ты уж подожди меня ещё немножко.

— Без проблем, Герман Сергеич.

Я направился в спальню. На душе было гадко.

Ведь если подумать: за что я мщу этой девочке? За то, что взяла меня в оборот? Да сейчас все так делают! Дарвинизм, естественный отбор. Выживает приспособленный. И вообще, мало ли кем я мог оказаться. Был бы каким-нибудь беспринципным, циничным гадом, кинул бы её в итоге ради другой, помоложе… и осталась бы девчонка ни с чем. Вот она и подстраховалась… К тому же, 30 лет — это у них всё-таки какой-никакой, а возраст. А у Маришки, кроме красоты ослепительной, за душой-то ничего особого нет. Институт закончила с грехом пополам, потом работала полгода у брата на фирме, да и кем, секретаршей… А ведь всем хочется хорошей жизни, спокойной, в достатке. В смысле, людям. А ей, может, детей хотелось… Мы об этом никогда не говорили, но кто её знает…

Более того, в конечном счёте именно циничным гадом я и оказался. И кинул, пусть не ради другой, а вообще, вместе со всем миром. Улёт же, завтра на Шипиловской. Тут, понимаешь, Миры спасать надо, тут не до личной жизни. А я опустился до мести… Измельчал ты, Герман Сергеич, как есть измельчал. Пожалуй, надо тактику получше продумать. В конце концов, я ведь Паладин! Воин Света, Рыцарь в сияющих доспехах! Должен быть благородным и всё такое. А что вместо этого?

— Герка! Ужин стынет! И чай я заварила! — крикнула Маринка из гостиной.

Я рассеянно поглядел на своё отражение в зеркале и поскрёб заросший трёхдневной щетиной подбородок. Затем извлёк из шкафа чёрное кимоно с золотыми драконами и, примерив, подмигнул своему отражению. Отражение состроило недовольную гримасу. Тогда, тяжело вздохнув, я переодел нелепый наряд на классические левайсы, белую футболку и красно-клетчатую рубашку навыпуск. Пусть лучше так, скромненько и не на выставку.

— Иду, Мариш!

…

Потом сидели в гостиной. Я поужинал, и теперь мы втроём пили очень недурной пуэр. Что поделать: как я уже говорил, я немного гедонист. Хочется иногда пожить со вкусом. Посидеть вот так вот, расслабившись, попить чаю или чего покрепче. Посмотреть телевизор, в конце концов, а лучше — какой-нибудь хороший фильм, вроде того же «Привидения». Помню, Маринка по моей просьбе полгода ходила, стриженная под мальчика, а-ля Молли Дженсен… Приятные воспоминания.

Впрочем, на этот раз голова никак не желала заполняться подобными благостными мыслями. Было как-то тоскливо и пусто. Я смотрел на этих двоих, весело болтавших о чём-то отвлечённом, и думал: смотри, Герман Сергеич — такой могла бы быть твоя семья. Если бы Катя и Игорёк остались живы… Игорьку бы сейчас было 18, но Валька выглядит моложе своих лет, так что… А Катя, конечно, выглядела бы старше, но… разве это важно? Нет, не это. Важно то, что они сидят сейчас перед тобой, эти двое, Дух и человек.