– Прошу прощения, – сказал Отдохни Немного. – Я никогда больше об этом не упомяну.
Потом он взял руку Миляги и приложился к ней лбом – точно так же, как после своего вызволения.
– Я готов отдать за тебя жизнь, Освободитель.
– Надеюсь, в этом не будет необходимости.
Отдохни Немного поднял на него взгляд.
– Между нами говоря, – сказал он, – я тоже на это надеюсь.
Покончив с клятвами, Отдохни Немного принялся собирать брошенные на пол листья и сделал себе из них затычки для носа, чтобы не чувствовать запаха Ин Ово. Миляга попросил его не подбирать оставшуюся листву. Запах ее сока будет куда слаще той вони, которая пропитает дом, если (или, вернее, когда) появится Сартори. При упоминании имени врага Отдохни Немного стремительно вскарабкался на подоконник.
– Какие-нибудь признаки? – спросил у него Миляга.
– Ничего не вижу.
– А что ты чувствуешь?
– Аx! – сказал он, глядя на небо сквозь полог листвы. – Такая чудная ночь, Освободитель. Но он попытается ее нам испортить.
– Наверное, ты прав. Останься здесь еще на какое-то время, хорошо? Я хочу обойти дом вместе с Клемом. Если что-нибудь увидишь...
– Мой крик услышат в Л'Имби, – пообещал Отдохни Немного.
Он одержал свое обещание. Не успел Миляга дойти до конца лестницы, как он издал такой оглушительный вопль, что со стропил посыпалась пыль. Прокричав Понедельнику и Клему, чтобы они проверили, закрыты ли двери, Миляга ринулся вверх по лестнице и оказался на площадке как раз в тот момент, когда дверь Комнаты Медитации распахнулась и оттуда попятился Отдохни Немного, продолжая пронзительно визжать. Какой бы смысл ни скрывался в его предупредительном крике, Миляга не стал пытаться его расшифровать и бросился в комнату, набирая полные легкие воздуха, на случай если там окажутся подручные Сартори. Когда он вбежал, в окне никого не было видно, но о круге этого сказать было нельзя. В центре его обрастали плотью две человеческие фигуры. Он никогда не видел со стороны процесса перехода, и им овладело удивление, смешанное с отвращением. Зрелище освежеванных остовов нельзя было назвать слишком приятным, но он не отводил глаза и следил за ними со все возрастающим возбуждением, задолго до окончательного воплощения узнав в одном из путешественников Юдит. Другим же оказалась косоглазая девушка лет семнадцати, которая, лишь только ощутив, что мускулы вернулись к ней, тут же упала на колени, рыдая от ужаса и облегчения. Даже Юдит, совершавшая это путешествие в четвертый раз, тряслась с головы до ног и, шагнув из круга, непременно рухнула бы на пол, не подхвати ее Миляга.
– Ин Ово... – выдохнула она, – почти достало нас...
Голень ее была изранена и кровоточила.
– ...Какая-то тварь... ей удалось меня укусить...
– Все в порядке, – сказал Миляга. – Главное, обе ноги на месте. Клем! Клем!
Он был уже в дверях, из-за его плеча выглядывал Понедельник.
– У нас есть чем это перевязать?
– Конечно! Я сейчас...
– Нет, – сказала Юдит. – Отведите меня вниз. Этот пол не должен быть залит кровью.
Клем и Миляга понесли Юдит к двери, а Понедельник остался утешать Хои-Поллои.
– Никогда не видела Ин Ово таким, – сказала она. – Они неистовствуют...
– Сартори там побывал, – сказал Миляга. – Набирал себе армию.
– Он их здорово расшевелил.
– Мы уж было потеряли надежду тебя дождаться, – сказал Клем.
Юдит подняла голову. Лицо ее было восковым от пережитого потрясения, а улыбка выглядела слишком неуверенной, чтобы назвать ее радостной. Но все-таки она улыбалась.
– Никогда не теряй надежду на вестника, – сказала она. – В особенности, когда у него хорошие вести.
До полуночи оставалось три часа и четыре минуты, и времени на разговоры не было, но Миляга хотел услышать от нее хотя бы краткое объяснение того, что заставило ее отправиться в Изорддеррекс. Ее уложили в комнате напротив входа, которая, благодаря набегам Понедельника, была снабжена подушками, запасами еды и даже стопкой журналов, и там, пока Клем бинтовал ее ногу, она постаралась вкратце изложить события, произошедшие с того момента, как она покинула Убежище.
Рассказ дался ей не так легко, и пару раз, когда она описывала Изорддеррекс, ей пришлось просто махнуть рукой и заявить, что нет таких слов, которые могли бы описать то, что она увидела и почувствовала. Миляга слушал, не перебивая, хотя, когда она рассказывала о том, как Ума Умагаммаги посетила Доминионы, проверяя, чисты ли помыслы Синода, лицо ее помрачнело.
Когда ее рассказ был окончен, он сказал:
– Я тоже был в Изорддеррексе. Надо признать, он действительно изменился.
– К лучшему, – сказала Юдит.
– Я не люблю руин, какими бы живописными они ни были, – возразил Миляга.
Юдит ничего не ответила, но наградила его холодным взглядом.
– А мы здесь в безопасности? – спросила Хои-Поллои, ни к кому в частности не обращаясь. – Так темно.
– Ясное дело, в безопасности, – сказал Понедельник, обнимая девушку за плечи. – Весь дом закупорили. Он ведь к нам не заберется, верно, Босс?
– Кто? – спросила Юдит.
– Сартори, – сказал Понедельник.
– А он где-нибудь поблизости?
Молчание Миляги послужило достаточно красноречивым ответом.
– И вы думаете, что несколько замков его удержат?
– А что, нет? – сказала Хои-Поллои.
– Если он захочет войти, его не удержит ничто, – сказала Юдит.
– Он не захочет, – ответил Миляга. – Когда начнется Примирение, через дом будет проходить поток силы... силы моего Отца...
Мысль об этом показалась Юдит настолько же неприятной, насколько, как рассчитывал Миляга, будет она неприятной и для Сартори, но ответ ее был тоньше, чем простое выражение отвращения.
– Он твой брат, – напомнила она ему. – Не думай, что ему не придется по вкусу то, что здесь находится. Так что если он захочет, он придет и отнимет все, что ему нужно.
Он наградил ее суровым взглядом.
– Мы о чем говорим – о силе или о тебе?
Юдит помедлила, перед тем как ответить.
– О том и о другом, – сказала она наконец.
Миляга пожал плечами.
– Если это случится, решение принимать тебе, – сказал он. – Тебе уже приходилось делать выбор, и ты ошиблась. Может быть, настало время обрести хоть чуточку веры, Юдит. – Он встал. – Приобщись к тому знанию, которым все остальные уже обладают.
– И что же это за знание?
– Это знание о том, что через несколько часов мы станем частью легенды.
– Да-а-а, – тихо выдохнул Понедельник, и Миляга улыбнулся.
– Будьте осторожны здесь внизу, – сказал он и направился к двери.
Юдит оперлась на Клема и с его помощью встала на ноги. Когда она вышла из комнаты, Миляга уже шел по лестнице. Она не звала его – он сам остановился на мгновение и, не оборачиваясь, произнес:
– Я не хочу тебя слушать.
Потом он продолжил свой подъем, и по его опущенным плечам и тяжелой походке она поняла, что при всех его пророческих заявлениях в нем живет тот же червячок сомнения, что и в ней, и он боится, что стоит ему повернуться и посмотреть на нее, как червяк этот разжиреет и задушит его.
У порога его встретил запах листвы, который, как он и надеялся, заглушил доносящуюся с темных улиц вонь. В остальном же его комната, в которой он жил, смеялся и спорил о загадках вселенной, произвела на него угнетающее впечатление. Она неожиданно показалась ему косным, затхлым местом, в котором слишком часто звучали заговоры и заклинания, утрачивая постепенно значение и смысл. Менее подходящее место и представить себе трудно! Но разве не сам он бранил Юдит всего лишь минуту назад за недостаток веры? Сила мало зависит от места. Ее главный источник – вера Маэстро в сверхъестественное и та воля, которую она рождает.
Готовясь к предстоящему ритуалу, он разделся. Потом он двинулся к каминной полке, намереваясь снять с нее свечи и поставить их по границе круга. Однако вид трепещущих язычков пламени навел его на мысли о молитве, и он упал на колени перед пустым камином. Губы его сами зашептали «Отче Наш», и он прочел молитву до конца. Никогда еще слова ее не звучали так уместно, как сегодня. Но после этой ночи она превратится в музейный экспонат, в осколок тех времен, когда Царствие Господа еще не пришло, а воля Его не исполнилась яко на небеси и на земли.